В продолжение всего этого времени только одно незначительное известие вознаградило за наши поиски Оскара, и это известие показалось мне невероятным.
Сообщили, что его видели в одном военном госпитале, кажется, в Александровском госпитале в Пьемонте, ухаживающим под наблюдением докторов за тяжело раненными солдатами, участвовавшими в войне Франции и Италии против Австрии. (Вспомните, что я пишу о событиях 1859 года и что Виллафранкский мир был подписан только в июле этого года). Ухаживание за ранеными в госпитале показалось мне занятием до такой степени не соответствующим темпераменту и характеру Оскара, что я посчитала это известие о нем ложным.
Семнадцатого сентября я взяла паспорт и уложила большую часть своих вещей в надежде отправиться в Англию на следующий день.
Как ни старалась я приучить моего бедного отца к мысли о разлуке со мной, он никак не соглашался отпустить меня, так что я наконец принуждена была согласиться на сделку. Я обещала, когда дело, призывавшее меня в Англию, будет окончено, возвратиться опять в Марсель и проводить моего бедного отца в Париж, лишь только он будет в состоянии выдержать переезд. С этим условием я получила разрешение уехать. Как ни бедна я была, но, не колеблясь, предпочла опустошение своего тощего кошелька издержками на двойное путешествие дальнейшему неведению того, что происходит в Рамсгете или в Димчорче, смотря по тому, где находится Луцилла. С тех пор как я освободилась от беспокойства за своего отца, не знаю, что мучило меня сильнее — страстное ли желание помириться с моим другом или опасение, не сделал ли Нюджент какого-нибудь зла во время моего отсутствия. Беспрерывно спрашивала я себя, показала или нет мисс Бечфорд мое письмо Луцилле. Беспрерывно старалась я отгадать, удалось ли мне обличить Нюджента и сохранить Луциллу для Оскара.
Семнадцатого, после полудня, я вышла из дома, чтобы подышать свежим воздухом и поглядеть на витрины магазинов. Кто бы она ни была, высшего или низшего сословия, красивая или безобразная, молодая или старая, всякая женщина отдыхает, глядя на витрины магазинов.
Минут через пять после выхода из дома я встретилась с моим модным сыщиком.
— Не сообщите ли вы мне сегодня каких-нибудь новостей? — спросила я.
— Не сейчас.
— Не сейчас? — повторила я. — Так вы их ожидаете?
— Мы ожидаем итальянский пароход, который должен прийти сегодня в порт, — ответил он. — Кто знает, что может случиться!
Он поклонился и ушел от меня. Его последние слова нимало не обрадовали меня. Так много судов приходило в Марсель, не принося никаких известий о пропавшем, что я не придала никакого значения прибытию итальянского парохода. Но так как делать мне было нечего и хотелось гулять, я пошла в порт посмотреть на прибытие парохода.
Он только что вошел в гавань, когда я подошла к пристани.
Я нашла нашего поверенного, следившего за путешественниками, прибывшими по морю, на его обычном месте. С помощью своих знакомств он нарушил несносные французские правила, не позволяющие публике выходить за определенные официальные границы, и предоставил мне место в таможне, через которую должны были проходить пассажиры парохода. Я приняла его любезность только потому, что мне хотелось посмотреть на прибывших в спокойном месте. У меня тогда не было и тени надежды, что мое посещение гавани будет иметь какие-то последствия.
После довольно долгого ожидания пассажиры начали входить в таможню. Рассеянно посмотрев на первых вошедших незнакомцев, я почувствовала сзади прикосновение к моему плечу. За мною стоял наш поверенный, очень взволнованный, умоляя меня успокоиться.
Будучи совершенно спокойной, я взглянула на него с изумлением и спросила:
— Что вы хотите сказать?
— Он здесь, — воскликнул поверенный. — Глядите!
Он указал на группу пассажиров, входивших в комнату.
Я взглянула и, мгновенно потеряв самообладание, вскочила с криком, заставившим всех обернуться ко мне. Действительно! Передо мной было дорогое синее лицо, передо мной стоял сам Оскар, пораженный, со своей стороны, встречей со мной.
Я вырвала у него ключ от его чемодана и передала нашему поверенному, который взялся присутствовать при осмотре его багажа, а потом привезти его на квартиру. Я взяла Оскара крепко под руку, протолкалась через толпу, наполнявшую комнату, вышла и взяла извозчика. Люди, окружающие нас, видя мое волнение, говорили друг другу с участием: «Это мать человека с синим лицом». Идиоты! Могли бы, кажется, понять, что я по летам могу быть разве только его сестрой.
