Примите, и т. д. и т. д.
— Неправда ли, — замѣтилъ сэръ Джозефъ, подписавъ письмо и въ то время, какъ Фишъ запечатывалъ его, — неправда-ли, кажется, будто оно было написано тамъ, свыше! Посмотрите! Въ концѣ года я привожу въ порядокъ всѣ платежи и свожу свои счеты даже съ В. Ферномъ!
Тоби, который уже давно вновь впалъ въ самое безнадежное отчаяніе, приблизился грустный и угнетенный, чтобы взять письмо.
— Передайте мой поклонъ и благодарность, — сказалъ сэръ Джозефъ. — Подождите.
— Подождите, — повторилъ мистеръ Фишъ.
— Вы, быть можетъ, слышали, — продолжалъ сэръ Джозефъ тономъ прорицателя, — нѣкоторыя высказанныя мною замѣчанія, вызванныя приближеніемъ торжественнаго дня Новаго Года, о тѣхъ обязательствахъ, которыя этотъ моментъ налагаетъ на насъ въ отношеніи нашихъ дѣлъ, которыя мы должны привести въ порядокъ. Вы не могли не обратить вниманіе, что я нисколько не прячусь за свое высокое общественное положеніе, но что мистеръ Фишъ имѣетъ мою чековую книгу и находится возлѣ меня лишь для того, чтобы помочь мнѣ закончить дѣла текущаго года и начать новый совершенно чистымъ. Ну, а вы, другъ мой, можете ли сказать по совѣсти, положа руку на сердце, что вы также приготовились къ встрѣчѣ этого великаго дня?
— Мнѣ страшно сознаться, сэръ, — бормоталъ Тоби, смиренно взглядывая на баронета, — что… что…. я…. немного…. немного запустилъ свои дѣла.
— Запустили свои дѣла! — повторилъ сэръ Джозефъ, останавливаясь, съ угрожающимъ выраженіемъ лица, на каждомъ слогѣ.
— Мнѣ страшно признаться, — шепталъ Тоби, — что я долженъ десять или двѣнадцать шиллинговъ м-ссъ Чикенстжеръ.
— М-ссъ Чикенстжеръ! — повторилъ тѣмъ же тономъ сэръ Джозефъ.
— Это небольшая лавочка, сэръ, — вскричалъ Тоби, — гдѣ продается всего понемногу. Кромѣ того я также не…мно…го… дол… женъ за квартиру, но самые пустяки, сэръ. Я самъ сознаю, сэръ, что это не должно быть, но мы такъ бѣдны!
Сэръ Джозефъ посмотрѣлъ на миледи, потомъ на Фиша и наконецъ на Тоби. Сложивъ потомъ въ отчаяніи руки, съ видомъ человѣка, разувѣрившагося во всемъ:-
— Какъ можетъ человѣкъ, — сказалъ онъ, — даже изъ этого неподдающагося исправленію и беззаботнаго сословія, да еще человѣкъ съ сѣдыми волосами смотрѣть спокойно въ лицо Новому Году, когда его дѣла находятся въ подобномъ положеніи? Какъ можетъ онъ ложиться вечеромъ спать и утромъ вставать? Какъ? Скажите мнѣ! Ну! — продолжалъ онъ, обернувшись спиною къ Тоби, — берите же письмо! Берите письмо!
— Я бы самъ очень желалъ быть инымъ человѣкомъ, сэръ, — сказалъ Тоби, преисполненный желанія молить о прощеніи… — Но видите ли, намъ было послано тяжелое испытаніе.
Сэръ Джозефъ все повторялъ:
— Берите же письмо, берите письмо!
Фишъ съ своей стороны не только вторилъ этимъ словамъ, но усиливалъ ихъ, указывая очень многозначительно на дверь, такъ что Тоби оставалось поклониться и уйти.
Очутившись на улицѣ, бѣднякъ нахлобучилъ себѣ на глаза свою старую, потертую шапку, какъ бы желая скрыть свое горе, вызванное сознаніемъ, что для него нѣтъ никакой надежды получить свою долю радости въ приближающемся новомъ году.
