Хенчард ответил глухим голосом:
— Да. Иди.
Появление Ньюсона окончательно решило вопрос, оставаться ему в Кестербридже или нет. Хенчард был не такой человек, чтобы дожидаться неизбежного приговора, когда речь шла о том, что он принимал так близко к сердцу. Давно привыкнув переносить страдания молча, в гордом одиночестве, он решил сделать вид, что все это ему нипочем, но немедленно принять меры.
Он изумил девушку, в которой была вся его жизнь, сказав ей таким тоном, словно уже разлюбил ее:
— Я собираюсь расстаться с Кестербриджем, Элизабет-Джейн.
— Расстаться с Кестербриджем! — воскликнула она. — Значит, расстаться… со мной?
— Да. Ведь с лавкой ты одна справишься не хуже, чем мы справлялись вдвоем; а мне не нужны ни лавки, ни улицы, ни люди… лучше мне уехать в деревню, одному, укрыться от людей и идти своим путем, а тебе предоставить идти своим.
Она опустила глаза и тихо заплакала. Разумеется, она подумала, что к этому решению он пришел из-за ее любви к Доналду. Однако она доказала свою преданность Фарфрэ, овладев собой и высказавшись откровенно.
— Мне грустно, что вы так решили, — проговорила она с трудом. — Я, вероятно… возможно… скоро выйду замуж за мистера Фарфрэ, но я не знала, что вы этого не одобряете!
— Я одобряю все, чего тебе хочется, Иззи, — сказал Хенчард хрипло. — Да если б и не одобрял, не все ли равно? Я хочу уйти. Мое присутствие может осложнить твое положение в будущем; словом, лучше всего мне уйти.
Как она ни старалась (ведь она любила Хенчарда) убедить его отказаться от принятого решения, это ей не удалось, — не могла же она убедить его в том, чего сама еще не знала: что она заставит себя не презирать его, обнаружив, что он ей всего только отчим, и заставит себя не возненавидеть его, узнав, каким путем он сумел скрыть от нее правду. А он был уверен, что она и не станет себя заставлять, и не было пока таких слов или фактов, которыми можно было разуверить его.
— В таком случае, — сказала она наконец, — вы не сможете быть на моей свадьбе, а это нехорошо.
— Я не хочу на ней быть… не хочу! — воскликнул он и добавил уже мягче: — А ты все-таки иногда вспоминай обо мне, когда будешь жить новой жизнью, вспомнишь, Иззи? Вспоминай обо мне, когда будешь женой самого богатого, самого видного человека в городе, и пусть мои грехи, когда ты узнаешь их все, не заставят тебя забыть, что хоть я полюбил тебя поздно, зато полюбил сильно.
— Все это из-за Доналда! — промолвила она, всхлипывая.
— Я не запрещаю тебе выходить за него замуж, — сказал Хенчард. — Обещай только не забыть меня совсем, когда…
Он хотел сказать: когда придет Ньюсон.
Волнуясь, она машинально обещала это, и в тот же вечер, в сумерки, Хенчард ушел из города, процветанию которого он содействовал столько лет. Днем он купил новую корзинку для инструментов, вычистил свой старый нож для обрезки сена и завертку для стягивания веревок, надел новые гетры, наколенники и бумазейные штаны — словом, опять облачился в рабочее платье своей юности, навсегда отказавшись от дорогого, но поношенного костюма и порыжевшего цилиндра, которые со времени его падения отличали его на кестербриджских улицах как человека, видавшего лучшие дни.
Он ушел незаметно, один, и никто из многочисленных его знакомых не подозревал об его уходе. Элизабет-Джейн проводила его до второго моста на большой дороге, — еще не настал час ее свидания с неизвестным гостем у Фарфрэ; она прощалась с ним, непритворно горюя и недоумевая, и задержала его на несколько минут, перед тем как отпустить. Но вот они расстались, и она стояла и смотрела ему вслед, пока он, постепенно уменьшаясь, уходил вдаль, по болоту, и желтая соломенная корзинка у него на спине поднималась и опускалась при каждом его шаге, а складки на штанах под коленями то разглаживались, то снова набегали… Наконец он скрылся из виду.
Элизабет-Джейн не знала, что в эту минуту Хенчард выглядел почти так же, как в гот день, когда он впервые пришел в Кестербридж около четверти века назад, если не считать того, что многие пережитые им годы повлияли на упругость его походки, а безнадежность ослабила его и сгорбила его плечи, отягощенные корзинкой.
Так он дошел до первого каменного верстового столба, врытого в придорожную насыпь на полпути вверх по крутому холму. Поставив корзинку на камень, он оперся о нее локтями и судорожно дернулся: эта конвульсия была страшнее, чем рыдание, — жестокая, без слез.
— Если бы только она была со мной… со мной! — проговорил он. — Я бы не побоялся никакой, даже самой тяжелой, работы. Но — не судьба. Я, Каин, ухожу один, и поделом мне — отщепенцу, бродяге. Но кара моя не больше того, что я в силах вынести!
Он сурово подавил в себе скорбь, вскинул на плечи корзинку и пошел дальше.
