— А я, — с невыразимым презрением возразила ей миссис Уилфер, — я отказываюсь понимать, как девица может произносить вслух, да еще с таким удовольствием, название некоторых частей туалета. Мне приходится краснеть за тебя!
— Благодарствуйте, мама, — зевая, протянула Лавви, — Но если понадобится, я сама за себя покраснею.
Тут мистер Самсон, решивший восстановить мир и согласие между дамами, что ему никогда, ни при каких обстоятельствах не удавалось, сказал с приятной улыбкой:
— Уж если говорить начистоту, сударыня, так все мы про это знаем. — И тут же понял, какой позор он навлек на свою голову.
— Про это? — сверкая очами, повторила миссис Уилфер.
— В самом деле, Джордж, — возмутилась мисс Лавиния. — Я не понимаю ваших намеков и думаю, что вам следовало бы выбирать слова и не касаться личностей.
— Бей, бей, не жалей, мисс Лавиния Уилфер! — вскричал мистер Самсон, сразу же погрузившись в бездну отчаяния. — Бейте, не жалейте!
— Что значат эти кучерские выкрики, Джордж Самсон, я даже отдаленно не могу себе представить, — сказала мисс Лавиния. — И не собираюсь ломать над ними голову, мистер Джордж Самсон, а бить и жалеть… — Неосмотрительно подхватив выраженьице Джорджа Самсона, мисс Лавиния увязла в этой фразе и заключила наспех: — Про битье тут совершенно ни к чему. — Отповедь получилась не совсем убедительная, и подкрепила ее только надменность тона.
— Вот так всегда! — горестно воскликнул мистер Самсон. — Видно, таков удел мой!
— Если вы хотите намекнуть, — срезала его мисс Лавви, — что «таков удел ваш с детских лет» и что-то там про свирель и газель[35], то не трудитесь продолжать. Вы — и газели! Где уж вам! Присутствующие не обольщаются на этот счет. Ваши возможности слишком хорошо им известны. (Удар в самое сердце!)
— Лавиния, — замогильным голосом проговорил мистер Самсон. — Вы меня не поняли. Я хотел сказать вот что: мыслимое ли дело, чтобы мне удалось сохранить прежнее место в вашей семье после того, как фортуна обогрела ее своими лучами! Зачем вы везете меня в сиящие чертоги? Затем, чтобы тыкать мне в глаза моим скромным жалованием? Благородно ли, великодушно ли это с вашей стороны?
Не желая терять представившегося ей случая отпустить несколько нравоучительных замечаний с высоты своего трона, величественная матушка воспользовалась их перепалкой.
— Мистер Самсон, — начала она. — Я не допущу, чтобы вы ложно истолковывали намерения моей дочери.
— Ах, оставьте, мама, — презрительно бросила мисс Лавви. — Его слова и его поступки меня нимало не трогают.
— Нет, Лавиния, — упорствовала миссис Уилфер. — Тут задета честь нашей семьи. Если мистер Джордж Самсон даже мою младшую дочь обвиняет…
— Не понимаю, почему «даже», — перебила ее мисс Лавви. — Что я, хуже других, что ли?
— Молчать! — грозно провозгласила миссис Уилфер. — Повторяю: если мистер Джордж Самсон обвиняет мою младшую дочь в столь низменных целях, его обвинения падают и на мать моей младшей дочери. Эта мать отвергает их и спрашивает у мистера Джорджа Самсона, не сомневаясь в его добропорядочности, что ему, собственно, нужно? Может быть, я ошибаюсь, это вполне вероятно, — миссис Уилфер величественно взмахнула перчатками. — Но, по-моему, мистер Джордж Самсон едет в роскошном экипаже. По-моему, мистера Джорджа Самсона везут в дом, который он сам назвал «чертогом». По-моему, мистер Джордж Самсон приглашен вкусить… как бы это выразить… вкусить от величия, ниспосланного семейству, с которым он мечтает породниться. Чем же оправдать такой странный тон мистера Самсона?
— Оправдать его можно тем, сударыня, — упавшим голосом пояснил мистер Самсон, — что я болезненно воспринимаю свое ничтожество в смысле финансов. У Лавинии теперь такие связи! Смею ли я рассчитывать, что она останется прежней Лавинией? И разве не извинительно с моей стороны, что я так больно чувствую ее нападки?
— Если вы недовольны своим положением, сэр, — с ядовитой вежливостью проговорила мисс Лавиния, — мы можем ссадить вас на любом углу, который вы укажете кучеру моей сестры.
— Моя дорогая Лавиния, — с чувством произнес мистер Самсон, — я вас обожаю.
— Обожайте меня как-нибудь по-другому, — отрезала эта юная особа, — иначе мне таких обожателей не нужно.