Поглощенный своими грустными мыслями, онъ не обнажилъ даже своей головы передъ колокольней, гдѣ висѣли дорогіе его сердцу колокола, когда на обратномъ пути проходилъ мимо старой церкви.
Однако въ силу привычки, онъ остановился на мгновеніе и замѣтилъ, что уже поздно и вершина колокольни еле выдѣлялась въ высотѣ, окруженная ночной темнотой. Онъ также зналъ, что куранты сейчасъ зазвонятъ, такъ какъ это былъ часъ, когда ихъ пѣвучіе напѣвы говорили его воображенію, какъ заоблачные голоса; но тѣмъ но менѣе онъ только быстрѣе зашагалъ съ письмомъ къ ольдерману, стараясь удалиться раньше, чѣмъ начнется перезвонъ, такъ онъ боялся услышать въ ихъ звукахъ: «другъ и отецъ, другъ и отецъ», въ прибавленіе къ тому, что они прозвонили, когда онъ уходилъ.
Тоби необычайно скоро исполнилъ возложенное на него порученіе и возвращался своимъ обычнымъ шагомъ домой. Была ли то вина его походки, которая, внѣ всякаго сомнѣнія, являлась не особенно приспособленною для улицы; или же его шляпы, нахлобученной на глаза, которая, конечно, не дѣлала его поступь болѣе увѣренной, но только онъ вдругъ налетѣлъ на что то съ такою силою, что очутился, еле удержась на ногахъ, на серединѣ дороги.
— Тысячу разъ прошу извинить меня, — сказалъ Тоби, приподнимая въ большомъ смущеніи шляпу и, образуя изъ своей головы, на которой зацѣпилась оборваная подкладка шляпы, родъ воздушнаго шара. — Надѣюсь, что я не ушибъ васъ?
Тоби былъ слишкомъ не похожъ своимъ тѣлосложеніемъ на Самсона, чтобъ кого бы то ни было больно ушибить. Казалось, видя его, подскочившаго, какъ воланъ на ракетѣ, гораздо вѣроятнѣе, что онъ самъ пострадалъ.
Однако, у него были такія преувеличенныя понятія о своей собственной силѣ, что онъ совершенно искренно сокрушался о человѣкѣ, на котораго наткнулся и продолжалъ повторять:
— Я надѣюсь, что я васъ не ушибъ.
Человѣкъ, о котораго онъ ударился головой, представлялся чѣмъ то въ родѣ крестьянина, съ загорѣлымъ лицомъ, съ мускулистыми руками и ногами, съ сѣдѣющими волосами и растрепанной бородой. Онъ посмотрѣлъ на Тоби, не спуская съ него въ теченіе секунды пристальнаго взгляда, какъ бы подозрѣвая того въ желаніи сыграть съ нимъ злую шутку. Но тотчасъ же, убѣдившись въ его искренности, отвѣчалъ ему:
— Нѣтъ пріятель, вы не ушибли меня.
— И ребенка, я надѣюсь? — прибавилъ Тоби
— И ребенка тоже не ушибли, — отвѣчалъ человѣкъ. — Благодарю васъ за участіе.
При этихъ словахъ онъ опустилъ глаза на маленькую дѣвочку, спавшую у него на рукахъ и закрывъ ей личико концомъ своего изношеннаго шарфа, обмотаннаго вокругъ его шеи, медленно продолжалъ свой путь.
Тонъ, которымъ онъ произнесъ слова: «благодарю васъ за участіе» проникъ въ доброе сердце Тоби. Этотъ человѣкъ былъ такъ изнуренъ, ноги его съ такимъ трудомъ передвигались, онъ такъ былъ грязенъ и оборванъ отъ тяжелой работы и такимъ грустнымъ и потеряннымъ взглядомъ смотрѣлъ вокругъ себя, что Тоби казалось весьма естественнымъ, что для него должно было быть извѣстнымъ утѣшеніемъ и облегченіемъ имѣть возможность поблагодарить кого нибудь, хотя бы за самый пустякъ. Тоби пріостановился, слѣдя за нимъ глазами, въ то время какъ тотъ съ такимъ усиліемъ двигался тяжелымъ и невѣрнымъ шагомъ, съ ребенкомъ, обвившимъ ручками его шею.
