XX
Дерюшетта жила в самой хорошенькой комнатке Браве. В этой хорошенькой комнатке было два окна, мебель из коленчатого красного дерева и постель с клетчатыми занавесками. Окна выходили в сад и на высокий холм, на котором красовался замок Валль. По другую сторону этого холма был Бю-де-ла-Рю.
У Дерюшетты в этой комнате стояло фортепиано. Она играла на нем, распевая любимую песенку, печальную шотландскую мелодию Бонни-Дунди. Песенка звучала темным вечером, голосок — ясной зарей; вместе <они> составляли удивительно нежный контраст. Прохожие говорили: мисс Дерюшетта за фортепиано, и часто останавливались послушать свеженький голосок и грустную песенку.
Дерюшетта была душою и радостью дома. Она распространила вокруг себя постоянную весну. Она была красавица, но еще более хорошенькая, чем красавица, и еще более миленькая, чем хорошенькая. Она напоминала старым морякам, друзьям месс Летьерри, ту принцессу в солдатских и матросских песнях, которая была так хороша, что ее считали красавицей в полку. Месс Летьерри говорил часто: у ней целый канат волос.
Она была восхитительна с самого детства. Долго боялись за ее нос, но маленькая девочка, вероятно, решившись быть красавицей, поставила на своем. Рост не сыграл с ней никакой злой шутки; нос ее не слишком вытянулся и не слишком укоротился. Сделавшись молодой девушкой, она осталась по-прежнему прелестной.
Она никогда не звала дядю иначе, как батюшкой.
Он позволял развиться в ней некоторым талантам садовницы и даже экономки. Она сама поливала свои куртины с розами, флокусами и красными гребешками. Она выводила розовые кислицы и розовые кудри. Она умела пользоваться климатом Гернсея, столь гостеприимного для цветов. У ней алоэ росли на чистом воздухе, как у всех, и, что гораздо реже, ей удавалось иметь в цвету непальские гусиные лапки. Ее маленький огород был правильно и искусно обработан: за редисками у ней следовал шпинат, а за шпинатом горох. Она умела разводить цветную и брюссельскую капусту. У нее была брюква в августе, курчавая цикория в сентябре, репчатые колокольчики зимой.
Месс Летьерри позволял ей возиться со всем этим только под условием, чтоб она не слишком много работала лопатой и граблями, и главное, чтобы сама не навозила землю. Он приставил к ней двух служанок: одну звали Грациею, а другую Дус; оба эти имени местные, гернсейские. Грация и Дус исполняли всю работу в доме и в саду и пользовались правом иметь красные руки.
Что же касается до месс Летьерри, то его комната был маленький чулан, выходивший окнами на гавань и примыкавший к большим сеням нижнего этажа, где была наружная дверь и куда сходились все лестницы дома. Мебель этой комнаты состояла из койки, хронометра и подзорной трубы. Были там стол и стул. Стены и бревенчатый потолок были выбелены; направо у двери висела прекрасная морская карта Ламаншского архипелага, с надписью: В Фаден Черин-Кросс, № 5, географ его величества. Налево красовался на стене один из тех громадных бумажных платков, на которых рисуют цветные сигналы всех флотов света: по углам флаги Франции, России, Испании и Северо-Американских Штатов, а в центре английский Union Jack[4].
Пока месс Летьерри мог ходить в море, он сам управлял «Дюрандой» и не имел другого кормчего и капитана, кроме самого себя; но, как мы уже сказали, пришла минута, когда месс Летьерри был принужден назначить на свое место другого. Он выбрал для этого сьера Клубена, из Тортеваля, человека очень молчаливого. Сьер Клубен славился на всем прибрежье строгой честностью. Вот каков был помощник и правая рука месс Летьерри.
Сьер Клубен, хотя и смахивал скорее на нотариуса, чем на матроса, был очень способным и искусным моряком. Он был ловкий нагрузчик, сведущий боцман, мощный рулевой, знающий штурман и смелый капитан. Он был всегда осторожен и даже по временам простирал эту осторожность до смелости, что на море очень большая добродетель. Боязнь вероятного умерялась в нем инстинктом возможного. Это был один из моряков, которые смело идут навстречу опасности и умеют из всякого приключения выйти с успехом. Насколько море оставляет человеку самоуверенности, настолько ею и обладал сьер Клубен. Он, кроме того, славился как удивительный пловец; он принадлежал к той расе людей, закаленных в гимнастике волн, которые остаются сколько угодно времени в воде и могут плавать до двух часов кряду. Сьер Клубен был родом из Тортеваля и часто переплывал страшный проход Гануа у мыса Пленмон.
