— Господь с тобою, Том! Что ты говоришь! Если ты окликнешь его, я умру тут на месте!
— Ну, не бойся, не стану окликать… Однако, смотри, Гекк, он чешет себе в голове… Видишь?
— Вижу… Что же из этого?
— Как, что! Какой смысл ему почесываться? Разве может у него тут зудить? Голова у теней из тумана или чего-нибудь в этом роде; стало быть, какой же в ней зуд? Туман не может зудеть; всякий дурак это знает.
— Хорошо, но если нет зуда и не может быть, то чего же он чешется?.. Может быть, привычка? Как ты полагаешь?
— Нет, сэр, я этого не полагаю. Вообще, эта тень ведет себя совершенно не так, как принято… Я начинаю думать, что тут какая-то фальшь… Я в этом даже уверен, как в том, что я здесь сижу… Потому что, если бы она… Гекк!
— Что еще там?
— Сквозь нее нельзя видеть кустарника!
— Еще бы, Том! Она непрозрачна, словно какая-нибудь корова. И я тоже начинаю думать…
— Смотри, смотри, Гекк! Табак жует… Тени никогда не жуют. Им нечем жевать. Гекк!
— Что? Я слушаю.
— Это вовсе не тень. Это сам Джэк Денлап, как есть?
— Ну, помешался! — сказал я.
— Гекк Финн, нашли мы труп под смоковницами?
— Нет.
— Или какой-либо след его?
— Нетъ
— Оно и понятно. Никакого трупа и не было.
— О, разве мы, Том, не слышали…
— Да, слышали, кто-то крикнул, раз, другой. Но разве это доказывает, что произошло убийство? Разумеется, нет. Мы увидали, как выбежали четверо, а этот вышел оттуда и мы приняли его за тень. Такая же тень, как ты сам! Это был живой Джэк Денлап, и он теперь тут и сидит. Он подрезал себе волоса, как хотел, и представляется теперь другим человеком, решительно так, как задумал. Тень!.. Хороша тень!
— Он целехонек, как орех!
Все стало понятным: мы попали впросак. Я был очень рад тому, что Джэка не убили; Том тоже, и мы не знали только, что ему больше понравится: узнаем мы его или нет? Том полагать, что лучше всего пойти к нему и спросить. Он так и сделал; я шел, поотстав немного, потому что, как знать, все же могла быть это и тень… Подойдя, Том сказал:
— Мы с Гекком очень довольны тем, что встретились с вами опять, и вы можете быть спокойны насчет того, что мы не проболтаемся. И если вы думаете, что нам лучше и вида не показывать, что мы с вами знакомы, когда мы столкнемся с вами при других, то скажите; вы увидите, что на нас можно положиться; мы лучше дадим себе руки отрубить, чем ввести вас в беду.
Сначала, он как будто изумился, увидев нас, и не очень-то обрадовался, очевидно; но потом, по мере того, как Том говорил, он перестал хмуриться и даже улыбнулся под конец, кивая головой несколько раз, делая знаки руками и мыча: «Гу-у-гу-у-гу», знаете, как глухонемые.
В эту минуту стали подходить некоторые из семьи Стива Никерсона, жившего по ту сторону луга. Том сказал Джэку:
— Вы представляетесь великолепно. Я не видывал лучшего подражания. И вы правы: притворяйтесь и перед нами, как перед другими, это послужит вам для упражнения, да и лучше, не промахнетесь никогда. Мы не будем к вам подходить, как будто и не знаем вас, но, если потребуется наша помощь, оповестите нас только.
Мы отправились далее, и когда поравнялись с Никерсонами, они стали спрашивать нас, как водится: это ли новый приезжий, и откуда он, и как его звать, и какого он толка, баптист или методист, и как он по политике, виг или демократ, и долго ли он здесь пробудет… словом, осыпали нас всеми теми вопросами, которые делаются людями при виде всякого нового лица, да и животными тоже. Том отвечал, что он не разумеет знаков, которыми говорят глухонемые, не понимает тоже и их мычанья. Они прошли и стали дразнить Джэка; мы видели это и беспокоились за него: Том говорил, что ему потребуется немало времени, чтобы приучиться не забывать, что он глух и нем, и не проговориться невзначай. Но Джэк справлялся отлично с своею ролью, как мы видели, долго наблюдая за ним, и мы пошли далее, желая поспеть к школе к рекреационному времени, а до нее было три мили пути.
Мне было очень досадно на то, что Джэк не рассказал нам ничего о борьбе под смоковницами и о том, как ему удалось избежать смерти. Я просто не мог переварить этого, да и Том был очень недоволен, но он говорил, что будь мы на месте Джэка, то старались бы так же быть, как можно осторожнее, помалкивали бы и не рисковали ничем.
Все мальчики и девочки очень обрадовались, увидя нас, и мы порядочно позабавились во все продолжение рекреации. Гендерсоны, идя в школу, видели глухонемого и рассказали о нем прочим; поэтому все школьники были заняты им, могли толковать только о нем и очень хотели его увидать, потому что никогда еще в жизни не видывали глухонемых, и весть о таком человеке приводила всех в возбуждение.
