— Сэр, — сказал дворецкий, снова смертельно побледнев, — это был не доктор. Мой господин, — тут он оглянулся и продолжал шепотом, — мой господин высокий, хорошо сложенный человек, а этот больше походил на карлика. — Утерсон пытался возражать. — О, сэр, — воскликнул Пуль, — неужели вы думаете, что, прослужив двадцать лет в доме доктора, я не знаю его? Неужели вы думаете, что я не знаю, до какого места кабинетной двери достигает его голова, когда я каждое утро видел его в этой двери? Нет, сэр, фигура в маске — не доктор Джекиль. Бог знает, что это было, только не доктор Джекиль! И я убежден, что здесь совершилось убийство!
— Пуль, — заметил адвокат, — раз вы это говорите, я обязан проверить ваши подозрения. Хотя я хотел бы щадить чувства вашего господина, хотя я поражен запиской, которая, по-видимому, доказывает, что он еще жив, я считаю своим долгом силой войти в эту дверь.
— Ах, вот это хорошо! — воскликнул Пуль.
— Теперь второй вопрос, — проговорил адвокат, — кто сделает это?
— Конечно, вы и я, сэр, — последовал бесстрашный ответ.
— Прекрасно сказано, — заметил адвокат, — и что бы ни случилось, я считаю своей обязанностью посмотреть, правы ли вы.
— В зале есть топор, — продолжал Пуль, — а вы можете взять кухонную кочергу.
Адвокат поднял это грубое, но увесистое оружие и покачал им.
— Знаете ли вы, Пуль, — сказал он, — что мы с вами подвергаемся некоторой опасности?
— Действительно, cap, — заметил дворецкий.
— Ну, значит, нам следует быть откровенными, — сказал Утерсон, — мы оба думаем больше, чем говорим. Объяснимся же. Вы узнали замаскированного?..
— Ну, сэр, он бежал так скоро и так вертелся, что я не могу поклясться, что узнал его, — был ответ, — но если вы спрашиваете, был ли это мистер Хайд, я скажу вам, что полагаю, что это был он. Видите ли, замаскированный человек показался мне того же роста, как Хайд, и он побежал его легкой походкой. Потом, кто же другой мог войти в дом через дверь лаборатории? Вы ведь не забыли, сэр, что в день убийства мистера Керью ключ по-прежнему был у него? Но это еще не все, я не знаю, мистер Утерсон, видели ли вы когда-нибудь этого Хайда?
— Да, — сказал адвокат, — как-то раз я говорил с ним.
— Значит, вы знаете, как и все мы, что в этом господине есть что-то странное, что-то поражающее каждого. Я не могу хорошенько объяснить этого впечатления, но мне кажется, что при виде его человек чувствует, как в его мозг проникает тонкая холодная струя.
— Действительно, я сам испытал нечто подобное, — заметил Утерсон.
— Именно так, сэр, — подтвердил Пуль, — так вот, когда этот замаскированный человек бросился в кабинет, как обезьяна, я почувствовал, что по моей спине пробежал ледяной холод. Я знаю, мистер Утерсон, что это не доказательство, я слишком много читал; но у каждого есть чутье и, клянусь вам Библией, что это был мистер Хайд.
— Да, да, — сказал адвокат, — я боюсь того же… Да, я верю вам, мне кажется, что бедный Гарри убит, а его убийца (Бог весть с какой целью) живет в доме своей жертвы. Ну, так будем же мстителями. Позовите Бредшау.
На зов пришел лакей; он был бледен и взволнован.
— Соберитесь с духом, Бредшау, — сказал адвокат. — Я знаю, ожидание жестоко расстроило вас всех; но мы хотим теперь положить ему конец. Пуль и я решили силой войти в кабинет. Если все хорошо, я принимаю на себя ответственность за наше вторжение; мои плечи достаточно широки, они вынесут недовольство друга. Если же что-нибудь не в порядке, если какой-нибудь злодей, забравшийся в дом, вздумает спастись через заднюю дверь, нужно будет его остановить. Позовите с собой грума, пройдите за угол и, взяв две хорошие палки, встаньте у двери, которая выходит на глухую улицу. Мы даем вам десять минут на приготовление.
Когда Бредшау ушел, адвокат взглянул на часы.
— Теперь, — сказал он, — пойдемте, Пуль, — и, взяв кочергу, двинулся к флигелю.
Облако закрыло месяц, и на дворе было совсем темно. Ветер, порывами налетавший в этот колодец между зданиями, колыхал пламя свечи; наконец они вошли в лабораторию и стали молчаливо ждать. За стенами глухо гудел Лондон, но тут, вблизи, тишина прерывалась только звуком шагов человека, ходившего взад и вперед по кабинету.
— И так целый день, сэр, — шепнул Пуль, — и даже большую часть ночи! Только когда из склада приносят новый запас соли, шаги прекращаются. О, да, нечистая совесть прогоняет сон и покой. О, сэр, каждый из этих шагов говорит о подло пролитой крови! Но прислушайтесь повнимательнее, со всем усердием, мистер Утерсон, и скажите мне, неужели это походка доктора?
Раздавались легкие, странные шаги, как бы слегка колебавшиеся, хотя ходивший двигался очень медленно; действительно, они не напоминали тяжелой походки Генри Джекиля, от которой, бывало, дрожал пол. Утерсон вздохнул.
— А больше ничего не слышится? — спросил он.
Пуль кивнул головой.
— Раз, — сказал он, — раз там плакали.
— Плакали? Как так? — сказал адвокат, почувствовав смертельный холод ужаса.
— Кто-то плакал в кабинете, плакал как женщина или как погибшая душа, — ответил дворецкий, — и мне было так тяжело, что я чуть-чуть было сам не зарыдал.
Назначенные десять минут подошли к концу. Пуль вынул топор из-под груды соломы и поставил свечу на ближайший стол. Пуль и Утерсон, задыхаясь, подошли к двери, из-за которой по-прежнему слышались шаги, то удалявшиеся, то подходившие ближе и странно звучавшие в ночной тишине.
— Джекиль, — громко крикнул Утерсон, — мне хочется тебя видеть! — Он подождал несколько секунд, но ответа не последовало. — Предупреждаю тебя, у нас появились различные подозрения; я должен тебя увидеть и увижу, если не с твоего согласия, то силой!
— Утерсон, — ответил голос, — молю пощады во имя Бога!
— А, это голос не Джекиля, а Хайда! — вскрикнул адвокат. — Ломайте дверь, Пуль!
Пуль взмахнул топором. Все здание содрогнулось от удара, а красная дверь подпрыгнула на петлях и на замке. Из кабинета раздался вопль животного ужаса. Топор работал, доски двери расщеплялись, а дверная рама вздрагивала. Четыре раза ударил топор, но дерево было крепко, а петли сделаны в отличной мастерской. Только после пятого удара замок с шумом сломался, и изуродованная дверь упала на ковер кабинета.
Утерсон и Пуль, сами испуганные поднятым ими шумом и внезапно наступившей тишиной, немного отступили и смотрели в открывшуюся комнату. Перед ними был кабинет, освещенный мягким светом лапмы; в камине пылал и потрескивал уголь; котелок с водой пел свою однообразную песенку; несколько ящиков стола остались незадвинутыми; на столе лежали аккуратно сложенные бумаги; близ огня виднелись принадлежности для чая; словом, каждый сказал бы, что этот кабинет — самая мирная комната во всем Лондоне, и не будь в ней нескольких шкафов, полных химическими принадлежностями, самая обыкновенная.
Посреди кабинета ничком лежало тело человека, сведенное судорогой, и еще вздрагивало. Утерсон и Пуль подошли к нему на цыпочках, перевернули на спину и увидели лицо Эдуарда Хайда. Он был одет в слишком широкое платье доктора; мускулы его лица еще вздрагивали, но жизнь уже покинула его. Раздавленный пузырек в руке мертвого и сильный запах, стоявший в воздухе, сказали Утерсону, что перед ним тело самоубийцы.
— Мы пришли слишком поздно, — мрачно заметил адвокат, — не в наших силах осудить или помиловать его. Хайд убил себя, и нам остается только найти тело вашего господина.
Большую часть старого здания наполняли анатомический театр и кабинет. Почти весь нижний этаж был занят театром, а верхний кабинетом. Коридор соединял зал лаборатории с дверью, выходившей на глухую улицу, кабинет же сообщался с коридором посредством второй лестницы. Кроме того, в мрачном строении было несколько темных чуланов и большой подвал. Утерсон и Пуль внимательно осмотрели все закоулки. В чуланы даже не стоило входить, потому что все они были пусты, а по тому количеству пыли, которая сыпалась с их дверей, было ясно, что они давно не отпирались. Подвал был завален старым хламом, вероятно, оставшимся со времени предшественника Джекиля, хирурга. Едва Пуль и Утерсон отворили дверь в него, как поняли, что искать тут нечего; перед ними упала паутина, которая, очевидно, в течение многих лет занавешивала вход в погреб. Нигде не виднелось ни малейших следов живого или мертвого Генри Джекиля.
Пуль топал ногами по плитам коридора.
— Вероятно, он похоронен здесь, — сказал наконец слуга, прислушиваясь к звуку своих шагов.
— Может быть, он бежал, — заметил Утерсон и стал разглядывать дверь на улицу. Она была заперта, а на одной из плит лежал уже заржавленный ключ. — Вряд ли дверь отпиралась этим ключом, — заметил адвокат.
— Этим ключом? — повторил Пуль. — Разве вы не видите, сэр, что он сломан? Его, по-видимому, топтали ногами.
