– Херня это все! Мой “бывший”, когда в больнице лежал с язвой желудка (бухать ему врачи под страхом смерти запретили), тоже себе водочные клизмы делал. Все равно потом утром в палате выхлоп стоял, как в кабаке. Природу не обманешь. Закон сообщающихся сосудов – хоть туда, хоть сюда, в кровь попало, значит и во рту проявится – подытожила Ленка и предусмотрительно отодвинула початую бутылку подальше от края лавочки, чтобы не уронили ненароком.
Все молча выпили. “Сестренка” фыркнула и, не закусывая, продолжила:
– Я так понимаю: она вначале в отказ пошла, а потом взяла да и согласилась. Сдуру. Раз, другой… ну и втянулась.
…в кронах дворовых деревьев прошелестел легкий ночной ветерок…
– Не знаю, я бы ни за что шкуру дырявить не дала! Да еще на титьках! У меня вон, и уши-то не проколоты… – снова отозвалась вторая “сестренка” и стала рыться в пакете с закуской. Оксана, по всей видимости, находясь уже в приличном градусе, подвинулась ко мне поближе и потрогала в темноте мою резиновую дубинку. Жест получился каким-то откровенно заигрывающим и чересчур интимным.
Я тоже подвинулся к ней и, преодолевая мучительное внутреннее замешательство, попробовал, как можно незаметней для ее подруг, осторожно погладить Оксану по ее худой и очень сексуальной коленке.
…У метро, в неоновом свете рекламных огней, слегка покачиваясь и нежно обнимаясь, шла пара влюбленных бомжей…
– А потом, видать, расслабились они… То ли инфекцию какую занесли, то ли кольнул он ей впопыхах не туда… Короче: заражение крови, две операции… Врач заставил ее заяву на него в ментуру написать: он в розыске, она в больнице. Думали, что вообще не выживет, слова Богу, обошлось. Дети ведь у нее. Двое. Если не врет, конечно… – со вздохом заключила “сестренка” и взяла из Ленкиной, положенной на всеобщее обозрение пачки, тонкую дамскую сигарету.
…быстрыми бесшумными тенями в густых зарослях сирени у соседнего подъезда промелькнула стая бродячих собак…
Я, немного осмелев, подсел к Оксане еще плотнее и положил свою руку ей на плечо. Она немного отодвинулась и медленно, но твердо руку мою отстранила… Я недовольно хмыкнул и повторил попытку. Оксана отодвинулась еще дальше.
– Да врет она всё! Это чисто технически невозможно! – я решил больше не повторять попыток и тут же, вполне оправданно и закономерно, обиделся, и на Оксану, и на всю их глупую компанию, склонную верить всякой экзотической чепухе. – Женская молочная железа, по-моему, к этому не приспособлена. Совершенно. Одно дело, когда она сама чего-то там вырабатывает – молозиво, например. Тогда – да! Высосать его можно. Я даже пробовал как-то – бабе одной от него избавиться помогал… после “позднего” аборта. Другое дело, чтобы спирт в женскую сиську через шприц закачать, а потом его оттуда высосать… это уже из области фантастики! – почти прокричал я в запале. – А вы тут треп развели: одной – товарка сказала… другой – шалава какая-то с “Динамо” поведала… а кто-нибудь сам от нее все это слышал?!
Возникла пауза.… по проспекту, разбрызгивая воду и сверкая мигалками, прошли две поливальные машины…
– Да нет… вроде, – растерянно ответила “сестренка”.
– Во, блин… и точно! Сама-то она никому из нас не говорила, – присоединилась к ней Ленка.
– Как говорят юристы – “с чужих слов”. Такие заявления даже в российском суде в качестве свидетельских показаний не принимают. А у нас, как известно – самый “гуманный” суд в мире! – разразился я гневной тирадой.
Все дружно закивали, заерзали на скамейках и расслаблено перевели дух, будто я их избавил от какого-то тягостного наваждения или долгого навязчивого кошмара.
Впрочем, если честно – я слабо разбираюсь в медицинских вопросах; да и в женской анатомии – тоже… так что – на роль знатока и консультанта подхожу, прямо скажем, весьма приблизительно. Надо будет спросить при случае у своей двоюродной племянницы (медсестры по образованию) – возможно ли в принципе такое использование женских сисек. Хотя, вряд ли она знает… Да и вообще: скорей всего – банальная онкология у дамочки. Просто бабы, не желая выглядеть жертвенно и тривиально, даже в истинном горе стараются утешить себя всякими мистическими россказнями и романтическими, не выдерживающими никакой серьезной критики, байками. Особенно если их жизненные обстоятельства действительно трагичны, а слушательницы столь доверчивы и глупы.
Потом я еще раз сходил за водкой в тот же круглосуточный, переливающийся рекламой универсам. Потом еще раз.