Между прочими достоинствами сьера Клубена его особливо зарекомендовало Летьерри то обстоятельство, что он, зная или угадывая Рантена, указал мессу Летьерри на бесчестность этого человека и прямо объявил ему: Рантен вас обокрадет. Его слова впоследствии вполне подтвердились. Не раз, хотя, конечно, в маловажных делах, месс Летьерри испытал щепетильную честность сьера Клубена и теперь вполне ему доверял все свои дела. Он говорил: Честность вызывает полное доверие.
Месс Летьерри всегда ходил в морской одежде, чувствуя себя как-то неловко в другом платье. Он даже предпочитал простую матросскую рубашку куртке штурмана. Этот наряд заставлял Дерюшетту морщить хорошенький носик. Она ворчала и смеялась в одно и то же время. «Фи, папа, — восклицала она, — как вы пахнете смолой». И она с любовью ударяла его по грубому плечу.
Этот добрый старый герой моря вывез из своих путешествий много чудесных, удивительных рассказов. Он видел на Мадагаскаре птичьи перья такой величины, что трех перьев хватило бы для целой крыши на доме. Он видел в Индии стебли щавеля вышиной в девять футов. Он видел в Новой Голландии целые стада индеек и уток, которых стерегли охотничьи собаки в форме птиц агами. Он видел кладбища слонов. В Африке он видел гориллу, нечто вроде человека-тигра в семь футов вышины. В Чили он видел обезьяну, которая обезоружила охотников, трогательно указав им на своего детеныша. В Калифорнии он видел срубленное дерево, в сгнившем дупле которого человек верхом на лошади мог сделать полтораста шагов. В Марокко он видел сражение мозабитов с бискрисами, резавшихся за то, что первые назвали вторых кельб, то есть собаками, а вторые первых — камзи, то есть людьми, принадлежащими к пятой секте. В Китае он видел въезд в Сайгун Великого Змея, приехавшего из Кантона для совершения в пагоде Хо-Лен праздника Кван-нам, богини моряков. В Рио-Жанейро он видел, как бразильские дамы украшали свои волосы по вечерам фосфористыми мухами, блестевшими как звезды. Он сражался в Уругвае с муравьями, а в Парагвае с пауками-птицами, величиною с голову ребенка, с лапами, покрывающими пространство в треть аршина в диаметре и покрытыми щетиной, которую они, при нападении на человека, вонзают в его тело, как стрелы. На берегах реки Аринос, на притоке Такантина, в девственных лесах Диамантины, он познакомился со страшным народом — летучими мышами, которые рождаются с белыми волосами и красными глазами, живут в чаще лесов, спят днем, а ночью встают, охотятся и ловят рыбу, видя тем яснее, чем темнее ночь. Близ Бейрута, из лагеря экспедиции, в которой он находился, украли неожиданно дождемер, и призванный на помощь колдун, имевший вместо одежды три кожаных ремня, с таким неистовством зазвонил в маленький колокольчик, приделанный к рогу, что наконец какая-то гиена принесла дождемер. Эта гиена и была вор, укравший его. Все эти достоверные, истинные рассказы так походили на сказки, что очень забавляли Дерюшетту.
Кукла «Дюранды» служила связующим звеном между пароходом и молодой девушкой. На Нормандских островах называют куклой деревянную фигуру, которою украшают нос корабля. Отсюда вместо слова «плавать» здесь говорят «быть между кормой и куклой».
Кукла «Дюранды» была особенно дорога для месс Летьерри. Он приказал столяру сделать ее похожей на Дерюшетту. Она и была Дерюшеттой, конечно, топорной работы. Это было полено, желавшее выдать себя за хорошенькую девушку.
Эта уродливая масса поддерживала, однако, иллюзию в глазах месс Летьерри. Он смотрел на нее с обожанием верующего. Он чистосердечно признавал ее похожей на Дерюшетту.
Месс Летьерри имел две большие радости каждую неделю: радость во вторник и радость в пятницу. Первая радость была — видеть, как уходила «Дюранда», вторая — как она возвращалась. Он стоял тогда, облокотившись в окно, смотрел на свое создание и был счастлив.
В пятницу появление месс Летьерри в окне служило сигналом. Когда соседи видели, как он закуривал свою трубку, то все говорили: «А! пароход на горизонте». Один дым служил предвестником другого.
«Дюранда», войдя в гавань, останавливалась под самыми окнами месс Летьерри и бросала канат, которым привязывали ее к большому железному кольцу, прибитому в фундаменте Браве. В эти ночи Летьерри видел прелестные сны, лежа на своей койке и чувствуя, что с одной стороны спит Дерюшетта, с другой — колыхается «Дюранда».