Том говорил мне, что нам теперь туго приходится от обещания молчать: какими героями стали бы мы, рассказав все, что было нам известно! Но если порассудить, то молчание было еще погеройственнее: из целого миллиона ребят вряд ли нашлись бы и двое, способные на него. Так решил Том Соуэр, и вряд ли кто мог опровергнуть это.
В какие-нибудь два-три дня глухонемой сделался весьма популярным. Он перезнакомился с соседями и они очень ухаживали за ним, гордясь тем, что среди них завелась такая диковинка. Они угощали его завтраками, обедами, ужинами, начиняли его свининой и кукурузной кашей и не уставали глазеть на него и жалеть, что не знают больше о нем: он был так непохож на других, точно взят из романа! Знаки его были непонятны, никто не мог уразуметь их, как и сам он, по всей вероятности; но он мычал, и этим все были довольны, даже восхищались тем, как именно он мычит. Ему подавали аспидную доску с написанными на ней вопросами и грифель, и он писал ответы, только никто, кроме Брэса Денлапа, не умел разобрать его почерка. Брэс говорил, что и сам он не все может прочесть, но что большею частью он угадывает смысл. По его словам, глухонемой говорит, что он родом издалека, имел состояние, но потерял все, благодаря плутам, которые его обобрали, и теперь он нищий и не может себе ничего заработать.
Все расхваливали Брэса Денлапа за его доброту к этому чужаку. Он предоставил ему на житье небольшую деревянную клеть и велел своим неграм прислуживать ему и приносить поесть.
Глухонемой заходил и к нам, потому что дяде Силасу, в его постоянной скорби, было даже утешительно видеть кого-нибудь, тоже пораженного горем. Мы с Томом и виду не показывали, что знали его прежде, и он тоже как будто, и не видывал нас. Все наши высказывали перед ним свои заботы, точно его тут и не было, но мы полагали, что нет никакой беды в том, что он все это слышит. Большею частью он и не вслушивался, но иной раз обращал внимание, как мы замечали.
Прошло еще дня два-три, и отсутствие Юпитера стало всех беспокоить. Все спрашивали друг друга, куда бы мог он запропаститься? И каждый отвечал, что и ума приложить не может, качал головой и находил дело очень странным. Прошло еще несколько дней, потом, неизвестно откуда, пронеслась мысль: верно он был убит! Можете представить себе, как это всех ошеломило. Все языки так и замололи на этот счет! В субботу две или три партии отрядились в лес искать, не найдут ли труп. Мы с Томом примазались тоже; нам было так приятно участвовать в таком подвиге; Том не мог ни есть, ни усидеть на месте от восторга. Он говорил, что если мы найдем тело, то прославимся и о нас будет больше толков, чем если бы сами мы утопились.
Однако, все скоро устали, но не Том Соуэр! О, это было не в его характере! В ночь на воскресенье он не мог даже заснуть, все придумывал средство, а на рассвете стаскивает он меня с постели и кричит с восхищением:
— Скорее одевайся, Гекк! Я придумал! Нужна ищейка!
Минуты через две, мы уже бежали берегом к деревне, хотя было еще темно. У старого Джэффа Гукера была ищейка и Том хотел выпросить ее.
— Только следы-то теперь уже не свежи, Том, — сказал я. — К тому же были дожди…
— Ничего не значит, Гекк. Если труп запрятан где-нибудь в лесу, «собака» найдет его. Если убийцы даже закопали его, то, разумеется, не глубоко, иначе быть не может, и собаке стоит пройти по этому месту, чтобы почуять мертвечину. Гекк, мы прославимся, это так же верно, как то, что ты родился на свет!
Он так и горел; стоило ему только затлеться, и всего его так уже пламенем и охватит. Так было и теперь; через две минуты он уже нарисовал себе все: мы не только найдем тело, нет, мы нападем и на след убийцы, будем гнаться за ним, не выпустим его из вида, пока…
— Прекрасно, — сказал я, — но сперва найдем тело; полагаю, что и этой работы будет довольно нам на сегодня. До сих пор известно нам только то, что трупа не оказывается и следов убийства нет. Очень возможно, что этот плут просто ушел куда-нибудь и никто не думал его убивать.
Он нахмурился и говорит мне:
— Гекк Финн, я не знаю, кто бы умел лучше тебя отравлять решительно все! Пока тебе самому успех дела кажется сомнительным, ты стараешься разочаровывать и других. Что тебе за радость окачивать холодной водой этот труп и выдумывать собственную свою эгоистическую теорию о том, что никакого убийства и не было? Казалось бы, что нечего тебе мешать здесь. Я не понимаю, что заставляет тебя так поступать. Я-то никогда не позволил бы себе этого по отношению к тебе. Нам представляется теперь такой великолепный случай совершить подвиг, а ты…
