— А дальше?
— Это все.
— Как все? А твоя игра на скрипке?
— Какая там могла быть игра? Там же кричали «гя-а!». И ты бы тоже не смог играть на моем месте.
— У меня такое чувство, будто в твоем рассказе чего-то не хватает.
— Я рассказывал то, что было. А что вы скажете, господа? — И Кангэцу-кун с победоносным видом оглядел слушателей.
Мэйтэй расхохотался.
— Вот так штука! Много же ты потрудился, чтобы довести рассказ до конца! А я-то все ждал: вот-вот в стране восточного принца появится Сандро Беллони! — Мэйтэй остановился, ожидая, что его спросят о том, кто такой Сандро Беллони, но не дождался и продолжал: — Сандро Беллони играл на лире в лесу при луне, распевая итальянские песни, ты же потащился со скрипкой на гору Коосин — это все мотивы с одинаковыми поступками. Он испугал луну, а ты сам испугался барсука на старом болоте и тем самым сделал шаг, отделяющий великое от смешного. Представляю, как тебе было обидно!
— Да нет, не особенно, — спокойно отозвался Кангэцу-кун.
— Все выламываешься, лезешь на гору играть на скрипке, вот тебя и пугнули! — брюзжащим голосом заявил хозяин.
— Благородный муж думает о жизни и в логове дьявола, — со вздохом сказал Докусэн-кун. Еще не было случая, чтобы Кангэцу-кун понял, что говорит Докусэн. Да и только ли Кангэцу?
— Ну хорошо, Кангэцу-кун, — сказал Мэйтэй. — Ты как, все шлифуешь свои шарики в университете?
— Нет. Я последнее время был на родине и потому не занимался. Да и надоели мне уже эти шарики. Все собираюсь бросить это занятие.
— Как же бросить? — нахмурился хозяин. — Ведь ты тогда не станешь доктором наук.
— Доктором? — Кангэцу-кун засмеялся. — А для чего мне становиться доктором?
— Да ведь тогда и свадьбу придется отложить. Лишние неприятности тебе и твоей невесте…
— Свадьбу? Какую свадьбу?
— Твою, конечно.
— И на ком же я женюсь?
— На барышне Канэда…
— Хо!
— Что «хо»?! Ведь вы же договорились?
— Кто договорился? Если им хочется распускать всякие слухи, это их дело!
— Нет, ты погоди. Слушай, Мэйтэй, ты знаешь, о чем идет речь?
— Это относительно Носа? Ну, об этом весь мир уже знает. Эта тайна известна всем… Ко мне уже приходили из газеты и спрашивали, когда газета удостоится чести опубликовать фото жениха и невесты. Тофу-кун уже три месяца ждет этой свадьбы, он сочинил по этому случаю длиннейшую поэму, называется она «Песня орла». Он уже боится, что этот шедевр превратится в зарытое сокровище, потому что Кангэцу-кун не становится доктором. Правда, Тофу-кун?
— Не так уж я боюсь, как вы об этом говорите, но мне, конечно, хочется опубликовать произведение, в котором выражены мои чувства.
— Вот видишь, Кангэцу-кун, очень многое зависит от того, станешь ты доктором наук или нет. Так что ты уж как-нибудь держись, шлифуй свои шарики.
— Хе-хе-хе… Простите, что я доставил всем столько беспокойства, но мне уже нет необходимости делаться доктором.
— Это почему? — спросил Кусями-сэнсэй.
— Как почему? Да потому, что у меня уже есть законная жена.
— Вот так так! — воскликнул Мэйтэй. — Когда же ты успел? В этом мире только успевай поворачиваться! Кусями-кун, вы слыхали? Оказывается, у Кангэцу-куна уже есть семья!
— Положим, детей у меня еще нет. На что это было бы похоже, если бы у меня появились дети через месяц после свадьбы!
— Скажите, — произнес хозяин тоном прокурора, — где и когда вы совершили бракосочетание?
— Как когда? Приехал я на родину, а она там, оказывается, уже ждет меня. Бониты, сэнсэй, которые я вам принес, получены от родственников в качестве свадебного подарка.
— Как? Три ломтика в свадебный подарок? Что за жадность!
— Да нет, подарили много, но привез я вам только три.
— И она твоя землячка? Такая же смуглая, как все другие жители ваших краев?
— Да, совершенно черная. Как раз мне под стать.
— А что ты думаешь делать с Канэда? — осведомился хозяин.
— Ничего не думаю делать.
— Но ведь так нехорошо. Правда, Мэйтэй?
— А, чего там нехорошо! Отдадут за кого-нибудь другого. Какая разница? Муж и жена — это люди, которые ищут друг друга впотьмах. Искать совсем и не нужно, а они ищут. Напрасные хлопоты. Ведь все равно, кто кого найдет. Жаль вот только Тофу-куна, который сочинил «Песню орла».
— Нет, что вы… «Песню орла» можно приурочить и к этому событию. А на свадьбу девицы Канэда я сочиню что-нибудь еще.
— Вот это поэт! Вот это я понимаю! На все случаи жизни!
— Ты Канэда предупредил? — Хозяин все еще беспокоился о Канэда.
— Нет. И с какой стати я стану его предупреждать? Я предложения не делал, руки дочери у них не просил, достаточно с них будет и моего молчания. Я думаю, вполне достаточно. Сейчас они, наверное, все уже знают от своих двадцати сыщиков.
При слове «сыщики» лицо хозяина омрачилось.
— Гм… Вот как? Ну, тогда молчи, — приказал он. Но этого ему, видимо, показалось мало, и он принялся немедленно знакомить гостей со своими взглядами на сыщиков: — Когда у неосторожного вытаскивают из-за пазухи кошелек, это называется воровством. А когда к неосторожному залезают в душу, это сыск. Когда тайком забираются в дом и уносят вещи, это грабеж. А когда тайком извлекают из тебя сведения, это сыск. Когда с оружием в руках отбирают собственность, это бандитизм. А когда гнусными словами ломают твою волю и душу, это сыск. Сыщики — это воры, грабители и бандиты. Среди людей им нет места. Не слушай, что они говорят. Не сдавайся!
— Ничего, все будет в порядке! Я не побоюсь, если даже на меня нападут целые полки сыщиков, тысяча сыщиков, две тысячи сыщиков! Они будут иметь дело с Кангэцу Мидзусима, физиком и мастером шлифования шаров!
— Восхищен! — завопил Мэйтэй. — Я в восхищении! Сразу видно новобрачного физика! Какая великолепная энергия! Между прочим, Кусями-кун, если сыщики относятся к породе воров, грабителей и бандитов, то к какой породе относится Канэда-кун, который пользуется их услугами?
— Его можно приравнять к Кумасака Тёхану.
— Тёхан — хорошо сказано. Как это поется? «Только что был Тёхан и вдруг раздвоился и исчез». Впрочем, наш Тёхан из переулка напротив, ростовщик, скупердяй и мошенник, не исчезнет, не беспокойся. И тому, кто попадется в руки к этому прохвосту, будет плохо, до конца дней своих помнить придется. Так что будь настороже, Кангэцу-кун.
— А, ничего страшного. «Ого, бандит, с каким ты важным видом ходишь! Давно мы знаем, кто ты таков, а ты все продолжаешь старые дела!» Я ему еще покажу! — храбро заявил Кангэцу-кун.
— Кстати, о сыщиках, — заговорил Докусэн-кун. — Знаете, в двадцатом веке большинство людей склонны заниматься сыском. Интересно, почему это?
Это было совершенно в стиле Докусэн-куна — перейти на отвлеченную тему, не имеющую отношения к конкретному вопросу.
— Вероятно, потому, что подорожали продукты, — ответил Кангэцу.
— Наверное, потому, что никто не разбирается в искусстве, — сказал Тофу.
— Я думаю, потому, что у людей прорезались рожки цивилизации, и они напоминают теперь забродившее сусло, — объявил Мэйтэй.
Наступила очередь хозяина. Он с важным видом сказал:
— Я много думал над этим вопросом. Полагаю, причина склонности людей к сыску кроется в чрезмерно развитом самосознании. Причем то, что я называю самосознанием, не имеет ничего общего с тем, что Докусэн-кун называет прозрением или единением «Я» с небом и землей…
— Как-то ты непонятно изъясняешься. Уж если ты, Кусями-кун, забрался в дебри великих теорий, то позволь и недостойному Мэйтэю пожаловаться на современную цивилизацию и изложить свои взгляды.
— Ну излагай, излагай. Как будто у тебя есть что излагать.
— А вот и есть. И еще как есть. Ты вот недавно кланялся сыщику, как божеству, а сегодня сравниваешь сыщиков с ворами и бандитами. Ты — воплощенное противоречие. А я всю свою жизнь ни разу не менял своего мнения.
— Сыщик — это сыщик. Агент — это агент. Недавно — это недавно. Сегодня — это сегодня. Постоянство мнений свидетельствует об отсутствии умственного прогресса. «Дурак не сдвинется» — это про тебя сказано.
— Ох, как строго! Даже сыщика похвалишь за такую прямоту.
— Это я — сыщик?
— Я не говорю, что ты сыщик. Ты не сыщик и потому человек прямой. И давай не будем ссориться. Давай лучше послушаем продолжение твоего мудрого рассуждения.
— Самосознание, — сказал хозяин, — это когда современные люди слишком отчетливо сознают, что им выгодно и что им невыгодно, а также что выгодно и что невыгодно другим. Это самосознание все более обостряется с развитием цивилизации. Хэнлей говорил о Стивенсоне, что Стивенсон ни на минуту не мог забыть о своем «Я». Он не мог пройти мимо зеркала, не оглянувшись на свое отражение. И таковы все люди нынешнего времени, независимо от того, спит их «Я» или не спит. Их постоянно преследует это «Я», где бы они ни находились, чтобы ни делали. Поведение и слова людей становятся искусственными, жизнь превращается в муку, они с утра до вечера живут с таким ощущением, словно на смотринах. Слова «спокойствие» и «умиротворенность» стали пустыми звуками, лишенными всякого смысла. Вот почему я говорю, что современный человек детективен. Он все время высматривает и вынюхивает. Он вороват. Он скрывается от других и во всем ищет выгоду. Самосознание его обостряется. Он все время беспокоится, удастся ли ему поймать вора. Он думает о выгоде во сне и наяву и становится похож на вора и на сыщика. Все время оглядываться и копошиться, не иметь до самой могилы ни минуты покоя — вот удел современного человека. Это и есть проклятие цивилизации. Ужасно глупо.
