ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Зима прошла далеко не так интересно и весело, как в Кармеле; и хотя Саксон и раньше высоко ставила кармелскую колонию, теперь эти люди стали ей еще милее и дороже. В Юкайе они завели только шапочные знакомства. Здешние жители напоминали рабочее население Окленда, а те, кто побогаче, держались отдельно от прочих и разъезжали на автомобилях. Тут не было ничего, напоминающего артистическую колонию, где все относились друг к другу как товарищи, независимо от того, были у человека деньги или нет.
И все-таки зима в Юкайе прошла приятнее, чем все зимы в Окленде. Биллу не удалось получить постоянную работу, но они кое-как перебивались, зато много бывали вместе и жили в своем крохотном домике без забот и тревог. Будучи запасным кучером в самой большой конюшне города, Билл имел столько досуга, что занялся поставкой лошадей. Дело это было неверное, и он не раз попадал впросак, однако у них всегда бывал бифштекс и кофе, да и в одежде они себе не отказывали.
— Проклятые фермеры, они всякого надуют, — сказал Билл, усмехаясь, когда его особенно ловко обманули. — Вот сукины дети, они своего не упустят!.. Летом сдают дачи, а зимой наживаются на торговле лошадьми, и при этом обжуливают друг друга. И должен сказать тебе, Саксон, я многому у них научился. Мне теперь пальца в рот не клади. Уж я на их удочку не попадусь. Вот и еще одно ремесло у твоего благоверного. Теперь я везде заработаю на жизнь поставкой лошадок.
Билл не раз брал с собой Саксон, если надо было проезжать верховых лошадей. А его торговые дела заставили их побывать во многих окрестных селениях. Саксон сопровождала мужа и тогда, когда он ездил продавать лошадей по чьему-либо поручению. И вот у обоих, независимо друг от друга, появилась новая мысль относительно их дальнейших странствий. Билл первый высказал ее:
— Я тут на днях был в городе и наткнулся на замечательную штуку, — начал он. — Теперь я только о ней и думаю. Ты и не старайся — все равно не угадаешь. Я тебе сам скажу, что: самый чудесный фургон, какой только можно себе представить. Первый сорт! И прочный! Он сделан на заказ в Пюджет Саунде, и его прочность проверена на всем пути сюда. Выдержит любую нагрузку и любую дорогу. Парень, который его заказал, болел чахоткой. Он странствовал в этом фургоне с доктором и поваром, пока не помер здесь, в Юкайе, два года тому назад. Нет, если бы ты видела этот фургон! Все решительно в нем предусмотрено, у каждой вещи свое место, — ну прямо дом на колесах. Вот если бы нам удалось его купить да еще парочку лошадей впридачу, так мы бы с тобой путешествовали, как короли, и плевали бы на любую погоду.
— О Билл! Я же всю зиму мечтала как раз о таком фургоне! Это было бы замечательно. И… знаешь ли, я уверена… в дороге ты все-таки забываешь, какая у тебя красивая женушка, да иначе и быть не может… а в фургоне я все-таки могла бы следить за собой.
Голубые глаза Билла засветились лаской, затуманились теплом, и он спокойно сказал:
— Я и сам об этом думал.
— Ты можешь взять с собой и дробовик, и ружье, и рыболовные снасти, и все, что захочешь, — торопливо продолжала она. — И хороший большой топор вместо нашего топорика, на который ты постоянно жалуешься. Да и Поссум может сидеть и отдыхать. И… да разве мы можем купить его? Сколько за него просят?
— Полтораста долларов, — сказал он, — совсем даром. Они просто хотят от него избавиться. Поверь мне, он обошелся все четыреста, уж я в этом деле собаку съел. Только бы мне удалось обделать это дельце насчет шестерки Кэссуэла, — как раз сегодня я начал переговоры с одним покупателем. Если он их купит, — знаешь, кому он отправит их? Моему бывшему хозяину, прямо в оклендские конюшни. Прошу тебя, напиши ему. По пути мы можем устроить немало выгодных дел. Если старик захочет, я могу постоянно снабжать его лошадьми. Ему только придется меня снабдить деньгами — и немалыми — для оборотов, а он, по всей вероятности, побоится, — ведь ему известно, скольких штрейкбрехеров я обработал.
— Если он готов доверить тебе конюшни, то, думаю, он не побоится доверить тебе и свои деньги, — возразила Саксон.
Билл из скромности пожал плечами.
— Ладно! Как бы там ни было, продав шестерку Кэссуэла, мы отсрочим платежи по счетам за этот месяц и купим фургон.
— Ну а лошади? — нетерпеливо спросила Саксон.
— Лошади потом. Возьму постоянную работу месяца на два, на три. Меня смущает одно: придется проторчать — здесь чуть не до середины лета. Ну, да ладно, пойдем в город, я покажу тебе фургон.
