Эндрью дочитал письмо, повеселев от известия о выздоровлении Мэри. Затем, отложив несколько циркуляров и реклам в дешевых конвертах с полупенсовыми марками, взял следующее письмо. Конверт был длинный, казенного типа. Он вскрыл его, вынул плотный листок бумаги.
Улыбка исчезла с его лица. Он смотрел на письмо, точно не веря глазам. Зрачки его расширились. Он побледнел, как мертвец. Целую минуту он оставался неподвижным и все смотрел, смотрел на письмо.
- Денни, - сказал он, наконец, тихо. - Взгляните!
Два месяца тому назад, когда Эндрью довез миссис Шарп до Ноттинг-хиллской станции, она доехала затем подземкой до Оксфордской площади, а оттуда торопливо пошла по направлению к улице Королевы Анны. Она уговорилась со своей приятельницей, сестрой Трент, служившей у доктора Хемсона, пойти вместе в Королевский театр, где Луи Сейвори, которым обе они восторгались, выступал к "Герцогине". Но так как было уже четверть девятого, а спектакль начинался в три четверти девятого, то у миссис Шарп оставалось очень мало времени на то, чтобы зайти за своей знакомой и добраться до верхнего яруса театра. Теперь, вместо того чтобы на досуге вкусно пообедать в Корнер-хаузе, как она рассчитывала, ей оставалось только перехватить по дороге сэндвич, а то и вовсе ничего не поесть. Поэтому миссис Шарп, шагая по улице Королевы Анны, чувствовала себя горько обиженной. Перебирая в памяти все события дня, она так и кипела негодованием и возмущением. Поднявшись на крыльцо дома № 17-c, она поспешно нажала кнопку звонка.
Дверь отперла сестра Трент с выражением кроткого упрека на лице. Но раньше чем она успела заговорить, миссис Шарп схватила ее за руку.
- Дорогая моя, - сказала она скороговоркой, - извините, пожалуйста, что опоздала. Но какой у меня сегодня был день, если бы вы знали! Я вам все потом расскажу. Дайте мне только войти и оставить у вас свои вещи. Если я не буду переодеваться, то мы, я думаю, можем сразу же выйти.
В ту минуту, когда обе женщины стояли в коридоре, с лестницы сошел Хемсон, нарядный, сияющий, в вечернем костюме. Увидя их, он остановился. Фредди никогда не упускал случая очаровать кого-нибудь. Его тактика отчасти в том и состояла, чтобы правиться людям и извлекать из их расположения все, что возможно.
- Алло, сестра Шарп! - сказал он очень весело, доставая папиросу из своего золотого портсигара. - У вас усталый вид. И почему вы обе здесь так поздно? Я как будто слышал от сестры Трент, что вы сегодня собираетесь в театр?
- Да, доктор, - ответила миссис Шарп. - Но я... меня задержал доктор Мэнсон из-за одной своей больной.
- Вот как? - В тоне Фредди послышалось что-то вроде вопроса.
Этого было достаточно для Шарп. Глодавшая ее обида, неприязнь к Эндрью и чары Хемсона вдруг развязали ей язык.
- Никогда в жизни еще не переживала такого дня, как сегодня, доктор Хемсон. Никогда! Забрать из больницы Виктории больную и потихоньку увезти ее в это "Бельвью"? И там доктор Мэнсон меня задержал на целый день, пока он делал ей пневмоторакс вместе с каким-то человеком, который вовсе не врач... - С трудом удерживая злые слезы раздражения, миссис Шарп изложила Хемсону всю историю.
Когда она кончила, наступила пауза. Глаза Фредди приняли странное выражение.
- Это все возмутительно, сестра, - сказал он, наконец. - Но я надеюсь, что вы не опоздаете в театр. Вот что, сестра Трент, наймите за мой счет такси, включите эту сумму в запись ваших расходов. Ну, а теперь вы извините, мне пора идти.
- Вот это джентльмен! - пробормотала сестра Шарп, провожая его восхищенным взглядом. - Ну, скорее, дорогая, зовите такси.
Фредди ехал в клуб, погруженный в размышления. Со времени ссоры с Эндрью он в силу необходимости спрятал самолюбие с карман и опять сошелся с Дидменом и Айвори. В этот вечер они обедали втроем в клубе, и во время обеда Фредди не столько по злобе, сколько желая заинтересовать собеседников, снова теснее сблизиться с ними, сказал небрежно:
- А Мэнсон-то, оказывается, проделывает недурные штуки с тех пор, как он с нами порвал. Я слышал, что он начал поставлять пациентов этому субъекту, - Стилмену.
- Что?! - Айвори отложил вилку.
- И работает с ним в доле, насколько я понимаю. - Хемсон изложил свою версию всей истории.
Когда он кончил, Айвори спросил неожиданно резко:
- Это правда?
- Ну, милый мой! - ответил Фредди оскорбленным тоном. - Я слышал это от его медицинской сестры не далее как полчаса тому назад.
Последовало молчание. Айвори опустил глаза и опять принялся за еду. Но под этим спокойствием крылась свирепая радость. Айвори не мог простить Мэнсону его последнего замечания после операции Видлера. Не отличаясь чувствительностью, Айвори был адски самолюбив, как человек, знающий свое слабое место и ревниво скрывающий его от чужих глаз. В глубине души он знал, что он плохой хирург. Но никто еще не говорил ему этого с такой резкостью, как Мэнсон, не давал ему почувствовать в полной мере его невежество. И за эту горькую истину он возненавидел Мэнсона.
