— Устраиваемся понемногу… — Лебо огляделся, медленно и осторожно откупоривая бутылку шампанского. Он действовал так умело, что его можно было принять за официанта. — Многое привезено мною из Швейцарии: я недавно там побывал.
— Да что вы!
Пробка выскочила с приличествующим шумом, и бокал Лорана наполнился белой пеной.
— Что тут удивительного?.. Достаточно холодное?.. Почему моя поездка в Швейцарию произвела на вас такое впечатление?..
Майор и лейтенант относились друг к другу явно неприязненно.
— Прекрасное шампанское, — ответил лейтенант и поставил свой бокал. — Вы знаете, что даже генерал де Шамфор в курсе ваших поездок в Швейцарию. Ему сообщили, что вы спекулируете валютой, и он поставил передо мной вопрос ребром… Генерал крайне щепетилен в подобных вещах… Если позволите дать вам совет, дорогой майор, ограничьте свою, с позволения сказать, деятельность.
Лебо побагровел.
— Генерал не более щепетилен, чем я сам, — ответил он. — Я езжу в Швейцарию, как ездят туда все, а от клеветы я так же не застрахован, как всякий другой.
— Дай-то бог! — Лейтенант встал. — С вашего позволения — пойду спать, я сегодня проделал пятьсот километров. Мне бы не хотелось, чтобы мои советы показались вам обидными, ведь мы соратники по оружию…
XXIX
Селенье Кремай находилось в каких-нибудь пяти километрах от гаража Феликса. Большое селенье, где имелся даже кинозал, который одновременно служил залом для проведения празднеств и собраний, гимнастическим залом и т. д. и т. п… Так же, как и селение, возле которого находился гараж, Кремай стоил того, чтобы его посещали туристы, но они никогда здесь не появлялись, да и сами жители Кремая стали постепенно разбегаться, бросая свои разрушавшиеся дома. Но главная улица, которая пересекала селение, была по-прежнему оживленной и процветала. Здесь стояла нарядная, заново отделанная мэрия, расположились кафе, бакалейные лавки, аптека… Однако сад в конце улицы, — это был общественный сад, — с запертыми воротами, на которых висела цепь с большим ржавым замком, напоминал скорее заброшенное кладбище; листва и колючий кустарник так разрослись, что стоявшего в центре памятника не было за ними видно, и только старожилы могли бы сказать, кому он поставлен и по какому поводу… За садом находилась церковь, а если пройти несколько шагов по соседней улице, то выйдешь на странную квадратную площадь, похожую на бассейн, из которого выпустили воду: к ней вели четыре каменных ступени во всю ширину площади. Этот бассейн с сырым, зеленым от травы дном был окружен старинными особняками. Плющ, лепившийся к каменным стенам, одевал облупленные корпуса домов в зеленые рубища, а перед окнами с выбитыми стеклами сушилось белье. Если же, продолжая прогулку, вы углублялись в узкие, как щели в паркете, улочки, то они выводили вас к той части селения, где постройки раскрошились, точно сломанный зуб, превратились в беспорядочное нагромождение камней, стены стояли без крыш, кое-где пробивалась трава, там же, где крыши еще сохранились, они, согласно здешнему архитектурному стилю, не нависали над стенами домов, и казалось, что это не дома, а глухие крепостные стены.
Булочная Бувена находилась в хорошо сохранившейся части селения, неподалеку от мэрии. Несмотря на воскресный день и спущенную белую штору, дверь не была заперта на ключ. Анна-Мария толкнула ее и оставила приоткрытой, чтобы не замолк колокольчик… Полки в лавке были пустые, шторы смягчали дневной свет, и чашки весов чуть поблескивали, как два тусклых солнца. Из внутренней двери появился мужчина без пиджака, в домашних туфлях и с газетой в руках. У него были густые, свисающие вниз, рыжеватые с сединой усы и сутулые плечи уже не молодого человека…
— Что угодно? — ворчливо спросил он, но тут же, увидев за спиной Анны-Марии Жозефа, добавил: — Входите, входите, пожалуйста…
Они прошли на кухню. Пожилая женщина с вязанием в руках сидела у окна. Печка погасла, всюду был такой порядок и чистота, словно в доме никто и не жил.
— Входите, пожалуйста, — повторил старик и приподнял занавеску, заменявшую дверь.
Женщина отложила вязанье и молча последовала за гостями. Они очутились в столовой с квадратным столом и буфетом. На полу поблескивал линолеум в цветочках. На круглом столе об одной ножке стоял радиоприемник, накрытый салфеточкой, а на радиоприемнике — увеличенная фотография военного.
— Я его сразу узнала, — остановившись перед снимком, проговорила Анна-Мария.
