Джонни из Кокерсли
Проснулся Джонни на майской заре,
Едва растаял мрак.
Умылся Джонни на дворе
И кликнул своих собак.
Голодный лай услышала мать,
Окно открыла она
И стала горько руки ломать,
Заплакала у окна.
«Семь лесников тебя ловят, сын,
Словно редкую дичь.
Душу бы продали как один,
Лишь бы тебя настичь.
Не миновать тебе их рук,
Не миновать лесников!»
Но Джонни взял свой верный лук,
Кивнул — и был таков.
Он долго бродил в лесу густом,
Добычу искал весь день,
И увидал, что под кустом
Лежит большой олень.
Стрела мелькнула, олень вскочил
И сделал два прыжка,
Но тут собаки что есть сил
Вцепились ему в бока.
Оленя Джонни ободрал
И мяса наелся так,
Что разом возле ручья задремал,
Едва покормил собак.
Шел вдоль ручья седой старичок
(Да будет проклят он!).
Он к лесникам поспешил, как мог,
В далекий Айлингтон.
«Скажи, что нового, старичок?
Ты ходишь по лесам».
«Скажу, скажу, — отвечал старичок,
Скажу, что видел сам.
Отменный будет у вас улов:
Олень у ручья убит,
И возле огромных сытых псов
Разбойник Джонни спит!»
Проснуться Джонни не успел,
Пронзила бок стрела.
Кричат лесники: «Хорош прицел!
Глядишь, и смерть пришла!»
«Вам, лесники, привычней всего
Исподтишка вредить.
Вас семеро на одного,
Могли бы разбудить!»
Он привалился спиной к стволу,
Уперся в камень ногой
И в каждого всадил стрелу
Так, что не надо другой.
«Найдется ли птица в родном краю,
На ветке или на пне —
Слетать за холодной водой к ручью
И лоб обрызгать мне?
Найдется ли птица в родном краю,
На ветке или на пне —
Проведать матушку мою
И рассказать обо мне?»
Запел скворец, над окошком сев,
На тихий протяжный лад.
Печален был его припев:
«Не ждите Джонни назад».
Рубили ветки у ручья,
Носилки из них плели,
И молча верные друзья
Домой стрелка принесли.
Окончил охоту Джонни-стрелок.
Он честно на свете жил.
В сырую землю Джонни лег,
Но прежде врагов уложил.
Не будь у Чарли старых ран,
Будь с ним хоть десять человек,
Его и сотня англичан
Не одолела бы вовек.
Связали Чарли по рукам,
Коню пришпорили бока,
И с наших гор во весь опор
Умчали храброго стрелка.
Узнал шотландский горный край
Об этой вылазке ночной,
И каждый клан на англичан
Готов обрушиться войной.
Но много месяцев война
Не обнажала ржавый меч,
И кровь пролиться не должна,
Нам силы велено беречь.
Мы молча ехали вперед,
Мы твердо помнили приказ.
У пограничных бурных вод
Изменник Шекелд встретил нас.
«Куда спешите, молодцы?
Одежда ваша вся в пыли».
«Мы ищем, нет ли здесь овцы,
Овечку воры увели».
«А коль овцу похитил вор,
Зачем вам лестницы тогда?»
«Летает коршун к нам во двор,
Хотим добраться до гнезда».
«Шотландцы дерзки на язык,
Но мы везде шотландцев бьем!»
Тут не стерпел верзила Дик,
Пронзил изменника копьем.
На четвереньках мы ползли,
Все было смутно, как во сне.
Верзила Дик сопел, как бык,
И ставил лестницы к стене.
Мы перелезли две стены,
И рухнул первый часовой.
Но между нами нет войны,
И он останется живой.
Бегом бежали мы к тюрьме,
Где был наш Чарли заключен.
На дверь тюрьмы нажали мы,
И славный Чарли вышел вон.
Он лихо прыгнул на коня,
И конь под Чарли был хорош.
Такой был конь, что плетью тронь —
Так сам костей не соберешь.
