Бейтс лишь приподнял голову, когда воскресным утром Амброз Мейрик вошел в столовую. Он отметил сияющее лицо и восторженные глаза Амброза и молча удивился, ибо увиденное превосходило все его предположения.
Тем временем воскресенье в Люптоне текло как обычно, по давно заведенному порядку. В одиннадцать часовню заполнили мальчики. Их было около шестисот, старшие — в сюртуках, с высокими остроконечными воротничками, делавшими их похожими на извозчиков. У младших были большие отложные воротнички со стойками и короткие квадратные жакеты в баскском стиле. Аккуратные стрижки всех без исключения придавали мальчикам хотя и благопристойный. МО все же устрашающий вид. Учителя в сутанах сидели на месте хора. Высокий служитель мистер Хорбери, одетый в ^ниспадающую мантию, начал утреннюю молитву, а директор занял нечто похожее на трон возле алтаря.
Часовня не особо вдохновляла. Она была построена в стиле четырнадцатого века. Да, безусловно, это было четырнадцатое столетие, но перемещенное в 1840 год и, вероятно, ужасно воплощенное строителями. Узор окон — бледен и мелковат, украшения колонн и сводов — со всевозможными изъянами, алтарь — нелеп и непропорционален, а сосновые скамейки и места для хора — просто смешны. В память старым люптонианцам, что пали в Крыму, был установлен цветной витраж. Но его расцветка напоминала простенькие дешевые леденцы.
Служба проходила в спешке. Уже отзвучали молитвы, стихи и псалмы; священники и прихожане явно торопились и так отчаянно стремились к окончанию службы, что два-три слова в конце строфы и несколько фраз в начале следующей терялись в шуме соревнующихся голосов. Но Venite[193], Те Deum[194] и Benedictus[195] были исполнены четко и громко с резвым английским воодушевлением. Орган то грохотал, то нежно блеял подобно стаду овец; сейчас кто-то может поклясться, что до ушей доносились звуки свистулек; а потом органист, используя всю мощь своего инструмента, так стукнул по клавишам, что показалось, будто газовый взрыв и Армия спасения борются друг против друга. Известный аристократ, находившийся в тот момент в люптонской часовне, впоследствии сказал об этом случае следующее: "Небеса знают, я не приверженец обрядности, но признаю, что люблю искреннюю службу".
И все же это была, прежде всего, проповедь, сделавшая часовню местом, к которому часто возвращались многие воспоминания. Выпускники говорят — и, похоже, серьезно, — что высокая, величественная фигура доктора, возвышавшегося над всеми, его ярко-красный капюшон, выделявшийся светлым пятном на фоне тусклой и желчной краски бледно-зеленых стен, вдохновляли их в борьбе со всевозможными трудностями и соблазнами жизни.
Один из выпускников писал, что во время сложных, запутанных сделок на фондовой бирже он всегда помнил наставление доктора Чессона, которое было опубликовано в книге "Сражение в хорошем бок".
"Вы повторили то, что мне не раз приходилось слышать: 'Играй в игру'. Возможно, вы и не знаете этой фразы и зачастую произносите ее в шутку, но это все же лишь ваше современное мальчишеское изложение древнего, волнующего послания, которое я вам только что прочитал. "Сражайся в хорошем бою". "Играй в игру" — помните эти слова во время борьбы, беспокойства и стресса, которые, быть может, еще предстоят вам", — и т. д., и т. д., и т. д.
"Когда кризис миновал, — пишет тот же работник фондовой биржи, — я с благодарностью вспоминал эти слова".
"Голос, звучавший подобно призыву трубы на поле боя, приказывал нам всем не забывать, что Успех — это вознаграждение за Усилие и Выносливость", — вспоминал известный журналист.
"Мне помогли сказанные когда-то доктором слова о "соревновании в беге", — уверял молодой солдат, совершивший прекрасно продуманный побег из жестокого вражеского плена.
И я смог сохранить верность собственным установкам".
Тем воскресным утром Амброз Мейрик сел на свое место, испытывая огромное удовольствие от учиненного нм скандала, который привносил веселье в его мысль о том, что все это всего лишь ритуал религии. Бесцельное и взбалмошное веселье достигло своего апогея, когда зазвучал Те Deum, и Амброз с трудом сдерживал смех; а во время исполнения гимна "Радостен Твой высший Суд" ему так сдавило горло от смеха, что мальчик, стоявший за ним, испуганно отшатнулся.
Но проповедь!