— Вы его знаете? — спросила мать, бледная, как непропеченный хлеб.
— Да, прекрасно знаю, ведь он снабжал наше маки. Я виделась с ним чуть ли не ежедневно.
Старый булочник, грузно опустившись на плетеный стул, ничего не сказал, не задал ни одного вопроса.
— Это Барышня, — объяснил Жозеф.
— Я так и думала, — ответила мать.
— Его вызволят…
Анна-Мария постаралась произнести эти слова как можно увереннее.
— Как знать! — отозвался отец.
Мать вынимала из буфета стаканы.
— Я была в тюрьме и видела его через глазок. Он неплохо выглядит, — не сдавалась Анна-Мария.
Стаканы на подносе, который мать ставила на стол, тихонько звякнули.
— Что он делал? — спросила она.
— Ничего. Его поместили с уголовными. Он сидел на земле и ни с кем не разговаривал.
Отец внезапно всхлипнул, густые усы, как губка, сразу впитали слезы. Мать наливала вино.
— Успокойтесь, — сказала Анна-Мария, — им придется его выпустить… Дело уже и сейчас нашумело, а ведь это только начало… Но чтобы эта большая беда обернулась нам всем на пользу, нужно сообразить сперва, откуда она на нас свалилась…
Родители Робера молчали. Отец заерзал на стуле.
— Барышня хочет сказать, что нужно узнать, кто свалил это дело на Робера… — пояснил Жозеф.
Он сидел очень прямо, правая рука на правом колене, левая — на левом, совсем как древняя статуя фараона.
— Мы ничего не знаем, — сказал отец.
Все молча выпили розового вина. Что напоминал Анне-Марии этот дом, слишком тщательно прибранный, где каждая вещь стояла на своем месте, — пустой, словно необитаемый дом? Он вызывал в ней странное, уже когда-то испытанное чувство… Анна-Мария пыталась вспомнить… Словно лицо человека, которого она где-то видела, но чье имя забыла… Ах да! Камера смертников в тюрьме Френ… И этот дом тоже готов был принять неизбежное.
Булочник проводил их до дверей; в его морщинах еще блестели слезы.
— Что делать? — спросила Анна-Мария на улице. — Бедные старики ничем нам не помогут: они так боятся навредить Роберу, что от них все равно ничего не добиться.
— А если повидаться с кюре? Он все сделает, лишь бы помочь Роберу.
Улица была пустынна, лавки закрыты, и жара невыносимая, не улица, а поток расплавленной лавы. В одном из переулков стояла, сверкая новизной, машина фисташкового цвета.
— Это машина Лебо, — сказал Жозеф. — Что он здесь делает?
— Мне не хотелось бы с ним встретиться… — Анна-Мария ускорила шаг.
— Он нас уже все равно видел… А не он, так кто-нибудь другой… Ему, вероятно, донесли: «Здесь Жозеф с какой-то дамой. Они заходили к Бувенам…» Сюда, Барышня, так ближе…
Они обогнули похожий на кладбище общественный сад: Перед ними во всем своем великолепии предстала старинная церковь с арками и пилястрами, с квадратной двухэтажной и двухсветной колокольней. Священник жил в пристроенном к церкви крыле; на окнах с выгнутыми решетками белели муслиновые занавески. Жозеф постучал в дверь; они подождали, никто не ответил, но дверь была только притворена, и они вошли; камень, везде камень, как снаружи, так и внутри. Сверху, через перила прекрасной лестницы, свесилась седая растрепанная голова.
— Что вам? — крикнула женщина.
— Могу я видеть господина кюре? — спросила Анна-Мария.
— Нет!.. А откуда вы? — крикнула женщина.
Тем временем из глубины дома донесся другой голос: «Что там такое, Люси?» — и вслед за первой женщиной появилась вторая.
Вторая оказалась не такой седой, с гладко зачесанными назад волосами и в ниспадавшей до полу широкой юбке.
— Можете проверить! Нет его! — сказала первая.
— Что вам? — перегнувшись через перила, спросила теперь вторая; растрепанная тем временем исчезла.
— Мы хотим повидать господина кюре, — повторила Анна-Мария.
— Его нет. А что вам от него нужно?
— Мы по личному делу. Когда можно его застать? Мы здесь проездом.
— Он ушел. У него приемных часов нет…
Она отвечала так свирепо, что Анна-Мария едва удержалась от смеха. Смешно, чего она так сердится без причины!..
— Что же вы нам посоветуете? — заискивающе спросила Анна-Мария.
— С какой стати я буду вам советовать? — закричала женщина.
— Вы правы, мадам, — проговорила Анна-Мария. — До свиданья, мадам, благодарю вас, мадам…
