– Пусть решит сеньор комиссар! – закричали вдруг несколько человек.
– Правильно!… Правильно! – подхватили все, кто ставил на серого.
И этот мошенник Варавва изрек приговор:
– Скачки правильные. Выиграл Контрерас!
Против силы не попрешь.
– Но, сеньор комиссар, – начал было я.
– Замолчи, бесстыдник! Плати лучше добром.
И пришлось заплатить без разговоров. Так уплыли последние припрятанные денежки… а с ними и вся выручка из кассы!…
Каролина смотрела на меня, вытаращив глаза. И то сказать, дело было нешуточное.
– Душенька моя! – сказал я. – Я тебе жизнью обязан.
– Да-да! – отвечала она, чуть не плача. – Только не играй больше, Кристом-богоммолю тебя, не играй!
– Уж будь спокойна!
Тут я начал наполнять стаканы и сам принялся пить, чтобы залить свое горе. Что поделаешь! Можжевеловая настойка бросилась мне в голову, и я давай всех зазывать. Самое время для гостеприимства!
– Эй, землячок, бери, пей все, что хочешь!
И я снова наполнил стаканы…
– Что вам угодно выпить, друзья?
Каролина совершенно взбесилась.
– Ma!… Ma!… – начала она, заикаясь от ярости.
– Хозяйка маму вспомнила, – сказал один из гостей.
– Хоть маму, хоть мадонну, никто ей не поможет! – возразил другой.
Дальше у меня в голове все перепуталось. Помню только, что все пели и плясали, а я раздавал еду и питье, какие только были в доме.
Так нашей харчевне пришел конец. Зато и повеселились!
На следующее утро я очнулся в канаве под забором. Должно быть, я и спал там, но почему я выбрал именно это ложе, сам не знаю.
Итальянка заперлась у себя в комнате и ни за что не хотела открывать. Потом она мне говорила, что проплакала всю ночь напролет. Когда я наконец уговорил ее открыть дверь, она принялась так рыдать и умолять меня образумиться, что я совсем растрогался. Я пообещал ей, что больше этого не будет и что теперь я стану работать как вол, чтобы вернуть все, чего мы лишились, и даже думать забуду об игре, петушиных боях и скачках.
– Ведь я обязан тебе жизнью! – воскликнул я. – Если бы не ты, Контрерас распотрошил бы меня, как курицу!
Но человек предполагает, а бог располагает…
А что, собственно, из этого? Сдается мне, нечего ужасаться по пустякам… Не я первый забыл о хороших обещаниях, уступив соблазну. И не последний, надо полагать… Все люди таковы, сеньор. И даже самый примерный, если только он не лицемер, признается, что не раз забывал о своих добрых намерениях и предавался делам более приятным.
Это неизбежно. Только одни умеют вовремя остановиться или, живя в свое удовольствие, так ловко прикидываются тихонями, что никто им и слова не скажет. А другие играют и напиваются в клубах, не вызывая никаких толков, или дерутся на дуэли чуть не на глазах у полиции, или делают то же, что я, если не похуже, но им все сходит с рук, и никто с них шкуру не сдирает…
В общем, что говорить! Страсть к плутовству и к игре опять захватила меня, а так как при этом я еще и выпить не дурак, то все, кому не лень, обманывали меня, как младенца. И вот, после того как уплыли все припрятанные денежки, дошло дело и до Каролининой усадьбы. Ну и скандал же разразился в тот день. Поверите ли? Итальянка мне так исцарапала все лицо, что несколько дней я ходил полосатый, как зебра…
– Смотри, Каролина, – крикнул я в сердцах. – Ты сама не знаешь, что делаешь! Придет день, пожалеешь!
Я хотел было выложить ей, что мы не женаты, да сообразил, что в ярости она откажется подписать нужную мне бумагу да еще выгонит меня из харчевни.
