Она бросила перчатки на столик и поставила сумку. Ей было необходимо чувствовать его взгляд. «Дерзните поверить мне… Дерзайте!» Верить? Он не выглядел ни шарлатаном, ни психически больным.
— Отчего вы так смотрите на меня? — спросил он. — Я что, навожу на вас страх?
— Нет.
— Разве я выгляжу иначе, чем другие?
Она поколебалась:
— Теперь нет.
— Регина! — В голосе Фоски звучала мольба. — Как вам кажется, вы могли бы полюбить меня?
— Дайте мне немного времени. — Она молча разглядывала его. — Я почти ничего о вас не знаю. Расскажите мне о себе.
— Это неинтересно.
— Интересно. Вы любили многих женщин? — вдруг спросила она.
— Всего несколько.
— Какими они были?
— Регина, оставим прошлое, — отрезал он. — Если я хочу стать человеком среди людей, мне надо забыть прошлое. Жизнь моя начинается здесь и сейчас, рядом с вами.
— Да, вы правы, — сказала она.
Молодая женщина с отливавшими серебром волосами проследовала к выходу из бара, за ней шел солидный господин; они направлялись обедать. Во внешнем мире повседневная жизнь покорно следовала естественным законам. Что я здесь делаю?.. — подумала Регина. Она не находила что сказать Фоске. Тот, подперев подбородок рукой, упорно о чем-то размышлял.
— Нужно, чтобы вы придумали для меня какую-нибудь работу, — сказал он.
— Какую-нибудь работу?
— Ну да. У всех нормальных мужчин есть какое-то занятие.
— А что вас интересует?
— Вы не понимаете, — сказал он, — нужно, чтобы вы сказали мне, что интересует вас и чем я могу вам помочь.
— Вы не в силах мне помочь, — сказала она, — вы ведь не можете сыграть вместо меня мои роли.
— В самом деле… — Он опять задумался. — Значит, мне нужно освоить какое-нибудь ремесло.
— Хорошая мысль, — сказала Регина. — А что вы умеете делать?
— Полезного? Немного, — с улыбкой произнес он.
— Есть у вас деньги?
— Почти совсем не осталось.
— И вы никогда не работали?
— Я помогал красить дома.
— От этого мало проку, — заметила Регина.
— О, да мне самому много и не нужно! — Он добавил с разочарованным видом: — Мне бы хотелось сделать что-нибудь для вас.
Она дотронулась до его руки:
— Оставайтесь рядом со мной, Фоска, смотрите мои спектакли, не упускайте ничего.
Он улыбнулся:
— Ну это легко. Память у меня хорошая. — Лицо его вдруг помрачнело. — Только слишком долгая.
Регина нервно стиснула его руку. Он говорил, она отвечала, как если бы все действительно было правдой: если это правда, значит, меня любит человек, наделенный бессмертием. Она окинула взглядом бар: обычный мир, обычные люди, никакой тайны. Но ведь она всегда знала, что она другая. Ей казались чужими все, кто ее окружал, казалось, что ей предназначена иная судьба, чем им. С детства лицо ее было отмечено особым знаком. Она посмотрела на Фоску. Это он, подумала она. Это моя судьба. Из глубины веков он явился ко мне и унесет меня в своей памяти в даль времен. Сердце ее учащенно билось. Правда ли это? Она посмотрела на руку Фоски, на его шею, лицо. Потом гневно одернула себя: «Разве я такая, как они? Разве мне нужны неопровержимые доказательства?! Он сказал: „Дерзните! Дерзайте!“» Ей хотелось дерзнуть. Даже если это окажется иллюзией, бредом, то в этом сумасшествии больше величия, чем во всей их мудрости.
Она улыбнулась Фоске.
— Знаете, чем вам следует заняться? Вам нужно писать воспоминания. Это была бы необычная книга.
— На свете вполне достаточно книг, — заметил он.
— Но эта была бы совсем другой.
— Они все разные.
Она наклонилась к нему:
— Разве вам никогда не хотелось писать?
На его лице появилась улыбка.
— Я писал в сумасшедшем доме. Писал целых двадцать лет.
— Так покажите мне.
— Я все порвал.
— Почему? Ведь это, наверное, было превосходно.
Он рассмеялся:
— Я писал целых двадцать лет. И однажды обнаружил, что это одна и та же книга.
— Но ведь теперь вы совсем другой человек, — заметила она. — Нужно начать новую вещь.
— Другой человек?
— Человек, который любит меня и живет в этом веке. Попробуйте снова начать писать.
Он взглянул на нее, и лицо его просветлело.
— Раз вы этого хотите, я так и поступлю! — пылко воскликнул он.