Между тем Элизабет, вздохнув о нем, снова обрела утраченное было душевное равновесие и пошла обратно в Кестербридж. Не успела она дойти до первого дома на краю города, как встретила Доналда Фарфрэ. Очевидно, они сегодня встретились не в первый раз — они просто взялись за руки, и Фарфрэ спросил с тревогой:
— Он ушел?.. А ты сказала ему?.. Не о нас, а… о том, другом?
— Он ушел, и я сообщила ему все, что знала о твоем знакомом. Доналд, кто он?
— Ну, ну, милочка, скоро узнаешь. И мистер Хенчард услышит о нем, если не уйдет далеко.
— Он уйдет далеко… он твердо решил скрыться так, чтобы его и след простыл!
Она шла рядом со своим возлюбленным и, дойдя до городского колодца, не пошла домой, а вместе с Фарфрэ свернула на Зерновую улицу. У дома Фарфрэ они остановились и вошли.
Фарфрэ распахнул дверь гостиной на первом этаже и сказал:
— Вот он. Ждет тебя.
Элизабет вошла. В кресле сидел широколицый жизнерадостный человек, который приходил к Хенчарду в одно памятное утро больше года назад, а потом на глазах у него сел в почтовую карету и уехал спустя полчаса после приезда. Это был Ричард Ньюсон. Вряд ли стоит описывать встречу Элизабет-Джейн с ее легкомысленным отцом, которого она уже несколько лет считала умершим. Это была волнующая встреча, и не только потому, что Элизабет узнала теперь, кто ее отец. Уход Хенчарда быстро получил объяснение. Когда девушка узнала правду о своем прошлом, ей было не так трудно, как может показаться. снова поверить в свое кровное родство с Ньюсоном, ибо поведение Хенчарда подтверждало эту правду. Кроме того, Элизабет выросла, окруженная отцовской заботливостью Ньюсона, и если бы даже Хенчард был ее отцом по крови, этот воспитавший ее отец, пожалуй, затмил бы Хенчарда в ее сердце, когда немного сгладилось бы впечатление от прощания с ним.
Ньюсон просто не мог выразить, до чего он гордится такой дочерью. Он то и дело целовал ее.
— Я не стал утруждать тебя встречей со мной на дороге, ха-ха! — проговорил он. — Дело в том, что мистер Фарфрэ сказал: «Поживите у меня денек-другой, капитан Ньюсон, и я приведу ее сюда». «Прекрасно, ответил я, поживу». И вот я здесь.
— Итак, Хенчард ушел, — начал Фарфрэ, закрыв дверь. — Он ушел по своему почину, и, насколько я знаю со слов Элизабет, он хорошо относился к ней. Я уже начал слегка беспокоиться, но все вышло как нельзя лучше, и больше у нас не будет никаких затруднений.
— И я так полагаю, — согласился Ньюсон, переводя глаза с одного на другую. — Я говорил себе, раз сто говорил, когда ухитрялся взглянуть на нее украдкой, так, чтобы она меня не заметила: «Слушай, надо тебе на несколько деньков притаиться и ничего не предпринимать, пока что-нибудь не произойдет и дело не обернется к лучшему». Теперь я знаю, что вы человек хороший, так чего же мне еще больше желать?
— Ну, капитан Ньюсон, я буду рад видеть вас здесь хоть каждый день, раз это уже никого не может задеть, — сказал Фарфрэ. — И я подумал, не сыграть ли нам свадьбу у меня в доме: ведь дом просторный, а вы живете на квартире один… и если мы устроим свадьбу здесь, это вас избавит от лишних хлопот и расходов, не так ли? Да и молодоженам удобнее, когда не приходится ехать слишком далеко, чтобы попасть домой!
— Всей душой согласен с вами, — отозвался капитан Ньюсон. — Как вы сами сказали, теперь это никого не заденет, раз бедный Хенчард ушел, хотя останься он здесь, я бы поступил иначе и не стал бы ему поперек дороги: ведь я и так уже однажды ворвался в его семью, и дело зашло столь далеко, что и самый вежливый человек этого не стерпел бы. Но что скажет сама молодая девица? Элизабет, дитя мое, подойди, послушай, о чем мы говорим; нечего смотреть в окошко и притворяться, будто ничего не слышишь.
— Это вы с Доналдом решайте, — негромко отозвалась Элизабет, не отрывая пристального взгляда от какого-то небольшого предмета на улице.
— Прекрасно, — продолжал Ньюсон, снова обращаясь к Фарфрэ и всем своим видом показывая, что он решил обсудить вопрос всесторонне, — так мы и сделаем. И вот еще что, мистер Фарфрэ: раз уж вы берете на себя так много — предоставляете и помещение и прочее, — я внесу свою долю в виде напитков: поставлю ром и джин… пожалуй, дюжины кувшинов хватит, ведь в числе гостей будет много дам, а они, вероятно, небольшие охотницы до выпивки, так что вряд ли стоит особенно увеличивать смету. Впрочем, вам лучше знать. Своих товарищей-моряков и вообще мужчин я угощал не раз, но я не лучше ребенка знаю, сколько стаканов грога может выпить на таких церемониях женщина, если она не пьянчужка.
