Наконец, в стеклянные двери гостиной, за которыми открывался вид на дорогу и все дорожки на склоне, Шарлотта и сэр Эдвард со своих мест не могли не увидеть проходящих мимо леди Денхем и мисс Бреретон. И тотчас в лице сэра Эдварда произошла перемена. Тревожно посмотрев им вслед, он тут же предложил сестре не просто уйти, но и пройтись до Террасы. Что положило конец фантазиям Шарлотты, излечило ее от получасовой лихорадки и привело в более подходящее настроение, чтобы, когда сэр Эдвард ушел, оценить, насколько любезен он был на самом деле. «Пожалуй, в его наружности и манерах есть много обаяния, да и его титул ничуть ему не вредит».
Очень скоро она вновь оказалась в его обществе. Едва дом Паркеров очистился от утренних визитеров, они сами поспешили его покинуть. Терраса была приманкой для всех. Всякий, способный ходить, должен был начинать с Террасы, и там, на одной из двух зеленых скамей у вымощенной гравием дороги, они увидели объединенную компанию Денхемов. Правда, хотя и объединенную ОПТОМ, но четко разделенную — обе вышестоящие леди на одном конце скамьи, а сэр Эдвард и мисс Бреретон на другом. Первый же взгляд Шарлотты сказал ей, что сэр Эдвард выглядит влюбленным. Никаких сомнений в его преклонении перед Кларой быть не могло. Как Клара принимала это преклонение, было не столь очевидно, но Шарлотте показалось, что не слишком одобрительно: хотя сидела она близко от него — чему, вероятно, не могла помешать, — лицо ее выглядело спокойным и серьезным.
Несомненным было, что барышня на другом конце скамьи, так сказать, искупает свои грехи. Отличие мисс Денхем, сидящей в холодном величии в гостиной миссис Паркер, прерывающей молчание лишь благодаря усилиям других, от мисс Денхем, у локтя леди Денхем, слушающей и отвечающей с улыбчивой угодливостью или заискивающей торопливостью, было разительным. И очень забавным — или же очень печальным, преобладай в его оценке сатира или мораль. Характер мисс Денхем был Шарлотте совершенно ясен. Оценка сэра Эдварда требовала более длительных наблюдений. Он удивил ее, когда при их приближении тотчас оставил Клару, согласился разделить их прогулку и сосредоточил свое внимание исключительно на ней самой.
Заняв позицию рядом с ней, он, казалось, старался отвести ее в сторону от остальных, насколько возможно, и разговаривал только с ней. С большим чувством и вкусом он заговорил о море и морском береге и энергично перебрал все обычные фразы, употребляемые для восхваления их величия и описания НЕОПИСУЕМЫХ чувств, которые они возбуждают в тонких душах. Устрашающее величие океана в бурю, зеркальность его поверхности в безветрии, его чайки и его сапфирность и неизмеримость его глубин, его мгновенная переменчивость, злокозненные обманы, его моряки, обольщаемые им при солнечном сиянии и захваченные внезапным ураганом. Все это было живо и красноречиво затронуто. Возможно, несколько избито, но звучащее преотлично из уст красивого сэра Эдварда. И она не могла не принять его за человека с глубокими чувствами, пока он не принялся оглушать ее цитатами и непонятностями некоторых фраз.
— Вы помните, — сказал он, — прекрасные строки Скотта о море? О, какую картину они рисуют! Они всегда в моей памяти, когда я прогуливаюсь здесь. Человек, способный прочесть их равнодушно, должен обладать нервами наемного убийцы! Небо да защитит меня встретиться безоружным с подобным человеком!
— О каком описании вы говорите? — спросила Шарлотта. — Я что-то не помню такого упоминания моря ни в той, ни в другой поэме Скотта.
— Неужели? Да и я сейчас запамятовал начало. Но вы не могли забыть его описания Женщины. «О! Женщина в досужий час...» Восхитительно! Восхитительно! Он был бы обессмертен, даже не написав ничего больше. А затем это, не имеющее равных, не имеющее соперников: «Дан смертным дар великих чувств таких! Не столь земля, сколь небо скрыто в них!» и так далее. Но раз уж мы коснулись темы поэзии, что, мисс Хейвуд, вы думаете о Бернсе? Строки к его Мэри? О! Страсть, способная свести с ума! Если когда-либо жил человек, способный на нее, то только Бернс! Монтгомери обладает всем пламенем поэзии, Водсворт — истинной ее душой. Кэмпбелл в своих радостях надежды коснулся предела наших ощущений: «Как посещенья ангела немноги и редки». Можете ли вы вообразить что- либо, более внушающее смирение, более трогающее сердце, более насыщенное глубокой возвышенностью, чем эта строка? Однако Бернс... Признаюсь, мисс Хейвуд, что ставлю его превыше всех. Если у Скотта есть недостаток, то это скудость страсти. Нежность, изящность, емкость, но пресные. Человек, не способный воздать должное достоинствам Женщины, мне чужд. Иногда проблеск чувства поистине озаряет его, как в строках, которые мы обсуждали: «О! Женщина в досужий час...» Но Бернс всегда пылает. Его душа была алтарем, воздвигнутым прелестной женщине, его дух истинно источал положенный ей божественный ладан.