Саксон осмотрела фургон, и он так поразил ее воображение, что она не спала целую ночь, рисуя себе будущие поездки. Лошадей Кэссуэла удалось продать, платежи по счетам отсрочить — и фургон перешел в их собственность. Недели две спустя, в одно дождливое утро, Билл вышел из дому с тем, чтобы поискать лошадей, но почти тут нее вернулся.
— Едем со мной! — крикнул он Саксон с улицы. — Надевай пальто и выходи. Я хочу тебе кое-что показать.
Он повез ее на окраину города, в конюшни, где лошади принимались на постой: они прошли на большой крытый двор за конюшнями, и Билл вывел пару крепких кобыл, гнедых в яблоках, со светлыми хвостами и гривами.
— Ах, какие красавицы! Какие красавицы! — воскликнула Саксон, прижимаясь щекой к бархатной морде одной из них, в то время как другая тыкалась носом в ее щеку, желая, чтобы и ее приласкали.
— Правда, хороши? — с торжеством воскликнул Билл, водя их по двору перед восхищенной Саксон. — Каждая весит тысячу триста пятьдесят фунтов, но им ни за что не дашь этот вес, так ладно они сложены. Я и сам не верил, пока не поставил их на весы. Они весят вместе две тысячи семьсот семь фунтов. Я испробовал их два дня назад: отличные, здоровые лошадки, работяги; автомобилей не боятся, и все такое… Пари держу, что они дадут сто очков вперед любой упряжке их веса. Скажи, а здорово было бы запрячь их в наш фургон?!
Саксон сейчас же нарисовала себе эту картину и огорченно покачала головой.
— За них просят триста долларов наличными, — продолжал Билл. — И это окончательная цена. Владельцу деньги нужны до зарезу. Ему главное
— скорее бы продать. А за эту пару в городе на аукционе дадут все пятьсот, честное слово! Обе кобылы — родные сестры, одной пять лет, другой — шесть; от премированного бельгийского производителя и лично мне известной племенной матки из тяжеловозов. Так вот — триста долларов, и ждать он согласен три дня.
Вместо сожаления Саксон почувствовала гнев.
— Зачем же ты их показал мне? Нам неоткуда взять такие деньги, и ты это прекрасно знаешь. У меня дома всего-навсего шесть долларов, а у тебя и того нет.
— Ты думаешь, я только за этим и привез тебя сюда? — проговорил он с загадочной улыбкой. — Ну, так ты ошибаешься.
Он помолчал, облизнул губы и смущенно переступил с ноги на ногу.
— Так вот, слушай и не перебивай меня, пока я не скажу все. Ладно?
Она кивнула.
— Рта не раскроешь? На этот раз она покорно покачала головой.
— Так вот как обстоит дело, — запинаясь, начал он. — Из Фриско сюда пожаловал один паренек по прозванию «Юный Сэндоу» и «Гордость Телеграф-Хилла». Он боксер в тяжелом весе и должен был в субботу вечером встретиться с Монтаной Редом. Но вчера Монтана Ред во время тренировки сломал себе руку. Устроители скрыли это от публики. Так дело, видишь ли, вот в чем… Билетов продано пропасть, и в субботу у них соберется очень много публики. А в последнюю минуту, чтобы публика не потребовала обратно свои деньги, они выпустят вместо Монтаны меня. Я вроде темной лошадки, — меня никто не знает, даже «Юный Сэндоу»; он пришел на ринг после меня. А я сделаю вид, будто я деревенщина-любитель, и могу выступить хоть под именем «Конь Роберте».
Нет, подожди, Саксон. Победитель получает чистоганом триста долларов… Да подожди ты, говорю тебе! Это легче легкого — все равно как очистить карманы покойника! Сэндоу классный боксер, ничего не скажешь, я следил за ним по газетам. Но он плохо соображает. Я, правда, копаюсь, это верно, зато у меня котелок хорошо варит и я работаю обеими руками одинаково. Сэндоу в моей власти, я это знаю твердо.
Теперь решай, слово за тобой. Если ты согласна — кобылки наши. Если нет — так и делу конец, — все в порядке, и я нанимаюсь конюхом в конюшню, чтобы заработать на пару кляч. Но не забудь, это будут клячи. Подумай хорошенько, а на меня тебе глядеть нечего, гляди лучше на лошадей.
С мучительным чувством нерешительности смотрела Саксон на стоявших перед ней красавиц.
— Их зовут Хазл и Хатти, — хитро ввернул Билл, — Когда они будут нашими, мы назовем их «Ха-ха».
Но Саксон забыла о лошадях, она видела перед собой только Билла, избитого и искалеченного, как в тот вечер, после схватки в Окленде с «Грозой Чикаго». Она только что хотела заговорить, но Билл, внимательно следивший за выражением ее лица, остановил ее:
— А ты только представь себе, что запрягла их в наш фургон, и посмотри, как будет красиво! Не скоро увидишь такой выезд.
