Вскоре Сеславин разыскал местного проводника — крепкого парня, не раз водившего в горы иностранцев.
Проводник разбудил его перед рассветом. Звезды уплывали в глубины Вселенной. Горные пики из фиолетовых превращались в пурпуровые, потом засверкали и заискрились, будто залитые расплавленным серебром. Чистейший ледяной воздух наполнял грудь, возбуждая стремление прийти к цели, несмотря ни на какие трудности и опасности. От Мартиньи они прошли через Большой Сен-Бернар в Аосте, оттуда, через Малый Сен-Бернар в Италию — в Пьемонт и через Мутию, Мон-Блан возвратились в Мартиньи, сделав 66 французских миль (260 верст) за 5 дней на высоте от 10 до 11 тысяч футов в вечных альпийских снегах.
В дороге несколько раз открывалась рана. Проводник перевязывал ее, но делал это грубо и неумело. Иногда боль становилась нестерпимой. Сеславин не в силах был продолжить поход; приходилось по нескольку часов лежать в хижине или у костра на снегу, ждать, пока спадет жар и боль утихнет. И все-таки он продолжал задуманный путь.
Отдохнув в Бриге, он дошел с проводником до Айроло, где Суворов разбил французов, и начал переход через Сен-Готард.
Это был титанически трудный поход.
Крутые, обрывистые скалы, петлявшая между ними тропинка над самым краем пропасти, куда с шорохом осыпались из-под ног снежные комья и, звонко отламываясь, падали осколки льда. Гранитные глыбы и наплывы рыхлого снега могли в любую минуту от резкого звука рухнуть и превратиться в лавину. Каким же чудом удалось суворовским полкам пройти мимо оледенелых обрывов и гибельных круч?! Но ведь прошли же, прошли! И может быть, здесь, у этого камня останавливался на своей казачьей лошадке и маленький старик с седым хохолком на темени. Может быть, здесь и сказал он солдатам: «Где олень пройдет, там и русский солдат пройдет; а где олень не пройдет, там русский солдат пройдет».
Сеславин добрался до Чортова моста: узкой каменной перемычке над бездной. Отступая, французы взорвали ее, но Суворов приказал разобрать горную хижину и связать бревна офицерскими шарфами.
Сеславин пошел дальше, через перевал Фурка до истоков Роны и Рейна, потом повернул назад.
На обратном пути через Чортов мост поскользнулся и чуть не сорвался в пропасть, но, уцепившись руками за ледяной карниз, сумел выбраться с помощью проводника в безопасное место.
За две недели Сеславин прошел 170 верст. Местные жители, опытные альпийские горцы, не могли в это поверить. Они собирались группами, чтобы взглянуть на «безумного» русского, бешено карабкающегося по горам и почти бегающего над пропастями по ледяным тропинкам.
Следуя по пути Бонапарта, Сеславин спустился в благодатную долину Ломбардии. Буквально не переводя духа, он едет из Милана в Брешию, оттуда в Кастельнуово, потом в Верону и Ваченду. Затем следуют Мантуя, Кремона, еще несколько небольших городков и, наконец, Генуя. И всюду Сеславин прежде всего осматривает места сражений и передвижений суворовских войск во Бремя победоносного «италийского» похода.
Из Генуи Сеславин морем отправляется в Ливорно, потом через Пизу едет во Флоренцию, Рим, Неаполь, где проводит короткую сырую зиму. Побывал он в Болонье, на Адриатике. Вернувшись на западное побережье, в Ливорно, на маленьком каботажном судне поплыл на север, во Францию.
Когда проплывали мимо острова Эльбы — места первого заключения Наполеона, откуда он бежал, чтобы на короткий срок снова стать властелином, — вспомнился хмурый осенний день, запруженная колоннами Воровская дорога, одинокая карета и у окна — непроницаемое, желтовато-бледное лицо человека в сером сюртуке и черной, низко надвинутой треуголке…
Неожиданно заревел ветер, поднялась буря; суденышко швыряло по воле волн, и пассажиры ждали неминуемой гибели. Коляска Сеславина, привязанная палубе, при сильном крене перевернулась через борт и исчезла в пучине. К счастью, скоро море успокоилось, тучи рассеялись, но Сеславин потерял все свое имущество и личный архив, который возил с собой. Погибла значительная часть его путевых записок, планы дорог и военных укреплений. (Биографы часто приводят это обстоятельство, сетуя на отсутствие документов, которые могли бы заполнить многие пробелы и неясности его жизни.)
Прибыв в Тулон, Сеславин расплатился с хозяином судна и посуху, цветущим солнечным побережьем отправился в Марсель.
