Мэри от удивления вскрикнула.
— Да-да, — кивнула Кэтрин, заранее отметая в сторону еще не высказанные вопросы.
— Вы пили чай?
— О да, — ответила Кэтрин, подумав про себя: бессчетное число раз, сотни лет назад.
Мэри помолчала, сняла перчатки и, взяв спички, принялась разводить огонь.
Кэтрин попыталась остановить ее нетерпеливым жестом:
— Не разжигайте камин для меня… Я, собственно, пришла, чтобы спросить адрес Ральфа Денема.
Взяв карандаш и конверт, она приготовилась записывать, всем своим видом выражая нетерпение.
— Яблоневый Сад, улица Горы Арарат, Хайгейт, — произнесла Мэри медленно странным голосом.
— Ну да, теперь вспомнила! — воскликнула Кэтрин, ругая себя за несообразительность. — Полагаю, туда ехать минут двадцать? — Она взяла сумочку, перчатки и собралась уходить.
— Но вы его не найдете, — сказала Мэри, держа спичку в руке.
Кэтрин, направившаяся было к двери, оглянулась.
— Почему? Где же он? — спросила она.
— Он все еще в конторе.
— Но он ушел оттуда, — ответила Кэтрин. — Вопрос только в том, успел ли он добраться до дома. Он собирался к нам в Челси, я пыталась встретиться с ним по пути, но мы разминулись. Я не оставила ему даже записки. Поэтому я должна его найти — и как можно скорее.
Мэри попыталась спокойно разобраться в ситуации.
— Почему бы не телефонировать? — сказала она.
Кэтрин тотчас положила сумочку и перчатки и, с облегчением вздохнув, воскликнула:
— Ну конечно! Как я сразу не догадалась? — Схватила телефонную трубку и назвала телефонистке номер.
Мэри посмотрела на нее внимательно и вышла из комнаты. Через некоторое время телефон, сквозь непомерную толщу Лондона, донес до Кэтрин таинственный звук шагов, кто-то поднимался к чуланчику, где стоял аппарат, она явственно представила себе картины и книги, жадно вслушивалась в шумы и шорохи — и наконец назвала себя.
— Мистер Денем заходил?
— Да, мисс.
— Спрашивал обо мне?
— Да. Мы сказали, что вы в городе, мисс.
— Он просил передать что-нибудь?
— Нет. Он ушел. Минут двадцать назад, мисс.
Кэтрин повесила трубку и принялась беспокойно ходить по комнате, от волнения не сразу заметив, что Мэри вышла. Потом позвала громко и требовательно:
— Мэри!
Та в это время переодевалась в спальне в домашнее платье. Услышав, что Кэтрин зовет ее, ответила:
— Я сейчас. Выйду через минуту.
Однако минута затянулась: Мэри почему-то хотелось выглядеть не просто опрятно, но прилично и даже нарядно. В последние месяцы завершился некий этап в ее жизни, оставив неизгладимый отпечаток на ее внешности. Цветущий вид юности поблек, четче обозначились скулы, губы почти всегда строго поджаты, глаза уже не загораются радостным восторгом по любому поводу, а словно сосредоточены на какой-то далекой, пока еще недостижимой цели. Теперь она была не просто женщина, а деятельная личность, хозяйка своей собственной судьбы; следовательно, решила она, ее достоинств ничуть не умаляют и даже подчеркивают серебряные цепочки и сверкающие броши. Поэтому она не стала спешить и, лишь как следует приведя себя в порядок, вышла в гостиную:
— Ну так что, вы узнали?
— Он уже ушел из Челси, — сказала Кэтрин.
— Все равно до дома он еще не добрался.
Кэтрин снова раскинула перед мысленным взором воображаемую карту Лондона, прослеживая изгибы и повороты безымянных улиц.
— Попробую по телефону узнать, не вернулся ли он. — Мэри направилась к телефону и, коротко поговорив с кем-то, обернулась к Кэтрин: — Нет. Его сестра говорит, его еще нет. Ага! — И вновь поднесла ухо к трубке. — Они получили записку. Он просил не ждать его к ужину.
— Но тогда где же он?
Бледная, глядя большими глазами на Мэри и сквозь нее, в далекую и безответную пустоту, Кэтрин задала этот вопрос так, как если бы он предназначался не Мэри, но какому-то упрямому духу, который из этого далека будто нарочно дразнит ее.
Помедлив немного, Мэри совершенно безразличным тоном заметила:
— Честно говоря, не знаю. — Поудобнее устроившись в кресле, она смотрела, как среди черных углей появляются и пробивают себе дорогу трепещущие язычки пламени — словно они тоже сами по себе, безразличные ко всему.
Кэтрин, возмущенная столь явным равнодушием к своей беде, встала.
— Возможно, он придет сюда, — продолжила Мэри все так же невозмутимо. — Вам стоит подождать, если вы так хотите его сегодня увидеть. — Наклонившись, она пошевелила полено — алый огонь заструился между углей, не оставляя ни одной пустой щелочки.