Ее можно найти на странице сто двадцать пять "Проповедей Люптона". Она была связана с притчей о талантах и показывала мальчикам, в чем состоит грех человека, который, обладая талантом, скрывает свой дар.
"Полагаю, — говорил директор, — что многих из старшеклассников заинтересовало, в чем действительно состоял грех этого человека. Вы можете внимательно прочитать греческие заветы и затем попытаться сформулировать в уме некоторую аналогию с событиями притчи, но я не удивлюсь, если вы скажете мне, что потерпели фиаско. Что это был за человек? Я представляю ваши беседы друг с другом. И догадываюсь, что на ваш взгляд, ответа на этот вопрос не существует. Да, вы не жаждете на него ответить. Вы — истинные английские мальчики, сыновья английских джентльменов, коим атмосфера казуистики, тайны и коварства не знакома, и смею думать, подобная атмосфера была бы отвергнута вами с презрением. Вы приходите из домов, где отсутствуют тени и темные углы, в которые нельзя совать нос. Ваши родные и друзья не скрывают свои дарования от других. Некоторые из вас, возможно, имели привилегию слышать беседы кого-то из тех великих государственных деятелей, что проводят в жизнь теории нашей необъятной империи. Я уверен, вы заметите, что в мире политики нет бесполезного культа скромности, нет выдуманного нежелания упоминать о достойных подвигах. Все вы члены замечательного общества, в котором каждый из вас так горд, о котором мы думаем, как о великой идее, что стимулирует нашу жизнь. Здесь, скажете вы, нет скрытых талантов, ибо цель английской частной закрытой школы — благодарю Бога за нее! — откровенность, искренность и здоровое соперничество; каждый делает все возможное для общего блага. В наших занятиях и и наших играх каждый желает отличиться, выиграть приз. Мы боремся за купленный приз, полагая, что он неподкупен, и это дисциплинирует нас. Так человек клянется в любви к Богу, которого никогда не видел, а не к родному брату, которого видел не раз! Позвольте вашему свету гнить перед людьми. Будьте уверены, что мы никогда не победим Небеса, презирая землю.
Еще в пеленках человек начинает скрывать свой талант. Что эта история означает? Какое сообщение она несет нам сегодня? Я расскажу вам.
Несколько лет назад, во время летних каникул, я участвовал в прогулочном туре в горном районе на севере Англии. Небо было ярко-голубым, солнце светило, как будто оно проповедовало счастье на земле. К концу дня я вошел в спокойную прекрасную долину среди холмов, и тут бриз донес до меня три печальные ноты колокола. Затем последовала пауза. Снова три удара, и через мгновение эти мрачные, заунывные звуки в третий раз потрясли мой слух. Я пошел в сторону колокольного звона, заинтересовавшись, откуда он и что означает; и скоро я увидел перед собой великолепные величественные здания, окруженные мрачной и очень высокой стеной.
Это был римский католический монастырь. Колокол звонил к Angelus[196].
Мне удалось войти и поговорить с некоторыми из несчастных монахов. Я вас удивлю, если упомяну имена кое-кого из обманутых людей, добровольно заточивших себя в эту тюрьму. Достаточно сказать, что среди них были солдат, отличившийся на поле боя, художник, государственный деятель и врач с приличной репутацией.
Теперь вы понимаете? А! Придет день — думаю, вы знаете, как он называется, — когда эти бедные люди не смогут ответить на прямые вопросы: "Где Талант, что так щедро вам дарован? "Где была твоя шпага, когда над страною нависла опасность?"; "Где картина твоя затерялась, твоя жертва искусством во благо нравственности и человечества, когда двери Великой Выставки были открыты?'’; "Куда делось твое Богом данное искусство врачевания, когда Особу Королевской Крови приковал к постели ужасный, даже смертельный, недуг? А в ответ? — "Я загубил его еще в пеленках…" И в том же духе, и т. д., и т. п.
Затем все шестьсот мальчиков запели: "О Рай! О Рай!" с такой страстью и искренностью, что были неотразимы. Орган гремел до тех пор, пока не задребезжали от сотрясения стекла, на чем служба и закончилась.
Глава V
Самые последние слова, которые Амброз услышал перед пробуждением, были очень необычны и прочно засели у него голове — вновь и вновь всплывали они в памяти, даруя сладостную негу и нежные поцелуи его несчастному избитому телу. На самом деле в другое время эти слова никогда бы не извели на него такого впечатления, хотя многие люди могли придать им более серьезное значение, чем они имели той чью! Осуждение звучало примерно так:
