— Мама собирает старые книги, они вон там, слева, — небрежно бросает подходящий сзади Ваня. — Находит их за копейки на разных барахолках. Я один раз открыл, а там ерунда какая-то, непонятные рисунки и написана сплошная белиберда. Не знаю, что ей в этом нравится.
Саша мысленную пометку делает — потом, без Вани, прийти сюда и посмотреть, что за белиберда и непонятные рисунки в старых книгах с барахолок. У нее есть подозрения на этот счет, и подозрения довольно-таки серьезные — она о них молчит и позволяет ему снова взять ее за руку и повести дальше. На первом этаже гостиная, окнами выходящая на цветочные клумбы Елены, и столовая, где может разместиться при желании до двадцати человек, но стол посередине всего на шестерых, и кухня, откуда безумно вкусно пахнет, и кладовка («мама думает, что я не знаю, где она держит конфеты, но я их давно нашел, они на второй снизу полке в самом конце», говорит Ваня, и Саше думается, что все-то она наверняка знает, просто позволяет сыну чувствовать себя героем-добытчиком)…
— На этом дереве, — говорит она, когда они выходят на улицу и он прямиком ее ведет к своему любимому ореху, на который, говорит, карабкаться любит, — было бы классно качели повесить. Знаешь, как в фильмах.
— Значит, повесим, — отвечает ей незнакомый голос вместо ванькиного из-за спины — голос взрослый, мужской, и в нем нотки смешливые. Саша ойкает и разворачивается моментально. — Саша, да? Меня Андреем зови, я твой временный опекун, отец этого оболтуса.
— Ну па-ап, — тянет Ваня обиженно, волосы откидывая назад — они опять ему в глаза лезут, ей думается, неужели нельзя их подстричь? Андрей смеется с его обиды и по голове его треплет, пресекая всякие попытки хоть что-то с волосами сделать.
— Приятно познакомиться, — говорит она вежливо: надо же быть воспитанной девочкой. Ладонь Андрея оказывается на ее плече, и она выдыхает: кажется, эта семья не собирается, как ее родители, каждый раз похлопывать ее по макушке, а значит, можно немножко успокоиться. — Да, я Саша, буду у вас жить ближайшие полгода.
— Полгода — это плохо, — заявляет Андрей. — Лето увидишь, осень тоже, зиму тоже, а вот весну нет. А весной тут красиво. Может, на год?
Саше кажется, что он смеется над ней, но она не обижается — это наверняка по-доброму.
— Это уже от мамы с папой зависит, — бормочет она себе под нос неловко, неуверенно. — Я пока вообще ничего не могу сказать, еще не поняла ничего и ни в чем не разобралась.
— Я надеюсь, тебе понравится, — звучит как утверждение. Ей бы эту убежденность. — Ладно, бегите, Ваня уже не может на месте стоять.
Ваня правда переминается с ноги на ногу, явно спеша ей еще что-то показать, и Саша кивает, прежде чем вложить ладошку ему в ладонь снова. Пару построек на заднем дворе неинтересны почти, незаконченный домик на дереве притягивает больше внимания — Ваня разливается соловьем, говорит, осталось только принести мебель, и можно будет хоть жить тут. А еще из окна этого домика, куда они вместе забираются — места навалом! — тоже лес видно. Бук почти на его опушке растет.
— Мама запрещает в лес ходить, и папа тоже, — бормочет Ваня недовольно, заметив, что она пялится в окно совсем беззастенчиво. — А мне хочется.
— Если запрещают, значит, есть почему, — назидательно заявляет Саша, разворачиваясь к нему, тянется невольно, чтобы из волос его выпутать застрявший листик, и замирает, когда он на нее смотрит. Ощущение, что она делает что-то неправильное. Ну, кроме того, что убеждает его не ходить туда, куда сама собирается. Расслабиться получается лишь через пару секунд неловкости. — Зато из окна красивый вид. Примешь меня сюда, когда закончишь обставлять?
— Только если поможешь, — парирует он. У мальчишек, которых она видела раньше, в тринадцать лет появлялась необходимость доказать свою крутость и взрослость другим — ей кажется, Ване плевать на это, ему нужно личное пространство. Может быть, она неправа — скорее всего она неправа, все-таки не взрослая и опытная, а ребенок, не так много знающий о людях — но в любом случае ей интересно, а что же дальше. Может быть, они станут кем-то вроде друзей? Если, конечно, в нем не проснется желание быть крутым, а не возиться с малявкой, как старшие мальчики ее и других девчонок ее возраста в школе называли.
