К. сел на подоконник с решимостью провести на нем всю ночь и никаких услуг от этой семьи больше не принимать. Люди в деревне, которые его прогоняли или боялись его, казались ему безопаснее, ибо они, по существу, помогали ему держать себя собранным, заставляли его рассчитывать только на свои силы, а такие вот мнимые доброхоты, которые с помощью маленького маскарада приводили его вместо Замка в свою семью, морочили его — все равно, вольно или невольно, — подтачивали его силы. Его окликнули, приглашая к семейному столу, он даже не повернулся и продолжал сидеть, опустив голову, на своем подоконнике.
Тогда встала Ольга — она была отзывчивее сестры, заметно в ней было и что-то вроде девического смущения, — подошла к К. и попросила его пойти к столу: хлеб и сало уже поданы, а пиво она еще принесет.
— Откуда? — спросил К.
— Из трактира, — сказала она.
Это было К. очень кстати. Он попросил ее пива не приносить, а проводить в трактир его, у него там еще осталась важная работа. Но оказалось, что она собирается идти не так далеко, не в его трактир, а в другой, много ближе, в трактир для господ. Несмотря на это, К. попросил разрешения сопровождать ее; быть может, думал он, там удастся как-нибудь переночевать — что бы ни подвернулось там, он предпочел бы это лучшей кровати здесь, в этом доме. Ольга не ответила сразу, а обернулась назад, к столу, ее брат уже встал, кивнул с готовностью и сказал: «Раз господин этого желает». Его согласие чуть было не заставило К. отказаться от своей просьбы: этот мог согласиться только на бесполезное.
Но так как тут же стал обсуждаться вопрос, пустят ли К. в тот трактир, и все засомневались в этом, то он стал решительно настаивать на том, чтобы тоже пойти, не давая себе труда подыскать для своей просьбы какую-нибудь вразумительную причину: пусть эта семья принимает его таким, какой есть, перед ними он почти не испытывал стыдливости. Немного смущала его только Амалия с ее строгим, прямым, неподвижным, несколько, может быть, даже тупым взглядом.
Во время недолгого пути в трактир (К. висел на Ольге — иного выхода у него не было, и она тащила его почти так же, как до этого ее брат) он узнал, что трактир этот вообще-то предназначен только для господ из Замка, которые, когда у них случаются дела в деревне, там едят и нередко даже ночуют. Ольга говорила с К. негромко и как бы доверительно, идти с ней было приятно, почти как с ее братом. К. боролся с этим уютным ощущением, но оно не проходило.
Трактир по виду был очень похож на тот, в котором жил К. Больших внешних различий в деревенских домах, наверное, вообще не было, но зато маленькие различия замечались сразу: крыльцо было с перилами, над дверью был прикреплен красивый фонарь. Над их головами, когда они входили, колыхалось какое-то полотнище — это был флаг, покрашенный в графские цвета. В коридоре они сразу же наткнулись на хозяина, очевидно совершавшего обход помещений; маленькими глазками, то ли испытующе, то ли сонно, он посмотрел, проходя мимо, на К. и сказал:
— Господину землемеру можно только до пивной.
— Конечно, — отозвалась Ольга, сразу же вступаясь за К., — он просто меня провожает.
Но К. вместо благодарности освободился от Ольги и отвел хозяина в сторону. Ольга осталась терпеливо ждать в конце коридора.
— Я бы охотно здесь переночевал, — сказал К.
— Это, к сожалению, невозможно, — ответил хозяин. — Вы как будто этого еще не знаете. Наш дом предназначен исключительно для господ из Замка.
— Такова, по-видимому, инструкция, — возразил К., — но оставить меня спать где-нибудь в уголке, конечно же, возможно.
— Я с исключительным удовольствием пошел бы вам навстречу, — сказал хозяин, — но, даже не касаясь строгости инструкции, о которой вы судите как человек посторонний, это неосуществимо уже потому, что господа до крайности чувствительны, я убежден, что они неспособны, во всяком случае — не готовы вынести вид постороннего человека; поэтому если бы я разрешил вам переночевать здесь и вас из-за какой-нибудь случайности — а случайности всегда на стороне господ — обнаружили, то не только я пропал бы, но и вы тоже. Звучит это смехотворно, но это правда.
Этот высокий, наглухо застегнутый господин, который стоял, уперев одну руку в стену, другую — в бок, скрестив ноги и слегка наклонившись к К., и доверительно с ним беседовал, казался почти не имеющим отношения к этой деревне, несмотря на свою одежду, выглядевшую всего лишь празднично-крестьянской.
