такой, как пришибленный. Гада этого нет, фотоаппарата нет. Вот и всё… А потом вижу — костюм на мне не мой, а как в зеркало глянул, как себя увидел… — тут несчастный, уткнувшись небритым лицом в ладони, громко зарыдал.
Зиновий Аронович, поглаживая больного по плечу и бормоча что-то, утешал его и думал, что во всём этом шизофреническом бреде есть, как это ни удивительно, какое-то правдоподобие. Ведь при первичном осмотре обнаружил врач след укола на запястье, а в крови пациента следы сильного снотворного. Были там и другие проблемы у этого достаточно молодого, сорока с небольшим лет, но уже изрядно изношенного тела: и начинающийся диабет, и намечающаяся гипертония, и увеличенная печень, и даже одна не слишком приличная болезнь, впрочем в лёгкой и быстро излечиваемой форме. Все данные пациента были уже известны. Паспорт находился в пиджаке, в котором его и повязала в рюмочной, где он буйствовал, ища кого-то, милиция и передала санитарам скорой. Ответ из ЖЭКа, подтверждающий, что данный гражданин действительно является Константином Сергеевичем Елецким и проживает по указанному адресу, тоже был подшит в дело. Осталось проверить другую версию, которая напрашивалась сама с собой и проверять которую ни одному врачу в голову бы не пришло.
— Евгений Викторович, — сверившись с блокнотом, сказал Зиновий Аронович. — У меня тут почему-то отсутствует ваша фамилия и адрес. Где вы проживаете?
Врал он. Всё было у него записано ещё в предыдущие беседы, но захотелось ему проверить, не собьётся ли тот, второй, неизвестно по какому праву поселившийся в мозгу у его пациента. И тот, как назло, не сбился, снова повторив те же и фамилию, и адрес, и даже номер телефона, который, правда, принадлежал не ему, а всем жильцам и стоял в бесконечном тёмном коридоре той огромной коммунальной квартиры на четырнадцать семей, в которой, как считал этот доппельгангер, у него была своя двенадцатиметровая комната и даже своя двухконфорочная плита на общей кухне. Впрочем, какие там «свои»? Не было у него ничего своего. Выдано всё было — во временное пользование.
Дежурство закончилось в восемь утра, все формальности с передачей смены — к девяти, и, демонстративно ускользнув от традиционного чаепития с главврачом, в половине десятого Зиновий Аронович был уже на свободе. Да-да, именно так он воспринимал этот момент, когда, проведя бессонные сутки — двадцать четыре часа, а с пересдачами и много больше в этом жутком, вопящем и вопиющем безысходном кошмаре, — выходил он к затхлому, полуразрушенному берегу реки Пряжки. Как бы ни был уныл вид этой, в отличие от большинства набережных Ленинграда, не стянутой смирительной рубашкой гранитных парапетов реки, всё же был он просторнее и свободнее того удушливого мира, где он, впрочем добровольно, перед тем находился. Станция метро была недалеко, и уже около десяти Зиновий Аронович давил на кнопку звонка, переминаясь с ноги на ногу, перед дверью квартиры номер семь дома номер сорок четыре по Лиговскому проспекту. Звонков у двери было полтора десятка. Рядом с одними виднелись малочитаемые имена жильцов, у одного была прикручена латунная табличка с именем владельца, а возле некоторых не было вообще ничего. Поколебавшись и надев для верности очки, Зиновий Аронович нажал кнопку одного из них, рядом с которым на узком кусочке картона было нацарапано имя, схожее со вторым именем его пациента. Никто не отозвался. Зиновий Аронович выждал несколько минут и нажал на следующий звонок. После четвёртой попытки за дверью послышались лёгкие шаги, и звонкий детский голос задал недетский вопрос:
— Чего надо?
Растерянный доктор ответил, что он к Буданову Евгению Викторовичу, после чего услышал удаляющийся топот и тот же голос, прокричавший где-то в коридорной глубине:
— Баба, Баба, это к дяде Жене пришли.
— Собутыльник припёрся, — констатировал приближающийся женский голос, сопровождаемый шаркающим звуком тапок.
Дверь распахнулась, но лишь на длину цепочки, и тот же вопрос прозвучал уже в другом, более зрелом исполнении:
— Чего надо?
— Здравствуйте. Я знакомый Евгения Викторовича, — начал было доктор излагать заготовленную легенду, как на сеансе гипноза, звучным и чётким голосом, но приём не сработал.