— Помогу, — заявляет она уверенно, руки в бока упирая. — Вместе интереснее.
Не все и не всегда — и не все стоит ему знать. Но об этом она ему тоже не говорит.
========== Глава 2 ==========
Дни проходят тихо и незаметно, проскальзывают между пальцами водой. Андрей сдерживает обещание — хотя не совсем это обещанием было, а все же — и вешает качели на третий день. Ветви ореха толстые, но первые пару дней Саша раскачивается осторожно, едва-едва, пока во вкус не входит. Косички приходится переплетать после этого, конечно, но Елена не укоряет ее ни словом, лишь улыбается и по голове ее гладит коротко. Когда коротко, думается ей, можно. Так нормально. Она не только на качелях проводит время, если уж на то пошло — и по дому бродит, и на кухне помогает Елене, и в какой-то момент пристает к Ване, мол, давай домик обставим, лето скоро кончится, а ты как будто и не хочешь там время проводить. Он себе что-то под нос бурчит про приставучих девчонок, но соглашается, и полдня они потом таскают туда подушки, и пледы, и пару пушистых ворсистых ковриков, и книги, и вообще все, что, им кажется, может понадобиться и быть интересным. Она попутно узнает, что при должном старании там, может быть, и зимой получится проводить время, и эта мысль ее вдохновляет настолько, что помогает ему она вдвое усерднее — как знать, вдруг сейчас они обустраивают ее любимое место в этом доме? — а потом падает на кучу из подушек и пледов, руки-ноги раскинув, и смеется, когда Ваня рядом валится. Классно.
Но наутро не лезет в домик первым делом, а снова бежит к качелям. Без Вани в домик лезть не собирается. И к тому времени, как он из дома показывается, она уже не в силах оттолкнуться от земли, чтобы взмыть повыше, потому что ноги болят. Он зато выглядит полным сил и довольным жизнью, и Саше хочется попросить кого-нибудь запретить на законодательном уровне выглядеть довольными при недовольных людях. Пусть сочтут это каким-нибудь оскорблением чьих-нибудь там еще чувств, это ведь сейчас модно, думает она, вспоминая то, о чем много говорили старшеклассники еще весной.
— Ты чего с унылым лицом еле качаешься? — он перед ней встает, заставляя поднять на него глаза. Правда не понимает или просто пытается подколоть? Скорее, правда. Саша вздыхает.
— Ноги устали, — жалуется в ответ. — Я тебя пока ждала…
— Что, правда ждала? — он улыбается хитро. — Знал бы, не спал бы так долго.
— Зато выспался, — возражает она, следя за ним глазами. Ваня ее обходит по кругу, за спину ей заходя, и не получается не ждать конкретной подставы. — Ты же выспался?
— Ага, — соглашается он, за руки ее берет и заставляет ладони сжать на веревках, на которых качели висят. — Ну-ка держись крепче.
— Зачем? — она хмурится недоуменно. Ваня на миг показывается в поле зрения, возникает сбоку, улыбаясь чеширским котом.
— Извиняться буду.
В следующую же секунду земля уходит из-под ног, и Саша взлетает так высоко, как сама не могла бы. Ваня толкает ее в спину лишь в первый раз, затем уже цепляется за доску, на которой она сидит, чтобы толкнуть посильнее. Саша визжит и смеется, жмурится, когда кажется, что вот-вот влетит в другую ветку, но в итоге обходится. Когда качели останавливаются, она вываливается с них, голова кружится, и ему приходится ее поймать, чтобы она не упала — не то чтобы кто-то из них был против.
За эти несколько дней, ей кажется, они почти стали лучшими друзьями.
— Извинения приняты, — она легонько пихает его кулачком в бок. — Я рада, что дождалась тебя. Наперегонки до бука?
— Ноги коротки меня опередить, — Ваня показывает язык, срываясь с места. Саша смеется и несется следом.
Когда они, в домик забравшись, после драки подушками валятся прямо на пол, по крыше начинает стучать летний ливень. Саша жмурится довольно, вдыхает доносящийся через окно запах мокрой листвы и прибиваемой к земле пыли, и сворачивается клубочком, как сонный котенок — хотя ни разу не сонная.