— Я вам всецело верю, — заверил К., — и недооценивать значение инструкции — если даже я и выразился неудачно — совсем не собираюсь. Только на одно я хочу еще обратить ваше внимание: у меня есть в Замке весьма полезные связи и будут еще более полезные, они защитят вас от любой опасности, которая могла бы возникнуть из-за моего ночлега здесь, и служат ручательством в том, что я в состоянии полной мерой отплатить за маленькое одолжение.
— Я знаю, — сказал хозяин и повторил еще раз: — Это я знаю.
К. мог бы сейчас выразить свое желание энергичнее, но именно такой ответ хозяина отвлек его, поэтому он только спросил:
— Сегодня здесь ночует много господ из Замка?
— В этом отношении сегодня довольно благоприятно, — сказал, словно заманивая, хозяин. — На сегодня остался только один господин.
К. все еще не решался настаивать, да и надеялся теперь, что уже почти принят, так что он спросил еще только имя господина.
— Кламм, — небрежно бросил хозяин, оборачиваясь к своей жене, которая подходила, шурша до странности поношенным, старомодным, перегруженным рюшами и сборками, но изысканно городским платьем.
Она пришла за хозяином: господину управляющему что-то понадобилось. Но прежде чем уйти, хозяин обернулся еще раз к К., словно теперь уже не ему, а самому К. предстояло решать вопрос о ночлеге. Но К. ничего не мог сказать; больше всего его смутило то обстоятельство, что здесь оказался именно его начальник. Не будучи в состоянии вполне объяснить это самому себе, он тем не менее чувствовал, что в отношении Кламма он не так свободен, как в отношении Замка вообще; если бы Кламм застал его здесь, это явилось бы для К. — хоть и не такой трагедией, как изображал хозяин, но все же — некоей болезненной нелепостью, примерно так, как если бы он кому-нибудь, кому он обязан благодарностью, причинил по легкомыслию боль; тяжело угнетало его и то, что в подобных раздумьях уже явно сказывались — он это видел — те последствия подчиненного положения, положения работника, которых он так боялся, и что даже сейчас, когда они выступили так явно, он не в состоянии был справиться с ними. И К. стоял, кусал губы и ничего не говорил. Еще раз перед тем, как исчезнуть за дверью, хозяин обернулся к нему. К. смотрел ему вслед и не двигался с места, пока не подошла Ольга и не утащила его.
— Чего ты хотел от хозяина? — спросила Ольга.
— Я хотел здесь переночевать, — сказал К.
— Ты же у нас ночуешь, — удивленно сказала Ольга.
— Да, разумеется, — отозвался К. и предоставил ей самой истолковать смысл этих слов.
В пивной, большой, совершенно пустой посередине комнате, вдоль стен стояли бочки; вокруг бочек и на них сидели крестьяне, которые, однако, выглядели иначе, чем люди в трактире К. Одежда их была чище и единообразнее: серо-желтые куртки из грубой материи в складках, штаны в обтяжку. Это были низкорослые на первый взгляд, очень похожие друг на друга люди с плоскими, костистыми и в то же время полными лицами. Они молчали и почти не двигались, только их взгляды медленно и равнодушно следовали за вошедшими. Но все же их было так много, и стояла такая тишина, что все это как-то действовало на К. Он снова взял руку Ольги, объясняя им таким образом свое присутствие. В углу поднялся какой-то знакомый Ольги и хотел подойти к ней, но К., шедший с ней под руку, повернул ее в другую сторону. Никто, кроме нее, не мог этого заметить, она позволила это, искоса насмешливо взглянув на него.
Пиво разливала молодая девушка по имени Фрида. Невзрачная, маленькая, светловолосая девушка с худощавым лицом и печальными глазами, но взгляд ее глаз был поразителен — в нем было какое-то особенное превосходство. Она взглянула на К., и ему показалось, что ее взгляд уже проник в такие касавшиеся К. вещи, о существовании которых он сам еще даже не подозревал, но в существовании которых его убеждал этот взгляд. К. не отрываясь смотрел сбоку на Фриду, она в это время уже говорила с Ольгой. Подругами Ольга и Фрида, по-видимому, не были, разговаривали немногословно и холодно. К. захотелось им помочь, и он без вступлений спросил:
— Вы знаете господина Кламма?
Ольга рассмеялась.
— Чего ты смеешься? — сердито спросил К.
— Я вовсе не смеюсь, — сказала она и снова засмеялась.
— Ольга просто еще ребенок, — сказал К. и далеко перегнулся через стойку, чтобы еще раз притянуть к себе взгляд Фриды.