Хемсон и Дидмен несколько минут разговаривали между собой, пока Айвори не поднял голову. Тон его был бесстрастен.
- Не можете ли вы узнать адрес этой сестры милосердия?
Фредди прервал разговор и уставился через стол на Айвори.
- Конечно, могу.
- Мне кажется, - хладнокровно размышлял вслух Айвори, - что тут следует что-нибудь предпринять. Между нами говоря, Фредди, у меня до сих пор не было времени особенно заниматься вашим Мэнсоном, но то, что я услышал, уже переходит всякие границы. Я говорю из чисто этических соображений. Только на днях Гэдсби как раз говорил со мной об этом Стилмене. О нем начинают шуметь газеты. Какой-то невежественный болван с Фрит-стрит составил список бесспорных случаев исцеления Стилменом больных, от которых отказались врачи, - знаете, эти обычные басни. Гэдсби здорово взбешен. Кажется, Черстон одно время лечился у него, раньше чем обратился к этому шарлатану... Да... Что же будет, если и врачи-профессионалы начнут поддерживать этого мерзкого чужака? Чем больше я думаю об этом, тем меньше мне это нравится. И я намерен немедленно переговорить с Гэдсби. - Он подозвал лакея. - Узнайте, здесь ли сейчас доктор Морис Гэдсби. Если нет, скажите швейцару, чтобы он узнал по телефону, дома ли он.
Хемсону сразу стало не по себе. Он не был злопамятен и не питал никакой вражды к Мэнсону, которого всегда любил по-своему, поверхностно и эгоистично. Он пробормотал:
- Меня в это дело не впутывайте.
- Не будьте ослом, Фредди. Что же, вы допустите, чтобы этот субъект безнаказанно обливал нас грязью, а ему чтобы все сходило с рук?
Лакей воротился с известием, что доктор Гэдсби дома. Айвори поблагодарил его.
- Боюсь, что в бридж мне уже сегодня не удастся поиграть, друзья. Разве только, если Гэдсби окажется занят.
Но Гэдсби оказался свободен, и в этот вечер Айвори побывал у него. Они не были близкими друзьями, но достаточно хорошими знакомыми, так что хозяин поставил на стол свой почти самый лучший портвейн и коробку приличных сигар. Знал или нет доктор Гэдсби о репутации Айвори как врача - он во всякой случае был осведомлен о положении, которое Айвори занимал в обществе, а этого было достаточно, чтобы Морис Гэдсби, жаждавший успехов в свете, предупредительно отнесся к нему.
Когда Айвори упомянул о цели своего визита, Гэдсби не понадобилось притворяться: он действительно был живо заинтересован. Он нагнулся вперед, устремив маленькие глазки в лицо Айвори, и внимательно слушал то, что рассказывал гость.
- Ах, черт побери! - воскликнул он с несвойственной ему горячностью, когда тот кончил. - Я этого Мэнсона знаю. Он короткое время служил у нас в Комитете труда, и, уверяю вас, мы были очень рады, когда от него избавились. Это человек совершенно не нашего круга, манеры у него хуже, чем у любого рассыльного. И неужели вы серьезно говорите, что он увез из Виктории больную (это, верно, кто-нибудь из больных Сороугуда, - увидим, что скажет на это Сороугуд!) и передал ее Стилмену?
- Более того, - он сам помогал Стилмену при операции.
- Если это правда, - осторожно заметил Гэдсби, - то это уголовное дело.
- Видите ли, - Айвори сделал приличную случаю паузу. - Совершенно такова и моя точка зрения. Но я воздерживаюсь от каких-либо выступлений против него, так как я одно время был с этим господином знаком ближе, чем вы. Мне бы не хотелось подавать заявление от своего имени.
- Тогда я его подам, - сказал Гэдсби авторитетным тоном. - Если то, что вы мне сообщили, подтвердится, я самолично подам жалобу. Я бы считал, что изменяю долгу, если бы не сделал этого немедленно. Вопрос очень важный, Айвори. Этот Стилмен опасен не столько для публики, сколько для нашей профессии. Я уже, кажется, рассказывал вам недавно на обеде то, что мне о нем известно. Он - угроза нашему положению, нашей квалификации, нашим традициям. Он угрожает всему, за что мы стоим. Единственный исход для нас - изгнать его из нашей среды. Тогда он рано или поздно попадет в беду из-за отсутствия у него диплома. Слава Богу, решение этого вопроса еще в наших руках. Мы можем ему подписать смертный приговор. Но если этот субъект и ему "подобные сумеют обеспечить себе сотрудничество врачей-профессионалов, то мы погибли, так и знайте. К счастью, в этих случаях Медицинский совет до сих пор всегда обрушивался, как тонна кирпича, на голову виновных. Помните историю с Хексемом, который несколько лет тому назад помогал в качестве анестезиолога какому-то неучу? Его немедленно убрали. Чем больше я думаю об этом нахале Стилмене, тем больше укрепляюсь в своем решении примерно его проучить. Если разрешите вас оставить на минуту, я сейчас же переговорю по телефону с Сороугудом. А завтра придется опросить сестру милосердия.