— Нету его, — прервали изнутри и попытались закрыть дверь, но Зиновий Аронович успел потянуть её на себя и подставить ногу. Понимая неравенство сил, старуха стала сговорчивее.
— Не живёт он больше тут, — заявила она. — Позавчера пришёл. Сказал, что выписался и завербовался куда-то на Север. Вещички собрал и уехал. Насовсем уехал. Ногу-то убери, милок.
— Вот как… — задумчиво протянул растерянный Зиновий Аронович. — А вы ничего такого необычного в нём при этом не заметили?
— А как же. Знамо, заметила, — едко откликнулась старуха. — Трезвый был!
И, изловчившись, через приоткрытую дверь лягнула Зиновия Ароновича в голень, а когда тот непроизвольно отдёрнул ногу — захлопнула дверь. Победный удаляющийся хохот он уже не слушал, погрузившись в свои мысли. Всё из сказанного этой старой ведьмой не противоречило его теории, кроме одного… Не мог Евгений Буданов заходить позавчера в эту квартиру, ну никак не мог, потому как уже почти неделю находился в месте, из которого выйти ему будет совсем не просто… А значит, ошибся он, теория неверна и ничего загадочного в этом случае нет.
Верный правилу доводить всё до конца, поплёлся он, хоть и без всякой надежды, в паспортный стол ближайшего отделения милиции. В подобные места не принято приходить с пустыми руками, но ни коробки конфет, ни даже захудалой молочной шоколадки у него с собой не было. Но ему повезло, попал он туда сразу после обильного чаепития с тортом по случаю чьего-то очередного дня рождения, девушки были сыты и расслабленны, и одного только его удостоверения из знаменитой «Пряжки» и легенды о неопознанном больном оказалось достаточно. Пышная и томная, раздобревшая и раскрасневшаяся от горячего чая и комплиментов блондинка вытащила из железного ящика несколько карточек.
— Да, есть такой. Да, проживал. Да, выписался в связи с переездом на новое место жительства. Куда? Нет у нас таких сведений. Фотографию? Ну ладно, так и быть… Хоть и стесняюсь, но вам, как врачу, покажу.
Все в комнате дружно заржали, но Зиновий Аронович только вяло оскалился. Высокий, смуглый и темноволосый мужчина лет двадцати пяти был никак не похож на потёртую сорока с лишним развалину, лежавшую сейчас у него в отдельном больничном боксе без ручки на внутренней стороне двери. Подселенец в мозг его пациента исчез, и добраться до разгадки не получилось.
Поздним вечером того же дня в крохотной, но своей и отдельной кооперативной квартирке — единственной собственности, что осталась ему после всех семейных пертурбаций, — Зиновий Аронович выпивал со своим ближайшим приятелем и бывшим одноклассником Лёнькой Фоминым, а ныне Леонидом Петровичем и капитаном ленинградского угрозыска.
— Понимаешь, Лёнька, какая штука, — задумчиво разглагольствовал доктор, плавно размахивая рюмкой. — Странное время какое-то. Вот у меня в отделении нет ни одного Наполеона или Александра Македонского. Вот сошёл с ума младший лейтенант — и что? Он мнит себя майором! Свихнулась продавщица из гастронома — догадайся, кем она себя теперь видит? Завмагом! Где Иисусы? Где инопланетяне? У нас измельчали даже сумасшедшие.
— Да и у нас тоже рутина… мелочь, стандарт. Профессоров Мориарти нет, — засмеялся приятель. — Но, может, это и к лучшему. А так… пьют, бьют друг другу морды. Ну и воруют, конечно, это основное занятие сейчас. Но тоже как-то неизобретательно. Кошельки, сумочки, ну квартиры обносят, а вот что-то новенькое увидеть трудно. Хотя… не часто, но встречаются и оригиналы. Иногда воруют самые неожиданные вещи: грязное бельё в прачечной, тела.
— Что? — вздрогнул Зиновий Аронович. — Тела? Какие тела?
— Да какая-то дурацкая история, — ответил Фомин. — Поступило через скорую в морг тело какого-то бомжа. От чего помер — неизвестно. Выяснить не успели. Поступило, как положено, было зарегистрировано, а на следующее утро исчезло… и никаких следов. Ни дежурный прозектор, ни ночной сторож, который был трезв (что само по себе уже подозрительно), ничего такого не помнят. Никто не приезжал, ничего не увозил. Чудеса.
Выспавшийся и тщательно выбритый Макс разбудил его звонком в дверь около полудня. Он выглядел таким
