Алексей Толстой - Собрание сочинений в 10 томах

И узнали все на свете, что Иван-царевич справляет свадьбу с Алой-Алицей, весенней царевной.

Внизу овина, где зажигают теплины,[61] в углу темного подлаза лежит, засунув морду в земляную нору, черный кот.

Не кот это, а овинник.[62]

Лежит, хвостом не вильнет – пригрелся. А на воле – студено.

Прибежали в овин девушки, ногами потопали.

– Идемте в подлаз греться.

Полегли в подлазе, где дымом пахнет, близко друг к дружке, и завели такие разговоры, что – стар овинник, а чихнул и землей себе глаза запорошил.

– Что это, подружки, никак чихнуло? – спрашивают девушки.

Овинник рассердился, что глаза ему запорошило, протер их лапой и говорит:

– Ну-ка, иди сюда, которая нехорошие слова говорила!

Каждая девушка на себя подумала, и ни одна ни с места.

– Ну, что же, – говорит овинник, – или мне самому вылезать?

И стал из норы пятиться…

Тут одна догадливая да бедная, сирота Василиса, взяла ржаной сноп, прикрыла его платком и поставила впереди всех.

– Вот тебе!..

Выскокнул из норы овинник, пыхнул зелеными глазами и стал сноп рвать, а девушки из овина выбежали и – на деревню, а та, что подогадливее – Василиса, – схоронилась за ворох соломы и говорит оттуда:

– Черный кот, старый овинник, что со мной делаешь, – все тело мое изорвал.

Фыркнул овинник, отскочил и кричит:

– Очень я злой, погоди – отойду, тогда разговаривай.

Подождала Василиса и говорит опять:

– Отошел?

– Отхожу, сейчас, только усы вылижу… Ну, что тебе надо?

– Залечи мне раны…

Фыркнул кот в землю, лапой пыль подхватил и мазнул по снопу.

А сноп так и остался снопом…

– Так ты меня обманула? – говорит кот, а самому уж смешно.

– Обманула, батюшка, – отвечает ему Василиса, – прости, батюшка, да смилуйся – найди мне жениха, чтобы краше его на свете не было.

– Уж больно я сам-то урод, – говорит овинник. – Ну да ладно. – И ударился о землю и стал из черного кота – кот белый и хвостом Василису пощекотал…

– Чем тебе не жених?

– Нет, – говорит Василиса, – за кота замуж не пойду; дай мне жениха настоящего.

Подумал овинник, походил по овину, – мыша походя сожрал. Вдруг подскочил к ржаному снопу, заурчал, облизал его, чихнул три раза и сделался из снопа – человек.

– Получай жениха, – говорит Василисе овинник. – Смотри – от сырости береги, а то прорастет.

Василиса взяла человека за руку и вывела его из подлаза, из овина на лунный свет. И встал перед ней молодой жених в золотом кафтане, в шапке с пером. Глядит на Василису и смеется. Василиса поклонилась ему в пояс – и они пошли в избу.

Прошло с той поры много дней. Лег снег на мерзлую землю, завыли студеные ветра, поднялись вьюги.

Соломенный жених живет у Василисы, похаживает по горнице, поглядывает в окошечко и все приговаривает.

– Скучно мне, темно, холодно…

И стала Василиса замечать, что жених ее портится, позеленело у него на кафтане и на сапожках золото, ночью стал кашлять, стонать во сне. Раз утром слез с кровати, подпоясался и говорит:

– Уйду, Василиса, искать теплого места.

– А я-то как же?..

– Ты меня жди.

И ушел, только снег скрипнул за воротами.

Жених идет, весь от инея белый. Кругом него мороз молоточками постукивает – крепко ли закована земля, не взломан ли синий лед на реке; по деревьям попрыгивает, морозит зайцам уши.

Хочет жених от мороза уйти, а молоточки все чаще, все больнее постукивают, – по жилам, по костям. Остудился жених, а степь бела кругом, ровна.

И повисло над степью, над самым краем солнце, красное и студеное. Жених к солнцу бежит, колпаком машет:

– Погоди, погоди, возьми меня в зеленые луга.

И добежал было. Вдруг выскочил из-под снега большой, косматый, крепколобый волк, доскакал большим махом до солнца, обхватил его лапами, прижался пузом, – с одной стороны, с другой приловчился и вонзил клыки в алое солнце.

Завизжали, застучали ледяные молотки, потемнела степь, завыл мертвый лес. Соломенный жених бежать пустился, упал в снег и не помнит, что дальше было.

Василиса, когда одна осталась, пораскинула бабьим умом и пошла к старому овиннику. А чтобы он не очень сердился, сунула под нос ему пирог с творогом и говорит:

– Жених от меня убежал, должно быть, замерз, очень жалею его.

