Ваш покорнейший слуга ОСКАР ДЮБУР".
Письмо это было доставлено во время второго завтрака вслед за тем, как слуга объявил своей хозяйке, что мисс Финч нет дома и что ее дорожный мешок исчез из ее комнаты. Мисс Бечфорд, не считая себя вправе вмешиваться, решилась, посоветовавшись с одним своим другом, отправиться немедленно в Димчорч и рассказать все мистеру Финчу, чтоб он мог поступить как ему угодно. П.)
Глава XLVI
ИТАЛЬЯНСКИЙ ПАРОХОД
Дневник Луциллы сказал вам все, что могла сказать Луцилла. Позвольте мне снова появиться на сцене. Не сказать ли мне вместе с вашим любимым английским клоуном, появляющимся ежегодно в варварской английской пантомиме: «Вот я опять, как поживаете?». Нет, это надо выпустить. Ваш клоун принадлежит к числу национальных обычаев. Над этим таинственным источником забавы англичан не дерзает шутить ни один иностранец.
Я приехала в Марсель, как мне помнится, пятнадцатого августа.
Вы, конечно, не можете интересоваться моим милым папашей. Я упомяну о маститой жертве сердечных увлечений так кратко, как только позволяет мне любовь и уважение к ней. Дуэль (надеюсь, что дуэль-то вы помните?) произошла на пистолетах, и пуля не была еще извлечена, когда я присоединилась к моим сестрам у постели страдальца. Он был без памяти и не узнал меня. Два дня спустя пуля была извлечена лечившим его хирургом. После этого ему было некоторое время лучше. Потом произошла перемена к худшему, и только первого сентября получили мы надежду, что он еще поживет с нами.
В этот день я была достаточно спокойна, чтобы подумать опять о Луцилле и вспомнить учтивую просьбу мистрис Финч написать ей из Марселя.
Я написала небольшое письмо, в котором рассказала лимфатической хозяйке приходского дома то, что сейчас рассказала вам (только немного подробнее). Побудила меня к этому, признаюсь, надежда получить от мистрис Финч известие о Луцилле. Отправив письмо, я исполнила другую обязанность, которую не в состоянии была исполнить, пока моему отцу угрожала смерть. Я посетила человека, к которому адвокат мой дал мне рекомендательное письмо, и поручила ему искать Оскара: Человек этот имел связи с полицией в качестве (не умею это выразить на вашем языке) частного сыщика, действовавшего неофициально, но тем не менее пользовавшегося влиянием. Узнав, сколько времени беглец скрывался, он сказал мне откровенно, что не надеется оправдать мое доверие. Видя, однако, что я твердо решила предпринять хоть какую-нибудь попытку, он задал мне еще один вопрос:
— Вы не описали мне джентльмена. Не окажется ли, на наше счастье, чего-нибудь особенного в его наружности?
— В его наружности есть замечательная особенность, — отвечала я.
— Потрудитесь описать ее поточнее, сударыня.
Я описала цвет лица Оскара. Мой сыщик, слушая меня, проявил явные признаки интереса. Этот господин был изящно одет, имел безукоризненные манеры. Общаться с ним лично удавалось не всем.
— Если интересующий вас человек с таким замечательным лицом проехал через Францию, — сказал он, — есть большая надежда отыскать его. Я наведу справки на станции железной дороги, в пароходных конторах и в порту. Завтра вы узнаете результат.
Я вернулась к милому папаше обнадеженная. На следующий день мой сыщик почтил меня визитом.
— Нет ли новостей? — спросила я.
— Уже есть, сударыня. Чиновник в пароходной конторе помнит, что продал однажды билет господину со страшным синим лицом. К несчастью, его память не сохранила подробностей. Он не может точно припомнить ни имени путешественника, ни места, куда он отправился. Мы знаем только, что он уехал или в один из итальянских, или в один из восточных портов. Это все, что мы знаем.
— Что же нам теперь делать? — спросила я.
— Я предлагаю, с вашего позволения, послать описание наружности джентльмена по телеграфу сначала в различные итальянские порты. Если в ответ не получим о нем никаких известий, мы попробуем запросить восточные порты. Вот план действий, который я имею честь предлагать вам. Одобряйте вы его?
Я искренне одобрила его и ждала результатов со всем терпением, какое только имела.
