— К счастью и для меня, — отозвался Стрезер. — А вот в своих я далеко не уверен. Мое желание выполнять светские обязанности не столь велико, чтобы оценить по достоинству главный принцип этого вечера — «чем больше, тем веселее». Впрочем, если нам весело, то благодаря Чэду: он этот принцип понял.
— Великолепно понял, — подтвердила мисс Бэррес.
— Бесподобно! — предваряя ее, воскликнул Стрезер.
— Бесподобно! — откликнулась она с ним в унисон, но с особенным нажимом, и оба, посмотрев друг на друга, легко и беспечно рассмеялись. — Я целиком за этот принцип, — тут же добавила она. — Без него мы бы пропали. А принять его…
— Это же ясно, как дважды два! С момента, как он вынужден был что-то устроить…
— Толпа, — подхватила она, — была единственным решением! Ну конечно, конечно, — шум, гам, — рассмеялась она, — или ничего. Втиснуть миссис Покок или оттеснить — называйте как хотите, да так, чтобы ни рукой, ни ногой не пошевелить. Обеспечить ей блестящую изоляцию, — расшивала мисс Бэррес узорами захватывающую тему.
— Да, но только представив ей всех гостей, — сказал Стрезер — он желал соблюсти справедливость.
— Бесподобно! Каждого! И чтобы у нее голова пошла кругом. Затиснуть, замуровать, похоронить заживо.
Стрезер мысленно представил себе эту картину, и она вызвала у него глубокий вздох.
— О, она очень живуча! Так просто вы ее не прикончите!
Его собеседница помолчала — кажется, испытывая жалость к своей жертве.
— Конечно нет. Я и не берусь так сразу с ней покончить. Разве только на нынешний вечер. — Она замолчала, словно угрызаемая совестью. — Да и замурована она не выше подбородка. Вполне может дышать.
— Вполне может дышать, — отозвался ей в тон Стрезер. — А знаете, — продолжал он, — что со мной происходит? Сквозь волшебную музыку, сквозь гул веселых голосов, короче, сквозь шум празднества и удовольствие от меткости вашего остроумия я все время слышу дыхание миссис Покок. Только его и слышу.
Мисс Бэррес уставилась на него, звеня своими цепочками.
— Ну знаете!.. — снисходительно проворковала она.
— Что «ну знаете»?
— Но мы же оставили ей на свободе голову, — заявила мисс Бэррес. — Этого с нее достаточно.
— Этого мне было бы достаточно, — с грустью рассмеялся Стрезер. — Скажите, правда, что Уэймарш привозил ее к вам? — вдруг спросил он.
— Правда. Только все получилось на редкость неудачно. Я ничего не смогла для вас сделать. Хотя очень старалась.
— Каким образом? — полюбопытствовал Стрезер.
— Не сказала о вас и слова.
— Вы поступили лучше некуда.
— Да? Интересно, как было бы хуже некуда? Ведь говори я или молчи, я и так и так любого «компрометирую», — чуть растягивая слова, проговорила она, — а вас в особенности.
— Что только показывает, причина не в вас, а во мне, — великодушно заверил он ее. — Тут целиком моя вина.
— Вовсе не ваша, а мистера Уэймарша, — сказала она, помолчав. — Он виноват уж тем, что привел ее.
— Зачем же он ее привел? — добродушно спросил Стрезер.
— Не мог иначе.
— Да-да, вы же трофей — часть завоеванной добычи! Но почему в таком случае, если вы «компрометируете»?..
— А разве его я не компрометирую? Я и его компрометирую, — улыбнулась мисс Бэррес. — Компрометирую, и еще как! Но для мистера Уэймарша это не смертельно. Напротив, где дело касается его бесподобных отношений с миссис Покок, даже выгодно. — И поскольку собеседник продолжал смотреть на нее с недоумением, пояснила: — Мужчина, добившийся успеха у такой женщины, как я! Отбить его у меня — понимаете, какой это дополнительный стимул!
Стрезер понимал, но словно продираясь сквозь чащу плохо постижимого.
— Разве она «отбила» его у вас?
Мисс Бэррес наслаждалась смятением в мыслях, которое у него на мгновение вызвала.
— Можете вообразить, как я сражалась! Она верит, что одержала победу. Вот почему она, по-моему, такая веселая.
— Есть с чего быть веселой! — саркастически бросил Стрезер.
— Ей кажется, она добилась, чего хотела. А сегодняшний вечер воспринимает как своего рода апофеоз. Платье на ней, ничего не скажешь, хорошее.
— Достаточно хорошее, чтобы вознестись на небеса? Ведь после апофеоза только один путь — на небеса. Но Саре важен завтрашний день.
— Вы хотите сказать: завтрашний день не сулит ей небесного блаженства?