– Ничего, – отвечает ей овинник, – жених твой в озимое пошел.

– А я-то как же?

– Найдешь ты жениха в чистом поле, ляг с ним рядом, а что дальше будет – сама увидишь.

Пошла Василиса в поле, долго шла, не день и не два. Видит – большой сугроб. Разрыла его руками, видит – лежит под снегом жених.

Упала на него Василиса, омочила лицо его слезами; жених не шевелится.

Тогда легла она с ним рядом и стала глядеть в зимнее белое небо.

Снег Василису порошит, молоточки в сердце бьют, обручи набивают на тело, и говорит Василиса:

– Желанный мой.

И чудится ей – голубеет, синеет небо, и из самой его глубины летит к земле, раскаляясь, близится молодое, снова рожденное солнце.

Заухали снега, загудели овраги, ручьи побежали, обнажая черную землю, над буграми поднялись жаворонки, засвистели серые скворцы, грач пришел важной походкой, и соломенный жених открыл сонные синие глаза и привстал.

Проходили мимо добрые люди, сели на меже отдохнуть и сказали:

– Смотри, как рожь всколосилась, а с ней переплелись васильки цветы…

Душисто…

Багряное солнце садилось над мерзлым бурьяном, скрипели журавли колодцев, вдова Акулина пела у окошка горемычную песню, а по деревне проходил странник. Полушубок на нем древний, из дыр овчина торчит, лыковая котомка за плечами.

Ни молод странник, ни стар, а взглянешь на него – под усами умильная улыбка, глаза серые, ласковые, смешливые.

Подходит он к Акулининому двору, шапку снял и говорит ласково:

– Скучно тебе, милая?

Увидала странника Акулина, кинулась за ворота.

– Странник божий, взойди, сделай милость.

Взошел странник, сел на лавку. Угощает его вдова, а сама пытает – откуда да куда, не слышал ли про счастье: лежит, говорят, оно в океане, под горючим камнем.

Странник наелся, напился, ложку положил и спрашивает:

– Ну, а ты, милая, все – маешься?

Забилась Акулина на лавке.

– Такая маета – сказать не можно: сушит змей[63] белое мое тело, сосет сердце, ночи до утра глаз не смыкаю, а в полночь свистнет над крышей, рассыплется искрами и встанет на дворе – не зверь, не человек…

Улыбается странник, светятся глаза его.

– Силен враг, Акулина, трудно тебе, трудно. А ведь свистнет – опять побежишь?

Заголосила Акулина:

– Страшно мне, ночь придет, сама ко врагу потянусь, а днем руки бы на себя наложила.

Погладил ее по голове странник, и затихла молодая баба.

– Тетенька Акулина, – позвал в окно девичий голосок, – на посиделки тебя кличут, пойдешь?

А там поглубже заглянул любопытный глаз.

– Ты и странника приводи, сказку скажет!

Рассмеялась и убежала, а странник говорит:

– Что же, Акулина, пойдем, куда зовут.

Акулина ушла за перегородку прибираться, а странник у окна запел:

Слушает, вздыхает Акулина за перегородкой; прибралась, вышла, – красивая, глаза мрачные.

– Ну, пойдем, странник.

Пришли на посиделки.

А там народу набилось, как грибов в лукошко; тренькают на балалайке, подплясывают, подпевают, шутки шутят, и в сенях, и на лавках, и на печи – понабились.

Странника отступили, просят.

– Спой нам, скажи сказку.

Странник сел у двери и запел опять про то же:

Пригорюнились девицы, подсели к парням. Кто с печи голову свесил, кто с полатей. Расселись парами – стало тихо. Одна Акулина без друга, как куст обкошенный. Сдвинула брови, белая кипень,[65] стоит посреди избы, под сарафаном грудь ходуном ходит.

– Акулина, Акулина, обойдись, – говорит странник.

А у нее глаза уж как озеро. Дрожит дрожью.

В это время просвистел за окном змеиный свист.

Дрогнула Акулина и – к двери.

– Не ходи, Акулина!

– Пусти!

Выскочила на улицу; странник за ней и схоронился в сенях. Акулина стала посреди двора и шепчет:

– Лети… лети.

И со свистом, как от тысячи птиц, закружился над двором черный змей, раскинул крылья, опустился на снег.

Встал на лапы, лебединую голову протянул к Акулине и языком – облизнул ей белое лицо.

А странник подкрался, оттолкнул Акулину да змея по голове лестовкой[66] и ударил.

Взметнулся змей и рассыпался просом, а странник петухом обернулся – зерна клевать.