Следующий день прошел, и ничего нового не случилось. Мой несчастный отец был плох. Негодяйка, причинившая бедствие (и убежавшая с его соперником), была у него в мыслях постоянно, что волновало его и мешало выздоровлению. Почему таких вредных тварей, бессердечных, вероломных, алчных животных в образе женщины, не держат в тюрьме? Вы запираете в клетку бедную тигрицу, которая нападает на вас только тогда, когда голодна или не может добыть другой пищи для своих тигрят, и оставляете другое, гораздо более опасное животное рыскать свободно и под покровительством закона! О, нетрудно понять, что законы издают мужчины. Ну да все равно. Женщины продвигаются понемногу вперед. Подождите. Двуногой тигрице придется плохо, когда вы займете места в парламенте.
Четвертого сентября я получила письмо от сыщика. Были уже новые известия об Оскаре!
Человек с синим лицом высадился в Генуе и был прослежен до станции железной дороги, идущей в Турин. Дальнейшие запросы были уже посланы в Турин по телеграфу. Между тем на случай, если искомое лицо вздумает вернуться в Англию через Марсель, опытные люди, снабженные описанием его наружности, будут дежурить в различных общественных местах и встречать путешественников, прибывающих по суше и по морю, и сообщат мне, если появится человек с синим лицом. Мой модный сыщик предлагал рассмотреть этот план и ждал моего одобрения и получил его с благодарностью в придачу.
Дни проходили, а состояние здоровья милого папаши все колебалось между переменой к худшему и переменой к лучшему.
Мои сестры захворали, бедняжки, от пережитых волнений. Все, по обыкновению, повисло на моих плечах. День за днем мое возвращение в Англию, казалось, отодвигалось все дальше и дальше. Ни строчки в ответ не получила я от мистрис Финч. Это само по себе раздражало и волновало меня. Мысли о Луцилле теперь не покидали меня ни на минуту. Сколько раз порывалась я написать ей, и каждый раз все то же препятствие останавливало меня. После случившегося между нами я не могла написать ей прямо, не возвратив сначала ее прежнего доверия ко мне. Я не могла этого сделать, не входя в подробности, открытие которых было еще, может быть, опасно.
Что же касается обращения к мисс Бечфорд, то я уже подвергла испытанию терпение старухи в этом отношении перед отъездом из Англии. Если бы я сделала это вторично, не имея для этого другого предлога, кроме своего беспокойства, упрямая роялистка, по всей вероятности, бросила бы мое письмо в огонь и отвечала бы своей республиканской корреспондентке презрительным молчанием. Гроссе был третьим и последним лицом, от которого я могла надеяться получить известие. Но — признаться ли? — я не знала, что сказала ему Луцилла о нашей размолвке, и моя гордость (прошу вас вспомнить, что я нуждающаяся иностранка), моя гордость возмущалась при мысли навлечь на себя какое-нибудь оскорбление.
Однако одиннадцатого сентября мое беспокойство стало так невыносимо, опасение, что Нюджент воспользуется моим отсутствием причиняло такое страдание, что я решилась, наконец, написать Гроссе. Можно было также предположить (дневник показал вам, что мое предположение оправдалось), что Луцилла сказала ему только о печальной причине моей поездки в Марсель и ничего более. Я только что открыла свой ящик с письменными принадлежностями, когда доктор, лечивший моего отца, вошел в комнату и объявил радостную новость, что он, наконец, ручается за выздоровление милого папаши.
— Могу я уехать в Англию? — спросила я с волнением.
— Не теперь. Вы его любимая сиделка, вы должны приготовить его постепенно к мысли о разлуке с вами. Неожиданность может вызвать у него перемену к худшему.
— Я не сделаю ничего неожиданного. Только скажите мне, когда смогу я безопасно для здоровья отца уехать отсюда?
— Пожалуй, хоть через неделю.
— Восемнадцатого?
— Восемнадцатого.
Я закрыла свой письменный ящик. Я получила надежду вернуться в Англию через несколько дней, не позже чем до меня дошел бы в Марсель Ответ Гроссе. При таких обстоятельствах лучше было дождаться возможности навести справки лично, ничем не рискуя и никому не кланяясь. Сравнение чисел покажет вам, что если б я в этот день написала Гроссе, то было бы уже поздно. Я решилась написать одиннадцатого, а Луцилла с Нюджентом покинули Рамсгет пятого.
В продолжение всего этого времени только одно незначительное известие вознаградило за наши поиски Оскара, и это известие показалось мне невероятным.
Сообщили, что его видели в одном военном госпитале, кажется, в Александровском госпитале в Пьемонте, ухаживающим под наблюдением докторов за тяжело раненными солдатами, участвовавшими в войне Франции и Италии против Австрии. (Вспомните, что я пишу о событиях 1859 года и что Виллафранкский мир был подписан только в июле этого года). Ухаживание за ранеными в госпитале показалось мне занятием до такой степени не соответствующим темпераменту и характеру Оскара, что я посчитала это известие о нем ложным.