Уединившись в экипаже, я наградила Оскара поцелуем за все беспокойство, которое он причинил мне. Я могла бы поцеловать его хоть тысячу раз, а он от изумления ничего не чувствовал и только повторял бессознательно:
— Что это значит? Что это значит?
— Это значит, — отвечала я, — что у вас, недостойного, есть друзья, которые имеют глупость любить вас слишком сильно для того, чтобы забыть о вас. Я одна из этих глупцов. Вы завтра поедете со мной в Англию и узнаете, как поживает Луцилла.
Это имя вернуло его к действительности. Он начал задавать мне вопросы, которые естественно приходили ему в голову. Имея со своей стороны в запасе много вопросов к нему, я рассказала Оскару так кратко, как только могла, как я попала в Марсель и что я сделала во время своего пребывания в этом городе, чтобы отыскать его.
Когда Оскар вслед за этим спросил меня, после минутной борьбы с самим собой, что могу я сообщить о Луцилле и о Нюдженте, не скрою, я затруднилась ответить ему. Минутного размышления, однако, достаточно, чтобы заставить меня решиться высказать правду, ибо минутное размышление напомнило мне, как опасно скрывать ее.
Я рассказала Оскару откровенно все, что написала здесь, начиная с моего вечернего свидания с Нюджентом в Броундоуне и кончая предосторожностями, которые я предприняла для защиты Луциллы, пока она будет на попечении своей тетки.
Я с большим интересом следила за впечатлением, которое производили мои слова на Оскара.
Эти наблюдения привели меня к двум заключениям. Во-первых, что время и разлука не произвели ни малейшей перемены в любви бедного малого к Луцилле. Во-вторых, что ничто, кроме очевидных доказательств, не заставит его согласиться с моим мнением о поведении его брата. Напрасно говорила я, что Нюджент покинул Англию, дав слово отыскать его. Он откровенно сознался, что ничего не слышал о Нюдженте, но его доверие к брату, тем не менее, не поколебалось. «Нюджент — олицетворение честности», — повторял он без конца, бросая на меня недоверчивые взгляды, ясно говорившие, что мое откровенное мнение о его брате оскорбило и огорчило его.
Когда я заметила это, мы подъехали к моей квартире. Оскару, видимо, не хотелось заходить ко мне.
— Я полагаю, что у вас есть какие-нибудь доказательства для подтверждения того, что вы сказали о Нюдженте, — начал он, остановившись на дворе. — Писали вы в Англию? Получили вы ответ?
— Я писала мистрис Финч, — сказала я, — но не получила ни слова в ответ.
— Писали вы кому-нибудь другому?
Я объяснила ему мое положение относительно мисс Бечфорд и опасения, помешавшие мне написать Гроссе. Негодование, которое он сдерживал с той минуты, как я заговорила о Нюдженте и о Луцилле, вылилось, наконец, на меня.
— Я совершенно не согласен с вами, — воскликнул он сердито. — Вы несправедливы к Луцилле и к Нюдженту. Луцилла не способна сказать что-нибудь против вас, Гроссе. Нюджент не способен обманывать ее, как вы полагаете. Какую страшную неблагодарность приписываете вы ей, какую страшную низость ему! Я выслушал вас так терпеливо, как только мог, и я вам очень благодарен за ваше участие ко мне, но я не могу остаться в вашем обществе. Ваши подозрения бесчеловечны, мадам Пратолунго. Вы не имеете никаких доказательств. Я пришлю сюда за моим багажом, если позволите, и отправлюсь в Англию со следующим поездом. После того, что вы сказали, я не могу успокоиться, пока не узнаю истины.
Вот чем я была вознаграждена за все мои старания отыскать Оскара Дюбура! Дело не в деньгах, которые я истратила, я слишком бедна, чтобы любить деньги, но подумайте о хлопотах. Будь я мужчина, право, поколотила бы его. Будучи только женщиной, я отвесила ему низкий поклон и уязвила его по-своему.
— Как вам угодно, — сказала я. — Я сделала все, что от меня зависело, для вас, а вы ссоритесь со мной и покидаете меня. Идите! Вы не первый из глупцов, отвергающих своих лучших друзей.
Мои слова, или мой поклон, или и то и другое вместе заставили его образумиться. Он извинился, и я его извинила. Он был очень смешон, что привело меня опять в отличное расположение духа.
— Глупый вы человек, — сказала я, взяв его под руку и ведя на лестницу. — Когда мы познакомились с вами в Димчорче, показалась ли я вам подозрительной женщиной или бесчеловечной женщиной? Отвечайте.
— Вы показались мне олицетворенной добротой, — отвечал он. — Тем не менее очень естественно, мне кажется, требовать какого-нибудь доказательства…