— А к вам, сударыня, — не унимался мистер Самсон, — я питаю глубочайшее уважение, хотя мне, разумеется, никогда не постичь всех ваших достоинств. Пожалейте несчастного, Лавиния! Сударыня, пожалейте несчастного, который чувствует, на какие жертвы идут ради него ваши благородные сердца, но теряет разум… — мистер Самсон ударил себя ладонью по лбу, — …при одной только мысли, что ему приходится соперничать с вельможами и богачами!
— Когда вам действительно придется вступить в соперничество с вельможами и богачами, вас, по всей вероятности, известят об этом, — сказала мисс Лавви. — Известят заранее. Во всяком случае, если тут будут затронуты мои интересы.
Мистер Самсон не замедлил воскликнуть со всей пылкостью, на какую был способен:
— Ангел! — и смиренно пал к ногам мисс Лавинии.
Только этой победы и недоставало для полного удовлетворения маменьки и дочки! — явиться с покорным рабом в те самые сверкающие чертоги, о которых он говорил, и провести его по этим чертогам как живого свидетеля их славы и яркое доказательство их великодушия. Спускаясь по лестнице, мисс Лавиния разрешила ему идти рядом с собой, словно говоря: «Несмотря на окружающую нас роскошь, я все еще ваша, Джордж. Сколько это продлится, сказать трудно, но пока я все еще ваша». Кроме того, она громогласно и благосклонно называла ему предметы и вещи, которых он до сих пор видеть не видывал:
«Тропические растения, Джордж», «Клетки с птицами», «Часы золоченой бронзы, Джордж», — и так далее, и тому подобное. А миссис Уилфер шествовала впереди, точно вождь племени каннибалов, который, боясь уронить свое достоинство, не выказывает ни малейших признаков удивления или восторга при виде открывающихся его взорам чудес.
В самом деле, поведение этой внушительной матроны во время визита к дочери могло бы служить образцом для всех внушительных матрон при подобных же обстоятельствах. Она поздоровалась с мистером и миссис Боффин так, будто мистер и миссис Боффин говорили о ней все то, что в действительности исходило из ее уст, и дала понять, что только время может изгладить нанесенные ими обиды. В лакеях, прислуживающих за обедом, она видела своих заклятых врагов, которые только и думают, как бы преподнести ей какую-нибудь гадость на блюде или облить ее презрением из графина. Она сидела за столом по правую руку от зятя, прямая как палка, видимо боясь, не подсыпали бы ей отравы в кушанья, и готовясь дать мужественный отпор всем злодейским покушениям на ее жизнь. С Беллой она держалась так, точно это была молодая светская дама, с которой ей пришлось где-то встретиться несколько лет назад. И даже оттаяв немножко после бокала пенистого шампанского и делясь с зятем кое-какими воспоминаниями о своем папе, она сопровождала их такими поистине арктическими намеками на тех, кто после смерти этого замороженного представителя их замороженного семейства отказывался признать в ней благодетельницу рода человеческого, что ее слушателей пробирало леденящим холодом до самых пяток. К концу обеда в столовой появилась Неутомимая. Уставившись на гостей во все глаза, она только-только хотела улыбнуться слабенькой, бледной улыбочкой, как вдруг узрела свою бабушку и тут же залилась безутешными слезами, почувствовав колики в желудке. Когда же эта величавая леди, наконец, собралась восвояси, трудно сказать, что означал ее вид: то ли она сама шла на виселицу, то ли оставляла обитателей этого дома в ожидании грозящей им смертной казни. И все же Джон Гармон получил большое удовольствие от визита своих родственников и признался жене, когда они остались вдвоем, что сегодня, на таком фоне, ее милая простота была особенно мила и прелестна, а потом добавил шутливо, что она бесспорно дочь своего отца, но не матери, ибо у такой маменьки такой дочери быть не может. Этот визит, как уже говорилось, был великим событием. Другое событие, хоть и не великое, но все же немаловажное по мнению обитателей дома Джона Гармона, произошло примерно в те же дни. Речь идет о первой встрече мистера Хлюпа и мисс Рен.
Кукольная швея обшивала с ног до головы куклу для Неутомимой, ростом раза в два больше этого юного существа, и когда она была готова, мистер Хлюп вызвался сбегать за ней. Вызвался и побежал.
— Входите, сэр, — сказала мисс Рен, сидевшая за своим рабочим столиком. — Вы, собственно, кто такой?
Мистер Хлюп представился ей, назвав свое имя и выставив напоказ все свои пуговицы.
— Вот оно что! — воскликнула Дженни. — Я давно хочу с вами познакомиться. Слышали, слышали, сэр, как вы отличились!