Несколько месяцев он лечился на теплых водах, пока не кончились деньги. Почти с пустым кошельком приехал в Лион и здесь наконец-то получил 9 тысяч рублей, их переслал из Парижа граф Воронцов. В августе 1819 года Сеславин пишет из Марселя императору Александру, просит разрешить ему отправиться в Калькутту и оттуда через Дели, Агру, Аллага-Бату, Лагор, Кабул, Балк, Великую Бухарин), Самарканд, Хиву, Грег, Киргизские степи в Оренбург. «Путешествие сие, — указывает Сеславин, — могло бы, может быть, решить вопрос европейских политик: может ли Россия ввести оружие свое в ост-индийские английские владения… и уничтожить владычество англичан в Индии?»
На это путешествие в воинственные мусульманские страны, где свирепствовала в те годы фанатическая вражда к иноверцам, отважился бы только безумец или подвижник. Да Сеславин и был подвижник, великий патриот, неукротимый, бесстрашный воин. Он хотел быть «полезным Отечеству».
Но ответа от Александра Сеславин не получил.
Царь и вельможи сочли предложение бывшего партизана вмешательством в область внешней политики, а такое вмешательство представлялось им бесцеремонным и вредным.
Вспомним донесение Сеславина в ноябре 1812 года с предложением уничтожить армию Наполеона одним ударом при форсировании Днепра. План этот был отвергнут, хотя указания о передвижении французов были верны. Вспомним намерение Сеславина блокировать Париж и принудить французское командование капитулировать. Однако Александр предпочел проявить к врагу христианское милосердие, расплачиваясь кровью русских солдат.
И наконец факт налицо: через полстолетия после письма Сеславина по поводу разведки на Востоке, Россия вынуждена была вести тяжелую войну в Средней Азии, чтобы отдалить от своих юго-восточных границ угрозу экспансии англичан.
Из южной Франции Сеславин снова едет в Италию; из Италии через Австрию и Германию отправляется в Лондон, где, оставшись совсем без денег, попадает в бедственное положение. Обстановка сугубой меркантильности и чванливого высокомерия правящих классов Англии пришлась не по нраву Сеславину; политика колониальной империи вызывает у него вполне обоснованную неприязнь,
В 1821 году он пишет из Парижа царю и генерал-адъютанту Толстому. Снова и снова настойчиво напоминает о себе, о своих заслугах (что никогда не нравилось власть имущим особам), просит позволить ему возвратиться в Россию с тем, чтобы служить «или по гвардии, или по армии, или даже… по статской службе…». Ответа нет.
При обязательном ритуале верноподданнических заверений а письмах Сеславина явно просматривается глубокая обида и резкое раздражение.
Пишет он также брату Николаю и его молодой жене. Подробно рассказывает о своих путешествиях, завидует Николаю, ставшему отцом, мечтает поселиться в родном доме и тоже жениться. Желание создать семью крепнет в нем, он просит брата узнать и известить его — помолвлена ли с кем-нибудь младшая дочь графа Толстого. Как видно, он бы хотел породниться со своим покровителем и корреспондентом.
Сеславин спрашивает брата «существует ли еще Аракчеев» и какое влияние имеет он на царя. Аракчеев претендовал считаться выдающейся фигурой в Отечественной войне. Это приводит Сеславина в негодование. Аракчеев и цесаревич Константин Павлович были среди тех немногих недальновидных людей, что склоняли императора заключить мир с сидевшим в Москве Наполеоном. Барклай-де-Толли еще раньше удалил из армии цесаревича Константина. К Аракчееву же не скрывал презрения Михаил Илларионович Кутузов, и Сеславин вполне разделял чувства фельдмаршала к угрюмому временщику.
Письма Сеславина к родным нередко полны юмора. «Я никогда не сомневался в воздержанности твоей жизни… — говорит он намекая брату на какие-то „особые“ обстоятельства. — Ты описываешь, что чрез девять месяцев ровно твоя Соничка родила… Ежели это истино, то я должен надеяться, что моя жена будет рожать через 4,5 месяца».
К самой Софье Павловне любезный деверь обращается следующими строками: «Милая Софинька! Проехав Европу, смею esc уверить, что нет лучше народа русского, нет лучше места как Есемово, где бы я желал провести время в кругу милых сердцу моему».
Не дождавшись от царя обещания назначить ему достойную его заслуг и рвения службу, разуверившись в полезности своих разведывательных экспедиций, Сеславин вернулся на Родину. Через некоторое время по приезде он отправился во дворец и просил аудиенции; ему сказали, что государя нет в Петербурге. Сеславин уехал в Есемово.