– Если бы я только знала! – кричала итальянка. – Если бы я знала! Porca la…[7]
Она просто волосы на себе рвала. Но делать нечего, подписала…
Не скрою, что все песо из Итальянского банка отправились по той же дорожке! Осталась одна харчевня… но в ней было пусто, хоть шаром покати… ни бутылки, ни бочонка. Позабыв обо всех своих бесчинствах, я не раз ломал голову, куда все это к черту девалось, пока не додумался, что, с тех пор как Каролина только и знала, что рыдать да бесноваться понапрасну, она забросила хозяйство и все пустила по ветру…
Тогда я сам взялся за дело. Накупил всякого добра в кредит и кое-как стал налаживать торговлю… Но не тут-то было. Можжевеловая настойка, карты, кости, петушиные бои – и снова на нас посыпались горы счетов и исков. Альгвасил только и делал, что ходил из Паго в «Польвадеру» и обратно. Теперь уж не на что было надеяться, даже гнедой не мог помочь, он повредил себе ногу во время падения. Тут-то я и вспомнил поговорку дядюшки Сиприано: «Кому нужен вол, который не пашет?»
Неудачи преследовали меня всю жизнь. Почему бы могли они оставить меня сейчас?
Когда Каролина поняла, что мы разорены, что для расплаты с долгами надо продать харчевню и что у нас не осталось ни гроша, она подняла страшный шум. Господи Иисусе! И вспоминать не хочется!… Мало того, что она мне все лицо разодрала, она схватила палку и давай колотить меня по спине… Это меня-то!… Палкой!…
Тут, делать нечего, вытащил я нож, разумеется, лишь затем, чтобы припугнуть ее, только тогда она оставила меня в покое. Никогда раньше не видел я ее в таком бешенстве!… Глаза вытаращила, на губах пена! Тигрица, да и только…
– Негодяй! Бандит! Вор!… Так-то ты помнишь, что я тебе жизнь спасла? Отдай мои деньги, birbante, саnаglia![8]
Как вы думаете, мог я позволить, чтобы она ругала меня и била, как сопливого мальчишку?
– Послушай, Каролина, – сказал я, не выпуская ножа из рук, – я ухожу, и навсегда, понимаешь? Ты мне надоела!
Она переменилась в лице, но продолжала кричать и поносить меня.
– Что? Ты хочешь уйти? Святая мадонна! Бросить меня без гроша и без крыши над головой, негодяй ты бессовестный, вор! Так нет же, per Dio![9] Я здесь козяйка, а ты мой муж и будешь работать вместе со мной.
Я так и покатился со смеху.
– А кто тебе сказал, что я твой муж? Ничего подобного! Ты просто моя любовница.
– Врешь, негодяй.
– Ах, вру? Можешь спросить у священника и узнать у него…
– Священник Папанья…
– Да твой неаполитанец еще месяц назад убрался на родину mangiare macaroni[10]… Пойди-ка спроси у нового священника, есть ли запись о твоем браке в церковной книге?…
Она смотрела на меня, широко открыв рот, боясь поверить моим словам, и вдруг поняла, что это правда… Перепуганная, растерянная, обезумевшая, она бросилась бегом из дому. Я видел, как она зашагала по дороге в Паго, простоволосая, в домашнем платье… Наверняка пошла проверять.
Тут я выгреб из кассы несколько завалявшихся там монет, оседлал гнедого, и… поминай как звали! Свидетельство отца Папаньи я изорвал в клочки, уж я-то знал, что за это преследовать не станут… Что? Вас огорчает такой пустяк?… Но подумайте хорошенько, – сами увидите, ведь так было гораздо лучше и для меня… и для Каролины…
Слыхал ли я что-нибудь о ней? Да. Вчера узнал, что она отлично устроилась: работает сиделкой в больнице, в Паго.
По-испански «лауча» значит мышь, проныра.
Гальпон – барак, здесь: сельский дом.
Мате – парагвайский чай, излюбленный напиток аргентинцев.
Агуардьенте – тростниковая водка.
Проклятая судьба! (итал.)
Двадцать пятое мая – национальный праздник аргентинцев, день майской революции 1810 г., положившей начало освободительной борьбе против Испании.
Итальянское ругательство.
Мошенник, негодяй! (итал.)
Бог мой! (итал.)
Есть макароны (итал.)
