Удивление в глазах Евстахия Кливера все росло. Он совершенно не мог представить себе, что распятие еще существует на земле в какой бы то ни было форме.
— А вам приходилось видеть распятие? — сказал он.
— Разумеется, нет; я бы не допустил этого, если бы видел. Но я видел тела распятых. Дакоиты имеют странную привычку спускать эти трупы на плоту вниз по реке, чтобы показать, что они лежат спиной кверху и наслаждаются жизнью. И вот с такого сорта людьми мне приходилось встречаться.
— Одному? — сказал Кливер.
Он понимал, как никто другой, одиночество души, но он никогда не уезжал и за десять миль от своих друзей.
— Со мной были люди, но большая часть отряда была далеко от нас: ближайший пост, откуда я мог получать приказы, был в пятнадцати милях от меня, и я обыкновенно объяснялся с ними при помощи гелиографа; в свою очередь, и они пользовались гелиографом для передачи мне приказов, могу сказать, многочисленных приказов.
— Кто был ваш начальник? — спросил Буало.
— Боундербай-майор. Пукка Боундербай. Более боундер, чем пукка. Он поехал по дороге в Бхамо. Был застрелен или зарезан в прошлом году, — сказал Инфант.
— Что означают эти вставки на иностранном языке? — спросил меня Кливер.
— Профессиональные выражения — подобно языку лоцманов на Миссисипи, — объяснил я. — Он не особенно одобряет своего майора, который умер насильственной смертью. Продолжайте, Инфант.
— Я сказал, что было слишком много приказов. Невозможно было взять томми[21] даже в двухдневный даур, то есть экспедицию, без того, чтобы не получить нагоняй за то, что не взяли отпуска. А между тем вся страна кишела дакоитами. Я обычно высылал солдат вперед на разведку и затем действовал на основании их сообщений. Как только приходил ко мне человек и открывал мне местопребывание какой-нибудь разбойничьей шайки, я брал с собой тридцать человек и некоторое количество пищи и отправлялся на розыски в то время, как другой субалтерн лежал долго в лагере.
— Лежал, позвольте, как он лежал, как вы сказали? — спросил Кливер.
— Лежал долго — значит, отдыхал с остальными тридцатью солдатами. Когда же я возвращался, он брал своих людей и отправлялся делать свое дело.
— Кто это был — он? — спросил Буало.
— Картер Дисей из Аурунгабадского полка. Добрый малый, но слишком уж зуббердэсти. Он тоже ушел от нас. Но не прерывайте же меня.
Кливер беспомощно взглянул на меня.
— Другой субалтерн, — быстро перевел я, — перешел из туземного полка и отличался большим высокомерием. Он сильно страдал от местной лихорадки и умер. Продолжайте, Инфант.
— Спустя некоторое время к нам начали приставать с тем, что мы расходуем людей по ничтожным поводам, и тогда я стал сажать своего сигнальщика под арест, чтобы помешать ему читать гелиотелеграммы. После этого я уходил со своим отрядом и оставлял депешу, которую должны были послать через час после моего выступления из лагеря, что-нибудь вроде этого: «Получил известия, выступаю через час, если не получу приказа остаться». Если приходил приказ вернуться, я не обращал на него внимания. А вернувшись, я клялся, что часы начальника были неверны или что-нибудь в этом роде. Томми наслаждались этой проделкой и… О да, был там один томми, который был настоящим бардом отряда. Он обыкновенно сочинял стихи на все случаи.
— Какого рода стихи? — спросил Кливер.
— Премилые стихи! Томми обыкновенно распевали их громко. Была одна песня с хором, приблизительно такого содержания:
Тибо, король Бирмы, поступил очень глупо,
Когда выстроил вражеские войска в боевом порядке,
Он мало считался с тем, что мы из-за дальних морей.
Пошлем наши армии в Мандалай.
— О, это великолепно, — воскликнул Кливер. — И как удивительно метко сказано! Понятие о полковом барде совершенно ново для меня, но, конечно, это вполне естественно.
— Он пользовался страшной популярностью среди солдат, — сказал Инфант. — Он перекладывал в поэмы все, что только они делали. Это был великий бард. У него всегда была наготове элегия, когда нам удавалось покончить с бохом, т. е. предводителем дакоитов.
— Как же вы приканчивали его? — сказал Кливер.
— О, просто пристреливали его, если он не сдавался сам.
— Вы… Вы могли застрелить человека?