Он смотрел на нее, а она думала: он любит меня. Меня любит тот, кто бессмертен. Она улыбнулась, хотя ей вовсе не хотелось улыбаться. Ей было страшно. Она огляделась вокруг. Теперь ей незачем было ждать помощи от окружающих; она входила в странную вселенную, где, кроме ее и этого незнакомца, никого не было. Она подумала: что же теперь будет?
— Уже пора, — сказала Регина.
— Что — пора?
— Пора идти.
В окошко гримерной было видно, как падают в свете фонаря снежные хлопья. Угадывались заштрихованные белым тротуары, тишина. На кресле было разложено платье Розалинды.
— Представим, что время остановилось, — сказал Фоска.
— Там, внизу, оно течет.
Он встал. В который раз она подивилась его росту и телосложению: человек из другого века.
— Зачем вам спускаться туда? — сказал он.
— Так нужно.
— Нужно кому?
— Так нужно для моей карьеры. Актрису должны видеть многие, ей следует появляться всюду, иначе ее быстро похоронят. — Она усмехнулась. — Мне хочется прославиться. Разве вы не будете мною гордиться, когда я стану знаменитой?
— Вы и так мне нравитесь, — произнес он глуховатым голосом. Он привлек ее к себе и принялся целовать долго, неотрывно. — Как вы прекрасны нынче! — выдохнул он.
Он глядел на нее, и под его взглядом ей становилось жарко; ей была непереносима мысль, что ему придется оторвать от нее взгляд, что этот великий миг ее жизни угаснет в безразличии и забвении. Поколебавшись, она предложила:
— Если хотите, можете пойти со мной туда.
— Вы прекрасно знаете, что хочу.
В гостиной Флоранс толпился народ. Регина секунду помедлила на пороге: каждый раз она ощущала укол в сердце. Каждая из находившихся здесь женщин ставила себя выше всех остальных, и для каждой нашелся по крайней мере один мужчина, который предпочел именно ее всем прочим. Где же набраться дерзости, чтобы утверждать: только у меня есть основания для превосходства. Она повернулась к Фоске:
— Здесь много хорошеньких женщин.
— Да.
— Ах, так вы заметили!
— Прикованный взглядом к вам, я научился видеть.
— Скажите, кто из них красивее всех?
— С какой точки зрения? — спросил он.
— Странный вопрос.
— Чтобы кого-то предпочесть, нужна определенная точка зрения.
— А у вас ее нет?
Он слегка замешкался, потом лицо его озарилось улыбкой.
— Да. Я — человек, который любит вас.
— И что же?
— В таком случае вы краше всех. Кто может походить на вас больше, чем вы сами?
Она бросила на него недоверчивый взгляд:
— Вы действительно думаете, что я самая красивая?
— Существуете только вы! — пылко заверил он.
Она направилась к Флоранс. Обычно она с трудом переносила, когда та, другая, приглашала ее в свой дом, в свою жизнь, но сейчас следом за ней шел Фоска, неловкий, робеющий Фоска со своим бессмертным сердцем, Фоска, для которого существовала лишь она. Она улыбнулась Флоранс:
— Я позволила себе привести к вам друга.
— Добро пожаловать.
Она обошла гостиную, здороваясь с приглашенными. Друзьям Флоранс она не слишком нравилась, за их улыбками таилась враждебность. Но сегодня вечером их мнение ее не задевало. «Они скоро умрут, и их мысли вместе с ними. Мошкара». Она чувствовала себя неуязвимой.
— Ты что, собираешься повсюду таскать его за собой? — спросил Роже.
Похоже, он был очень недоволен.
— Ему не хотелось расставаться со мной, — с безразличным видом сказала она. — Она взяла у Санье вазу с фруктами. — Сегодня вечером Флоранс просто очаровательна.
— Да, — ответил он.
Санье и Флоранс в конце концов помирились, и Санье казался еще более влюбленным. Регина смотрела, как они танцуют — щека к щеке. Их улыбки светились любовью, но это была всего лишь обычная смертная любовь.
— Нам нужно серьезно поговорить, — сказал Роже.
— Когда захочешь.
Она была свободна и легка; в горле исчез привкус горечи. Она была высоким дубом, что верхушкой касается неба, вокруг нее колыхались степные травы.
— Хочу попросить вас об одолжении, — сказал Санье.
— Просите.
— Вы не согласитесь прочесть нам стихи?
— Ты же знаешь, что она всегда отказывается, — сказала Флоранс.
Регина окинула взглядом гостиную. Фоска прислонился к стене, свесив руки, он не сводил с нее глаз. Она поднялась.
— Если вы просите, — сказала она. — Я прочту «Жалобы прекрасной Шлемницы».[1]
