и пришел к выводу, что причин бить тревогу нет.
— Очень мило с его стороны. Нынешние врачи так бессердечны.
— Тем не менее, похоже, он прав.
— А Дэвид сказал, что Артур на самом деле сошел с ума, — сквозь слезы проговорила она.
— Дэвид — десятилетний мальчик, его вся эта история просто выбила из колеи.
— Адриан, что же мне делать?
— Во-первых, идите сюда. — Они сели на диван, и Суортмор взял ее за руку. — Элизабет, я помогу вам разделаться с этой историей. — И затащу тебя в постель, подумал он. После стольких передряг получишь удовольствие высшего класса. — Артур на Паддингтонском вокзале. Доктор считает, что его можно без всякого риска оставить там, надо только за ним присматривать.
Она согласно кивнула.
— Но кто же станет присматривать?
— Я. Я сам. И попрошу кое-кого помочь мне.
— Пожалуйста, Адриан, не впутывайте в эту историю много посторонних.
— Я же не сказал «много». У меня есть один-два подчиненных, которым я доверяю, они — могила. А если выяснится, что работа эта действительно трудоемкая, найму детектива из какой-нибудь частной фирмы, снискавшей себе хорошую репутацию и умеющей хранить секреты. В любом случае ничто не выплывет наружу, никто не будет задет или обижен. Задача ведь проста следить, чтобы Артур не причинил себе вреда. До тех пор пока…
— Пока что?
Он повернулся к ней.
— Доктор Блейкни говорит, что ему станет или лучше, или хуже. Нечего сказать, точный прогноз для больного. Если ему станет лучше, он уйдет с вокзала, вернется к людям, в общество, тогда мы облегченно вздохнем, и вся история на этом кончится. — Черта с два. Не раньше, чем он сослужит мне добрую службу для Бена, думал тем временем Суортмор. — А если ему станет хуже, мы тщательно продумаем, как быть.
— Но что же делать, если ему сделается хуже?
— Элизабет, у вас сейчас трудное время. Если — что бог не допустит, и я всерьез не думаю о таком исходе — ваш муж окажется тяжелобольным, ему нужен будет уход, как всякому больному. В любом случае, это не зависит ни от вас, ни от меня. И сейчас, когда все ждут, как развернутся события, от вас требуются только выдержка и присутствие духа.
— И сейчас, — сказала она мягко, — некая сила послала мне в помощь вас.
— Да, — засмеялся он. — Сила по имени Пелт. — Он вскочил. — Боже мой! Я же совсем забыл о нем!
Он начал торопливо листать справочник, разыскивая телефон ресторана, потом попросил позвать мистера Пелта, подождал, пока за ним сходят, затем серьезно и доверительно объяснил приглушенным голосом:
— Ее нельзя оставить в беде. Здесь все очень сложно. Уверен, вы поймете меня правильно. Хотите обсудить что-нибудь со мной?.. Может, встретимся в городе? В следующую среду? Прекрасно.
Отделавшись от Пелта, он вернулся в гостиную спокойный и беспечный.
— А теперь, Элизабет (о, с какой непринужденностью он это произнес! Так говорят со старым другом, с настоящим другом!), доверьтесь мне, поделитесь со мной, что вы на самом деле думаете об этом?
— Обо всем этом?
— О вашем муже, о его уходе из дома, о его villeggiatura [14] на вокзале, о слухах насчет его невменяемости, о том, как это сказалось на вас и ваших детях, обо всем этом. Расскажите!
— Я ведь не католичка, Адриан, — ответила она, — а если и была бы ею, вы — не мой духовник.
Он с удовлетворением отметил про себя, что в ней еще остались силы сопротивляться.
— И тем не менее я хочу знать, — настаивал он. — Хочу понять происходящее до конца. Меня ведь беспокоит ваша судьба.
— Почему, Адриан?
— Потому что вы всегда мне очень нравились, хотя жизнь разлучила нас. А теперь она снова свела нас, и вы — в беде.
— Иными словами, вам жаль меня, как жаль любую другую старушку, невезучую, прикованную ревматизмом к креслу.
— Элизабет, не надо язвить. Люди любят вас за ваши достоинства. И если вам хотят помочь, так это оттого, что вы достойны помощи.
— О Адриан. — На затуманенном лице пробилась улыбка. — Мне так хотелось бы в это верить.
— Разрешаю вам поверить. Это правда.
— Что же мне делать с детьми, Адриан?
— Оставьте их в покое. У них свой круг интересов, дающий им жизнестойкость. Девочка вот-вот увлечется мальчиками, и на уме у нее будет только одно — как бы выскочить замуж. А потом у нее начнутся свои заботы. А Дэвид…
— Меня тревожит именно Дэвид. Почему он поехал сегодня к Артуру и не сказал мне ни слова?
— Очень просто. Если бы он что-нибудь сказал вам, вы бы не пустили его. Возможно, он подсознательно чувствовал, что вы станете ревновать его за то, что он установил какие-то отношения с отцом, когда у вас с ним все порвано. — Суортмор замолчал и пристально посмотрел на нее. — Он ведь не ошибся, Элизабет?
Она медленно покачала головой.
— В глубине души я смирилась, что между мной и Артуром все кончено. Я знаю, он не вернется.
— Почему вы в этом уверены?
— Потому что последние пять лет мы все глубже и глубже забивались каждый в свою нору. Под конец я совсем перестала понимать его.
— И чья в этом вина?
— Трудно сказать. Казалось, он где-то, куда мне доступ закрыт. Возможно, будь я другой, мне бы удалось понять его. Он никогда не умел говорить о своей работе и оттого был одинок. Думаю, это — главная причина.
— Почему же он не умел рассказывать о своей работе? Она слишком сложная?
— Для непосвященных — да, но, даже когда он встречал людей, которые поняли бы его, он и тогда не мог им ничего рассказать. Он всегда был замкнут.
— Почему же?
— Сразу после войны он занимался секретными исследованиями. Ему разрешалось обсуждать свою работу лишь с несколькими коллегами, и то при закрытых дверях. И вот однажды, году в пятьдесят первом, он пришел домой и сказал, что его рассекретили, что теперь его исследования носят иной характер и он, если захочет, может рассказывать о них другим. Но почему-то он никогда этого не делал.
— У него были близкие друзья?
— Раньше он был очень близок со своим старшим братом. Но тот уехал в Новую Зеландию, и Артур не видел его лет десять. Он часто поговаривал, что съездит к нему на рождество или еще в какой-нибудь праздник, но, когда праздник наступал, получалось, что такие расходы нам не по карману.
— А кто еще?
— У него был очень близкий друг, еще по колледжу, Джеффри Уинтерс. Но Джеффри умер года