Видя этого человѣка въ рваныхъ башмакахъ или скорѣе въ какомъ то подобіи башмаковъ, въ толстыхъ кожаныхъ штиблетахъ, въ большой съ опущенными полями шляпѣ, Тоби продолжалъ стоять, слѣдя за нимъ, забывъ все на свѣтѣ, кромѣ маленькой ручки ребенка, державшей шею незнакомца.
Прежде чѣмъ окончательно скрыться во мракѣ ночи, тотъ остановился, обернулся и, увидѣвъ Тоби, все еще неподвижно стоящимъ на одномъ мѣстѣ, казался въ нерѣшимости — продолжать ли свой путь или вернуться обратно? Тоби, съ своей стороны, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, отдѣлявшихъ ихъ другъ отъ друга.
— Вы, быть можетъ, могли бы, — сказалъ человѣкъ, слабо улыбаясь, — а я увѣренъ, что если вы можете, то и сдѣлаете, почему я предпочитаю обратиться съ этимъ вопросомъ къ вамъ, чѣмъ къ кому нибудь другому, — быть можетъ вы могли бы указать мнѣ, гдѣ живетъ ольдерманъ Кьютъ?
— Совсѣмъ близко отсюда, — отвѣчалъ Тоби. — Я съ удовольствіемъ проведу васъ къ нему.
— Я собственно долженъ былъ быть у него лишь завтра и совсѣмъ въ другомъ мѣстѣ,- прибавилъ человѣкъ, слѣдуя за Тоби, — но мнѣ слишкомъ тяжело оставаться столько времени подъ подозрѣніемъ. Я долженъ оправдаться и имѣть возможность съ спокойнымъ сердцемъ зарабатывать себѣ хлѣбъ, хотя я еще и не знаю, какъ и гдѣ. Поэтому я надѣюсь, что онъ извинитъ меня за поздній приходъ.
— Но это невозможно! — воскликнулъ Тоби, вздрагивая. — Скажите какъ васъ зовутъ, не Фернъ-ли?
— Что? — вскричалъ въ свою очередь тотъ, оборачиваясь, съ выраженіемъ удивленія.
— Вы Фернъ? Билли Фернъ? — спросилъ Тоби.
— Это мое имя, — отвѣчалъ тотъ.
— Ну, въ такомъ случаѣ,- воскликнулъ Тоби, схвативъ его за руку и съ опасеніемъ оглядываясь, — ради всего святого, не ходите къ нему! Не ходите къ нему! Также вѣрно, какъ вѣрно, что вы существуете, онъ упразднитъ васъ. Сюда! Войдите въ эту темную аллею и я вамъ все объясню. Но, ради Бога, не идите къ нему!
Его новый знакомый посмотрѣлъ на него какъ на полоумнаго, но все же послѣдовалъ за нимъ. Когда они скрылись отъ взоровъ прохожихъ, Тоби разсказалъ ему все, что слышалъ сегодня о немъ, какую о немъ пустили молву и все остальное.
Герой его разсказа выслушалъ его, ни разу не перебивъ, не опровергнувъ, со спокойствіемъ, которое поразило Тоби. Онъ лишь отъ времени до времени покачивалъ головою, казалось, скорѣе для того, чтобы показать, что это все старыя, давно извѣстныя ему исторіи, чѣмъ для того, чтобы опровергнуть слова Тоби. Разъ или два, онъ откинулъ свою шляпу назадъ, проведя своею загрубѣлой рукой по лбу, на которомъ отъ руки оставались борозды, словпо отъ плуга.