Тут замелькали огоньки,
Враги ударили в набат,
И на границе, у реки,
Нас окружил большой отряд.
Но со скалы в водоворот
Наш Чарли прыгнул на коне.
Был плеск, как гром, — и мы плывем
На самой страшной быстрине.
Стояло войско англичан
На неприступном берегу.
У них на миг отсох язык, —
Так досадили мы врагу.
А наш отряд укрыла мгла,
И проворчал английский лорд:
«Шотландцам ведьма помогла,
А коль не ведьма, значит, черт».
Дул ветер в канун Мартынова дня,
И холод был суров.
Джон Гордон сказал, садясь на коня:
«Поищем теплый кров.
Того гляди, придет зима,
Пора и на постой.
А в замке Родсов хозяйка сама
Славится красотой».
Леди ждала на высокой стене,
Когда вернется супруг,
А Гордон на гнедом коне
К замку скакал через луг.
Леди сняла домашний наряд,
Лучший надела взамен,
А людям Гордона черт не брат,
Они гарцуют у стен.
В замке молятся перед едой,
Ужинать сел народ,
А люди Гордона толпой
Спешились у ворот.
«Леди, ко мне в объятья сойди,
Не то накличешь беду.
Тебя до утра я прижму к груди,
А утром в храм отведу».
«Напрасно, Гордон, ждешь под стеной,
Меня не дождешься вовек.
Я лорду останусь верной женой,
Пусть одинок мой ночлег».
«Эй, прикажи отодвинуть засов!
Делай, что я велю,
Или тебя и твоих щенков
Вместе с замком спалю!»
«Смешны твои угрозы мне,
Их бояться — позор и стыд.
А если мы погибнем в огне,
Лорд за нас отомстит.
Подай пистолеты, Глод, мой слуга,
И заряди ружье.
Пришла пора спасать от врага
Дом и счастье мое».
Леди стреляла, прищурив глаз,
В сердце врагу своему
И, хоть Гордона случай спас,
Колено разбила ему.
«Огня! Хорошего огня!
Чтобы достал до крыш!
За то, что ранила меня,
Ты, леди, живьем сгоришь!»
«О Джок, ты верным слугою был,
Я память об этом храню.
Зачем же камень ты отвалил
И дал дорогу огню?»
«Сытно, леди, я жил у вас,
Но Гордону нынче служу,
И если его не исполню приказ,
То голову сложу».
Маленький сын окликнул мать
С нянькиных колен:
«Душно, мама, нечем дышать.
Давай сдадимся в плен!»
«Мой бедный сын, не надо слёз,
Я все бы отдала,
Чтоб западный ветер пламя отнес
И сгинула дымная мгла».
Тогда сказала старшая дочь:
«Мне рано гибнуть в огне,
И я убегу из замка прочь,
Спущусь на простыне».
Там, где ниже была стена,
Слуги спускали ее,
Но прямо к Гордону она
Попала на копье.
Она лежала, нежна и мила,
Алели щеки у ней,
Но кровь, что из раны ее текла,
Была еще алей.
Угас понемногу сердечный пыл,
Она побелела как мел.
Джон Гордон сказал:
«Я многих губил, А эту пожалел».
Он юное тело раз и другой
Перевернул копьем.
«Она могла бы остаться живой
И быть с мужчиной вдвоем.
В ее лицо мне не взглянуть,
А это скверный знак.
Пора нам собираться в путь,
Довольно пожаров и драк».
Все выше поднимался дым,
А жаркий огонь не гас,
И леди сказала детям своим:
«Настал наш смертный час».
Джон Гордон, сидя на коне,
Трубил в охотничий рог:
«За мной, мои люди! Замок в огне,
Пора и нам наутек!»
Тут выехал лорд на гребень холма,
И с болью увидел он,
Что дым стоит, как ночная тьма,
И замок подожжен.
Кто резво бежал, кто мчался верхом
На серых и вороных,
Но в замке, залитом огнем,
Уже не нашлось живых.
Лорд вихрем мчался через луга,
Страшен лицом он был,
И черной кровью из сердца врага
Он горе свое омыл.