— Я хочу сказать: такой вечер, как сегодня у Чэда — по крайней мере, так мне кажется, — для нее почти несбыточная мечта. Она получила свой сладкий пирог. Вернее, как раз сейчас им наслаждается, заглатывает самые большие и самые сладкие куски. И ни одного не оставляет на потом. А у меня для нее ничего не припасено. В лучшем случае, что-то есть у Чэда, — продолжал он к обоюдному удовольствию развивать свою развернутую метафору. — Возможно, он припас какой-то сюрприз. Хотя, сдается мне, будь оно так…
— Он не стал бы, — подхватила она, — доставлять себе столько хлопот сейчас. Смею утверждать, не стал бы, и если мне позволено высказаться свободно и без опасений: от души надеюсь, что и не станет. Разумеется, я не буду делать вид, будто не знаю, о чем речь.
— О, думается, все уже знают, — задумчиво подтвердил Стрезер. — Странно и забавно чувствовать, что все, кто тут присутствуют, знают, наблюдают и ждут.
— Да, забавно! — согласилась с ним мисс Бэррес, которая никогда не упускала случая внести новый вклад по части определения своеобразности парижан. — Бесподобно! Впрочем, знаете, — заявила она, — все зависит от вас. Не хочу сыпать соль на ваши раны, но помните, вы сказали, что мы все выше вас. А мы видим в вас героя драмы и собрались сюда посмотреть, что вы предпримете.
Стрезер взглянул на нее, и в глазах его что-то погасло.
— Не потому ли ваш герой и забился в этот угол? Он до смерти напуган навязанной ему ролью, он только и думает, как бы от нее уклониться.
— А мы, напротив, верим, что он ее исполнит. Вот почему, — тепло продолжала мисс Бэррес, — мы вами так интересуемся. Вы, бесспорно, все преодолеете. — И так как он, видимо, не собирался ей возражать, добавила: — Пожалуйста, удержите его.
— От отъезда?
— Да, не выпускайте его из своих рук. Вот, взгляните, — и она жестом указала на главные сокровища в убранстве комнаты, — разве этого недостаточно? Мы все здесь его любим — он само обаяние!
— Восхищаюсь, как вы умеете, когда вам хочется, упрощать любое положение дел, — бросил Стрезер.
Она не осталась в долгу:
— Ну это ничто перед тем, как сумеете вы, когда вам понадобится.
Он вздрогнул: ее голос звучал пророчески, и наш друг на мгновение сник. Однако поскольку она, как ему показалось, собралась покинуть его, ничего так до конца и не прояснив, поспешил ее задержать.
— Я положительно не вижу здесь никакого героя; ваш герой только увиливает и увертывается; герою стыдно за себя. Пожалуй, на вашем месте я занялся бы вовсе не героем, а героиней.
С добрую минуту мисс Бэррес молчала.
— Героиней?
— Героиней. Каюсь, я не сразу ее в этом качестве распознал. И уделил ей недостаточно внимания. У меня это плохо получается.
— Как получается, так получается, — успокоила его мисс Бэррес и, замявшись на мгновение, добавила: — По-моему, она довольна.
Но он продолжал огрызаться.
— Я ни разу не подошел к ней. Даже не видел ее.
— О, вы много потеряли.
В этом он не сомневался.
— Она, как всегда, очаровательна?
— Очаровательнее, чем всегда. С мистером Джимом.
— Мадам де Вионе… с Джимом?
— Мадам де Вионе… с Джимом, — подтвердила мисс Бэррес.
— Что она с ним делает?
— Ну об этом вы у него справьтесь.
От такой перспективы в глазах Стрезера вновь что-то заискрилось.
— Не премину — и с удовольствием — полюбопытствовать. — Тем не менее продолжал расспрашивать: — У нее, надо думать, есть какая-то цель.
— Разумеется, есть — их добрая дюжина. И в первую очередь, — сказала мисс Бэррес, орудуя своей черепаховой игрушкой, — исполнить свою главную роль. Ее роль — помочь вам.
Это прозвучало совершенно иначе, чем все предыдущее; и пусть в логической цепи не хватало звеньев, а нужные связи оставались неназванными, и он и она сразу почувствовали, что перешли к сути предмета.
— И насколько же лучше ей это удается, — с грустью сказал Стрезер, — чем мне для нее! — С грустью, потому что вдруг ощутил близкое присутствие красоты, изящества, глубоко таимой внутренней силы, встречу с которыми, по его собственному выражению, откладывал и откладывал. — Мужества ей не занимать.
— Да, мужества ей не занимать, — охотно согласилась мисс Бэррес, и они посмотрели друг на друга, словно каждый увидел в глазах другого меру этого мужества.
И теперь уже все прорвалось наружу.