Немного погодя темно-синее небо стало розоветь по краям и превратилось в бледно-голубое. На улицах появились первые дворники в оранжевых жилетах.
Наша компания стала стремительно редеть. Девки, обдавая ранних прохожих перегаром, начали расходиться: кто на работу – Оксана поперлась на “Черкизон” (хочешь не хочешь – надо вкалывать); кто через дорогу – отсыпаться (Ленка снимала комнату в “Кузьминках” у какой-то полоумной старушенции); кто – в общагу (“сестренок” устроил туда один благодетельный знакомый, очередной любвеобильный Эльдар. Устроил, надо полагать, с дальним прицелом. Ибо одолжения в этом городе делаются редко и, как правило, не просто так…)
Я дождался своих сменщиков, сдал пост и, вспоминая Оксанину тонкую и ладную фигуру (точно – “розочка”!), отправился домой. Надо хорошенько выспаться и отдохнуть; слишком много событий за одни сутки: мотоциклист… “бедная девушка” с отрезанной грудью… А мне еще вечером с Дебаркадером встречаться…
…На первом посту, подготовив для новой смены мятые десятки и полтинники, начинали собираться вечно чем-то недовольные московские и подмосковные скандальные бабульки.
Когда бросаешь пить, вид человека, сосущего пивко на лавочке возле дома или в городском транспорте, сначала вызывает у тебя зависть, потом злобу, и лишь несколько позже, когда пройдет месяц или два с момента начала “завязки”, ты начинаешь чувствовать только легкое недовольство или, в лучшем случае, полнейшее успокаивающее безразличие.
Этот перечень чувств не слишком оригинален. Большинство людей, отказавших себе в употреблении алкоголя, испытывают похожие ощущения.
Я стою напротив массивных стеклянных дверей у входа в метро, рядом с грязным, заплеванным парапетом, на котором, как воробьи после дождя, сидят грустные и нахохленные малолетки. Я испытываю к ним все чувства сразу: и зависть, и гнев, и тяжелое раздражающее озлобление, усугубленное получасовым опозданием Светки-Дебаркадера. Словом, я переживаю всю гамму чувств завязавшего алкоголика. Это ужасно, а в некоторых случаях – так же противно и унизительно. Особенно когда перед твоими глазами широко разворачивается картина чужого уличного кайфа, не омраченная общественным возмущением или наглым вмешательством районного милицейского патруля. К тому же Дебаркадер… Ох уж эта Света, которая дерзко нарушает одно святое правило: “как хотите, чтобы с вами поступали, так и вы поступайте с ними”. Откуда это: “с вами…”, “с ними…”? Кажется, из Евангелия. Ну да Бог с ним… Правда, Светку я знаю плохо. Может, и не нарушает она ничего. Просто не способна или не приучена приходить на встречи вовремя. Есть такой тип людей. Отвратительный мужской и женский тип – опозданцев; или, как их еще величают в народе, – тип закоренелых неисправимых “опоздунов”.
Между тем, у одного из нахохленных малолеток выпала открытая бутылка пива. Она глухо ударилась об асфальт, но, так и не разбившись, откатилась к столику открытого летнего кафе, оставляя за собой влажный, пенный след. Выронивший бутылку репер (судя по его широким приспущенным штанам) даже и не подумал приподняться и выкинуть ее в расположенную неподалеку, переполненную неистребимым городским мусором и дымящуюся от выброшенных в нее непогашенных сигарет уличную урну. Сидящий рядом с репером чудик, поведя осоловелыми глазами, набычился и довольно громко произнес:
– Спайдер! Сука безрукая, у нас же бабла больше нет. И так на последнее бутылку эту купили. Че мы сегодня вечером бухать-то будем?
– Да хуйня это все. Скоро шнурки с работы подтянутся, у них и стрельнем.
– А они дадут? Ты мне вчера по ушам прогонял, что пока на работу не устроишься, “кредит семейный” у тебя вне зоны доступа.
– По-любому, шнурки не дадут…
– Ну и че тогда?
– Придумаем чего-нибудь…
Чудик тяжело вздохнул, уселся поудобнее и, посмотрев в сторону, толканул репера локтем в бок:
– Смотри, это не твоя мамочка на горизонте замаячила?..
В редкой череде заходящего в метро вечернего народа мелькнула маленькая рыжеволосая женщина в заношенной зеленой кофте. Она подошла к сидящей на парапете тусовке и обратилась к флегматично взирающему на нее парнишке в реперских штанах:
– Сынок, опять ты…
Я отошел подальше, дабы не внимать этим много раз слышанным от собственной матери слезным увещеваниям и грубым упрекам, смысл коих можно свести к одной единственной фразе: “Когда ты бросишь пить, идиот?!”