— Некоторые стихи Бернса я читала с восторгом, — сказала Шарлотта, едва получила возможность открыть рот, — но я недостаточно поэтична, чтобы полностью отделять поэзию автора от его характера, а известные проступки бедного Бернса сильно мешают мне получать наслаждение от его строк. Мне трудно положиться на искренность его чувств как влюбленного. Я не верю в правдивость чувств человека с его характером. Он чувствовал, он писал, и он забывал.Ах, нет-нет! — вскричал сэр Эдвард в экстазе. — Он был одно пылание и правда! Его гений и чувствительность могли ввергать его в некоторые аберрации... Но кто совершенен? Было бы гиперкритично, было бы псевдофилософично ожидать от души тонко настроенного гения пресмыкания обычных умов. Яркие вспышки таланта, рожденные страстным чувством в груди мужчины, быть может, и несовместимы с некоторыми из прозаических требований приличий. И вы, прелестнейшая мисс Хейвуд (сказано с видом глубочайшей прочувствованности), не можете, как и любая другая женщина, быть справедливой судьей того, что может сказать, написать или сделать мужчина под неодолимой властью безграничной пылкости.
Все это было очень мило, но, если Шарлотта хоть чуточку поняла, не слишком соответствовало морали. К тому же, вовсе не польщенная экстраординарностью стиля его комплиментов, она ответила сухо:
— Я, право, ничего об этом не знаю. Ветер, по-моему, дует с юга.
— Счастливый, счастливый ветер, привлекший мысли мисс Хейвуд!
Она уже начинала считать его попросту глупым. Она успела понять, почему для этой прогулки он избрал в спутницы именно ее. Чтобы уязвить мисс Бреретон. Она прочла это в двух-трех его встревоженных взглядах. Но почему ему потребовалось болтать такой вздор, оставалось непостижимым. Он казался очень сентиментальным, переполненным избытком чувств и крайне приверженным к употреблению всяких новейших и модных зубодробительных словечек. Не обладая ясным умом, сделала она вывод, он декламировал их, не вникая в смысл. Будущее могло объяснить его глубже, но, когда он предложил зайти в библиотеку, она почувствовала, что на одно утро сэра Эдварда Денхема ей более чем достаточно, и с радостью приняла приглашение леди Денхем остаться на Террасе с ней.
Все остальные их покинули — сэр Эдвард с выражением весьма галантного сожаления на лице, что вынужден расстаться с ними, — и они занялись приятной беседой. То есть леди Денхем, как истинная главная леди, говорила и говорила исключительно о своих заботах, а Шарлотта слушала, про себя забавляясь контрастом между ее недавним собеседником и этой собеседницей. Бесспорно, в монологе леди Денхем не было никаких намеков на сомнительные чувства и никаких неудобопонятных фраз. Взяв Шарлотту за локоть с безмятежностью уверенности, что всякий знак ее внимания — великая честь, и обстоятельная из-за того же осознания своей важности (или из-за врожденной болтливости), она незамедлительно сказала тоном величайшего удовлетворения с лукаво-умудренным взглядом:
— Мисс Эстер хочет, чтобы я пригласила их с братом погостить неделю у меня в Сэндитон-Хаусе, как прошлым летом. Но я и не подумаю. Пыталась обвести меня вокруг пальца своими похвалами тому или этому. Только я ее насквозь видела. Меня не провести, дорогая моя.
Шарлотта не нашла сказать ничего более безобидного, чем задать простой вопрос:
— Сэр Денхем и мисс Денхем?
— Да, дорогая моя. Моя молодежь, как я их иногда называю. Они же как бы под моей опекой. Прошлым летом примерно в это же время они гостили у меня неделю с понедельника по понедельник и были в восторге, и уж так благодарны! Они очень хорошие, дорогая моя. Мне не хотелось бы, чтобы вы думали, будто я обращаю на них внимание только ради бедного дорогого сэра Гарри. Нет-нет. Они очень достойны сами по себе, не то бы, уж поверьте, они не бывали бы столь часто в моем обществе. Я не та женщина, чтобы помогать кому-либо вслепую. Прежде чем пальцем пошевелить, я всегда позабочусь узнать, что и как и с кем я имею дело. Не думаю, чтобы я когда-нибудь допустила промашку, а это не так уж мало для женщины, которая побывала замужем два раза. Бедный дорогой сэр Гарри, между нами говоря, поначалу думал загрести побольше. Но — (с легким вздохом) — его более нет с нами, а мы не должны упоминать недостатки покойников. Никто не мог бы жить счастливее, чем мы. И он был очень благородный человек, истинный джентльмен из древнего рода. А когда он скончался, я отдала сэру Эдварду его золотые часы.
