— Сашунь? — мама дверь незапертую легко толкает, в ванную заглядывает, прежде чем зайти — ее в зеркале видно, иначе пришлось бы повернуться к двери. Направление ее взгляда она прослеживает легко, похоже, и улыбается сконфуженно. — Я хотела потом рассказать, после ужина. Сюрприз сделать. Видимо, надо было повнимательнее прятать все улики.
— То есть ребенок и правда будет? — собственный голос Саше кажется хриплым и непослушным. Неприятным даже почти — приходится прокашляться. Мамина улыбка из сконфуженной превращается в неловкую.
— Это проблема?
Нет, ну вот что она такое говорит? Саша носом шмыгает, сморгнуть пытается навернувшиеся слезы, и, разворачиваясь, как есть, с руками все еще в мыле, маму обнимает, стараясь не намочить ей одежду. В мокрой, как ни крути, потом неприятно, а ей теперь, оказывается, не только о себе думать надо.
— Я на бензине или на билетах разорюсь, туда-сюда ездить, к вам и к этому маленькому чуду, — смеется она, отстраняется, чтобы руки вытереть, и ладонь к маминому животу, еще еле заметному, тянет. — Можно?
— Ты там ничего не почувствуешь, — мама тоже смеется. — Там еще такой маленький комочек, еще я его не чувствую.
Саша только улыбается молча, глаза прикрывает — так сосредоточиться легче. Под ладонью, не совсем там, куда она ее положила, чуть ниже, будто едва заметная пульсация, не болезненная, не вредная, не как от болезни. Другая. Ладонь приходится сдвинуть, чтобы почувствовать лучше, и счастливую улыбку сдержать не получается.
— Привет, чудо, — зовет она шепотом. — Это твоя старшая сестричка. Ты давай там, расти, не сильно спеши, всему свое время. Я тебя буду ждать тут.
— Ты его правда чувствуешь? — мама смотрит недоверчиво и изумленно. Она серьезно? Похоже, да.
— Мам, я ведьма. Причем целительница. Кто-то лучше всего с погодой справляется, кто-то с эмоциями, кто-то еще с чем-то, а я с человеческим организмом. Чтобы я не почувствовала беременность, да я бы сама себя не уважала.
Мама смеется, и все удивление с лица ее уходит. Вот так-то лучше.
— Пошли ужинать, — говорит она. — Мы пока тут секретничаем, Ванька твой уже наверняка на кухне руки помыл. Я мясо с овощами запекла, как ты любишь. А еще раскладушка сломалась, так что мы матрас купили. Потерпите пару ночей спать не в одной кровати?
Щеки вспыхивают моментально, а на лицо наползает дурацкая смущенная улыбка. Нет, было бы глупо предполагать, что мама не догадывается. Она и не предполагала. Но ожидать, что она вот так вот об этом походя скажет, тоже не могла. Когда они на кухню выходят, она все еще красная. Румянец так легко не сходит, к сожалению. Папа и Ваня встречают их улыбками такими, что, не знай она наверняка, что они не слышали их разговора, решила бы, что знают все, о чем они говорили. Не, это уже паранойя.
— Вань, а ты как относишься к детям? — спрашивает папа уже посреди ужина. Ваня давится от неожиданности, глаза несчастные поднимает, пока откашляться пытается, стучит себя кулаком в грудь — ей приходится его по спине похлопать. Родители выглядят так, будто сейчас засмеются, но мама все-таки протягивает ему чашку воды.
— Спасибо, теть Ян, — хрипит он, прокашлявшись, и пару глотков делает. Голос у него после этого почти нормальный. — Мы… — он кашляет еще пару раз, — мы с Саней пока не торопимся с этим.
Саше теперь тоже смешно, но смех она сдерживает. Ну да, их в последние несколько дней спросили об этом чуть ли не все, чтобы знать, какие у них планы, и не потребуется ли от них поменять ради этого свои. Даже тетя Эля спросила — как она сама сказала, Дашка уже подросла, и она могла бы иногда сидеть с ребенком, если им надо, да и ее дочке было бы веселее. Но Ване, в принципе, такая реакция простительна, он ведь не знает о том, почему вопрос задан.
— Ванюш, — она его треплет по волосам, довольно отмечая, как он ластится совсем инстинктивно, невольно даже, совсем как кот, — ну не так вопрос звучал. Не в том вопрос, планируем ли мы детей, а в том, как ты к ним относишься.