Кэтрин задумалась.
— Подожду полчаса, — решила она.
Мэри встала, подошла к столу, разложила бумаги под лампой с зеленым абажуром и, вероятно, по привычке принялась накручивать на палец прядь волос. Лишь однажды она украдкой глянула на посетительницу: та сидела не шевелясь, глядя перед собой — как будто видит перед собой нечто далекое, может, чье-то непреклонное лицо…
Мэри поняла, что не может больше написать ни строчки. Она подняла голову, но только чтобы понять, на что так сосредоточенно смотрит Кэтрин. Да, в комнате действительно теснились бесплотные тени, и среди них, как это ни печально, был дух самой Мэри. Время шло.
— Интересно, который сейчас час? — подала наконец голос Кэтрин. Полчаса, однако, еще не прошло.
Мэри поднялась из-за стола:
— Надо приготовить ужин.
— Тогда я пойду, — сказала Кэтрин.
— Может, останетесь? Ну куда вы пойдете?
Кэтрин пожала плечами:
— Вдруг мне удастся его найти.
— А это так важно? Вы можете в другой день с ним увидеться.
— Зря я сюда пришла, — сказала Кэтрин.
Их взгляды встретились — это был уже открытый поединок, никто не отводил глаз.
— Отчего же? Вы имели полное право прийти сюда, — ответила Мэри.
И в этот момент в дверь постучали. Мэри пошла открывать и вернулась с конвертом в руках — Кэтрин отвела взгляд, чтобы Мэри не увидела, как она разочарована.
— Разумеется, вы имели полное право прийти, — повторила Мэри и положила конверт на стол.
— Нет, — сказала Кэтрин. — Но в отчаянии человек цепляется за любую возможность, по праву или нет. Я в отчаянии. Как мне узнать, где он сейчас и что с ним происходит? Он способен на безумства: вдруг ему вздумается бродить всю ночь по городу. Да с ним что угодно может случиться!
Ее голос был исполнен такой искренней тревоги, что Мэри удивилась: она не думала, что Кэтрин способна думать о ком-то, кроме себя.
— Вы преувеличиваете — и сами это прекрасно знаете: все это глупости, — резко ответила она.
— Мэри, нам надо поговорить — я должна объяснить вам…
— Не надо мне ничего объяснять, — прервала ее Мэри. — Я что, не понимаю?
— Нет-нет! — воскликнула Кэтрин. — Не в этом дело!
Ее взгляд, устремленный не на Мэри, а на что-то за пределами этой комнаты, за пределами любых слов, даже самых невероятных, озадачил Мэри. Она ничего не понимала, разве что попытаться взглянуть на это с высоты своей прежней любви к Ральфу.
Закрыв руками лицо, она тихо произнесла:
— Не забывайте, что и я его любила. Я думала, что знаю его. И я его знала.
Но знала ли? Теперь невозможно вспомнить. Она не в силах вспоминать. Она так крепко зажмурилась, что тьму испещрили звезды и сполохи. Она убедила себя, что ворошит прошлое — как те угли в камине. И ничего не получилось. Открытие ее потрясло. Она больше не любит Ральфа. Она удивленно оглядела комнату, взгляд ее остановился на бумагах, разложенных под настольной лампой. И это ровное сияние на краткий миг вдруг отозвалось в ней таким же светом — она еще раз закрыла глаза, открыла их, посмотрела на лампу снова, и на месте старой любви зажглась новая, — вот о чем она думала с изумлением, пока видение не исчезло. Она молча прислонилась к каминной полке.
— Любовь бывает разная, — сказала Мэри наконец, словно размышляя.
Кэтрин не ответила и даже, похоже, не услышала этих слов.
— А вдруг он опять ждет меня на улице, как раньше? — воскликнула она. — Я пойду. Я найду его.
— Скорее всего, он придет сюда, — сказала Мэри, и Кэтрин, подумав немного, согласилась:
— Подожду еще полчасика.
Она вновь опустилась в кресло и уставилась перед собой — как будто, показалось Мэри, наблюдала за кем-то невидимым. На самом деле она никого конкретно не представляла, просто перед ней проходила вся жизнь: хорошее и плохое, смыслы и значение, прошлое, настоящее и будущее. Все это было так очевидно, что она даже ничуть не стыдилась этой своей блажи, как будто вознеслась на вершину бытия и весь мир лежит у ее ног. Никто, кроме нее самой, не знал, что это значит — нынче вечером разминуться с Ральфом Денемом: это незначительное событие вызвало у нее такую бурю эмоций, какая едва ли бывает даже в решающие моменты жизни. Она не застала его — и изведала горечь поражения; она желала его — и познала муки страсти. И уже не имеет значения, что зажгло этот огонь. Пусть ее сочтут странной — не важно, она уже не стыдилась своих чувств.