Сдержанный смех трех молодых людей был ответом на этот вопрос, и спрашивающему стало ясно, что жизненный опыт, которого не было у него, а он взвешивал на весах людские души, был дан в удел этим трем молодым людям с такой приятной внешностью. Он обратился к Невину, который вскарабкался на этажерку и сидел на ней, по-прежнему скрестив руки.
— А вы тоже?
— Мне кажется, что да, — мягко сказал Невин. — В Черных Горах он скатывал камни со скалы на мою полуроту и портил нам наше расположение. Я взял у солдата винтовку и вторым выстрелом сбросил его вниз.
— Великое небо! Но как же вы чувствовали себя после этого?
— Страшно хотелось пить и потом… курить.
Кливер взглянул на самого молодого из них — Буало. Уж, наверное, у этого руки были не запятнаны кровью. Но Буало покачал головой и рассмеялся.
— Продолжайте, Инфант, — сказал он.
— И вы тоже? — спросил Кливер.
— По-видимому, да. Видите ли, со мной дело было так, что я должен был выбрать — убить или быть убитым; и вот я кого-то убил. Я не мог поступить иначе, сэр.
Клквер взглянул на него так, как будто хотел задать еще несколько вопросов, но Инфант, увлекаемый приливом вдохновения, уже заговорил снова.
— Ну вот, в конце концов, мы заслужили репутацию взбалмошных мальчишек, и нам было строжайше запрещено брать с собой томми под каким бы то ни было предлогом. Я не был особенно огорчен, потому что томми — довольно требовательные существа. Они желают жить так, как будто мы находимся все время в казармах. Я питался птицей и варил себе кашу из крупы, но мои томми непременно желали иметь свой фунт свежего мяса, пол-унции того и две унции другого, а если нам случалось пробыть четыре дня в джунглях, они приходили и приставали с табаком. Я говорил им: «Я могу вам дать бирманского табаку, но я не могу держать у себя в рукаве маркитантскую лавочку». Но они с этим не считались. Они желали иметь все деликатесы сезона — и ничуть не смущались требовать их.
— Вы были одни, когда вам приходилось иметь дело с этими людьми? — спросил Кливер, глядя на Инфанта. Им овладели новые мысли, которые, по-видимому, мучили его.
— Разумеется, один, если не считать москитов, они были почти такой же величины, как люди. Когда пришла моя очередь лежать догго, я начал искать, что бы мне делать. Я был в большой дружбе с одним человеком по имени Хиксей, служившим в полиции; это был лучший человек, который когда-либо жил на свете, первоклассный человек!
Кливер одобрительно кивнул головой: он понимал, как надо ценить энтузиазм.
— Между нами была такая крепкая дружба, как между ворами. Под его командой было насколько конных стражников — удалых малых, вооруженных саблями и карабинами. Они ездили верхом на крепких и коренастых бирманских пони с веревочными стременами, на красных седлах и с красными уздечками. Хиксей посылал мне обычно шестерых или восьмерых из них — сущие маленькие дьяволы, сердитые, как горчица. Но они слишком много рассказывали своим женам, и все мои планы раскрывались раньше времени, пока я не придумал назначать им на ночь ложные маршруты, а утром вести их в совершенно ином направлении. Тогда нам удавалось захватить глупого даку до завтрака, и это для него было очень чувствительно. Хлинедаталоне — очень угрюмая страна; сплошные бамбуковые джунгли, среди которых вьются тропинки около четырех футов шириной. Даку знали все эти тропинки и бросались на нас из-за угла, но и конные полицейские знали эти тропинки не хуже самих даку, и мы устраивали на них облаву, загоняя то туда, то сюда. Если только нам удавалось спугнуть их, люди верхом на пони всегда имели преимущество в борьбе с пешими. Мы поддерживали во всей стране полный порядок в течение месяца. Потом мы захватили боха Нагхи, Хиксей, я и один гражданский чиновник. Это было очень забавно!
— Мне кажется, я начинаю немного понимать, — сказал Кливер. — Вам доставляло удовольствие наводить порядок и сражаться?
— Еще бы! Нет ничего приятнее, чем удавшаяся экспедиция, когда ваши планы исполняются, ваши сведения оказываются точными и правильными и весь суб-чиз, — я хочу сказать, все дело — разрешается, как формулы на черной классной доске. Хиксей собрал все сведения относительно боха. Он сжигал деревни в пятнадцати милях от нас и поджидал подкрепление. Нам же удалось раздобыть тридцать конных стражников и окружить их раньше, чем они принялись грабить и жечь вновь отстроенные нами деревни. В последнюю минуту один гражданский чиновник, приехавший сюда из Англии, решил, что он тоже может принять участие в нашем предприятии.