— Хорошо отношусь, — он улыбается, но взгляд его все еще недоверчивый, хоть и напополам с этой самой улыбкой. Да, детей он любит, посмотреть хотя бы на то, как он возится с Дашей каждый раз, когда тетя Эля с ней приходит, как выдумывает для нее тысячи разных игр, как кормит или даже убаюкивает, чтобы она уснула. Когда-нибудь — не сейчас — из него наверняка выйдет хороший папа.
Не сейчас, это точно. Они все-таки оба не готовы.
— Значит, будем и дальше тебя ждать вместе с Сашуней, — хмыкает мама. Нет, ну как будто иначе не ждали бы, особенно учитывая, как они довольны тем, что Ваня нашел-таки как с ней объясниться и они теперь вместе. — Ну, когда ребенок будет.
— Я старшей сестрой буду, Ванюш, — влезает Саша, прежде чем Ваня опять решит, что его про их детей спрашивают. — Совсем скоро уже. Представляешь, я уже чувствовала малыша. Такой маленький комочек, только начал формироваться. Не верится даже, что все мы такими вот комочками были.
— В смысле, чувствовала? — папа хмурится, и лицо у него совсем такое же, как было у мамы там, в ванной. С кем поведешься, вспоминается Саше старая поговорка… Смешно становится снова.
— Андрюш, Сашуня же ведьма у нас, — мама его ладонь своей накрывает, улыбается мягко, ну будто сама не удивлялась так же минут пятнадцать назад. — Они больше чувствуют, чем мы.
— Все по-своему, — вставляет и Ваня свои пять копеек. — Мама бы, например, вряд ли смогла так легко почувствовать это, зато сколько раз она нас с Саней успокаивала, когда мы нервничали, не сосчитать. А Саня целительница.
— А как это понять?
Мама улыбается, когда папа этот вопрос задает, но глаза и у нее вспыхивают на миг. Интересно и ей. Они ни разу об этом не говорили, в конце концов.
— То, что в ведьме сильнее всего из всех возможных сил, и есть ее специализация, — объясняет Саша, припоминает, как ей это тетя Лена объясняла. — Оно и прорывается первым. Какая-нибудь погодница попадет в грозу и отведет ее от себя, не задумываясь об этом, а целительница будет трястись под деревом и не подозревать, что она бы могла это сделать, потому что не знает, что она ведьма. Потому что сила еще не проснулась. А когда просыпается, и когда она уже умеет с ней управляться, тогда может.
— Тогда какая суть в специализации-то? — папа, похоже, все еще не до конца врубается. Она тоже не сразу поняла, впрочем, так что осуждать его не собирается.
— Пап, профессиональный электрик починит розетку быстрее тебя, потому что он этому учился. Вот тут то же самое.
— У Сани сила проснулась, когда я голову разбил при падении, а она меня вылечила за пару секунд. Еще и кровью поделилась, — опять дополняет Ваня. — Так и поняли, что она целительница.
Об этом родители явно не знали: переводят с него на нее взгляд и обратно. Ну да, она же не рассказывала.
— Кровь делает все сильнее, — поясняет Саша. — Я тогда не знала, правда. На автомате все делала, сама не знаю как. Вообще не понимала, что делаю. Зато сработало.
Это для нее немного даже странно — разговаривать с родителями о магии. О том, что она ведьма. Несколько лет назад ведь они, узнав о ней это, предпочли оставить ее одну, решив, что так будет лучше и для нее, и для них. Боялись. Она их не винит — может, не будь у нее магии, она бы тоже боялась тех, у кого она есть. Другое даже не обидно, а просто грустно — почему они решили, что, раз у нее есть магия, она обратит ее против них? Что она хотя бы случайно им навредит? На этой самой кухне она сорвалась тогда — потом купила несколько новых чашек, взамен разбитых, и они даже посмеялись, — но она хорошо помнит, как осколки разбившейся возле мамы чашки разлетелись ровным полукругом, будто от мамы отразились. Даже в таком состоянии она не могла навредить тем, кто ей важен. Грустно, что их страх оказался сильнее их веры в нее, но что она может сделать? Что она может изменить? Не прошлое, уж точно. Настоящее и будущее разве что.
— Врачи что говорят насчет беременности? — переводит Саша тему на то, что ее интересует больше. Мама улыбается снова. У нее вообще лицо меняется каждый раз, когда разговор заходит о том комочке внутри нее, который станет отдельным человеком. Вот это, кажется Саше, магия самая настоящая — из двух клеток создать человека. Почти с нуля.
