Жмуркин уставился на Генку с непониманием.
– Вертолёт не прилетит, – объяснил Генка. – Нам надо выбираться самим.
– Но как?
– Пусть Жмуркин в гробу плывёт, – сказал Витька. – За подмогой.
Все поглядели на гроб. У Жмуркина задёргался нос, то ли от отвращения, то ли от испуга.
– А что? – спросил Витька. – Гроб похож на лодку. Кстати, если мне память не изменяет, изначально гроб – это лодка и есть.
– Точно, – подтвердил Генка. – Ещё в Древнем Египте усопших перевозил на небо Ра в лодке из золотого тростника. Потом викингов ещё клали в лодку, эскимосов в каяк зашивали и, кажется, пиктов тоже…
– Пиктов? – с подозрением спросил Жмуркин.
– Пиктов, – подтвердил Генка.
– Почему тогда он квадратный? – прищурился Жмуркин. – Лодки же не квадратные?
– Ты про плоскодонки слыхал? Реки не везде были глубокие. Постепенно лодка-плоскодонка трансформировалась в гроб. Но своего функционала не утратила.
Все трое снова посмотрели на гроб.
– А чем же я буду грести? – спросил с сомнением Жмуркин. – Руками, что ли?
– Вот видишь, Ген, он уже согласен.
– Я не согласен, просто…
Жмуркин взглянул на гроб уже благосклоннее.
– Иногда у людей просто нет выбора, – сказал он.
Витька вдруг представил. Разлив, вода повсюду, между деревьями обычный мусор и сучья, и сухие кочки с немногочисленными зайцами и белками, пластиковые бутылки во множестве, и дохлая корова копытами врозь, льдины откуда-то, и между всем этим во гробе, как в чёрной байдарке, плывёт Жмуркин. Зрелище, раздирающее своим безумием душу.
– Наш Жмуркин хочет плыть в гробу, – сказал Витька. – Ха-ха.
– Я не то чтобы хочу, я…
– В гробу, – повторил Витька. – Как Мазай за зайцами.
– Разве Мазай в гробу плавал? – спросил наивный Генка.
– Мазай? Конечно, в гробу. Откуда у него лодка?
Генка задумался.
– Мазай плавал, вот и Жмуркину нашему охота. – Витька кивнул. – Он сам в душе тайный Мазай.
– Я не тайный Мазай… То есть я совсем не Мазай…
– Тебе же охота.
– Мне охота? – Жмуркин хмыкнул. – Нет, мне неохота, это я на крайний случай… А потом…
Жмуркин кивнул на гроб.
– Потом… мы же не знаем… – Жмуркин подышал в ладони. – Мы же не знаем, а вдруг там кто-нибудь есть? Как тогда?
И снова все дружно поглядели на гроб.
– Думаю, стоит этот вопрос прояснить, – сказал Жмуркин. – Надо проверить…
Жмуркин скосил глаз в сторону гроба.
– Так проверь, – предложил Витька.
– Почему сразу я? – как обычно, начал Жмуркин. – Я что, всегда всю работу за вас должен выполнять?! Нет, я понимаю, конечно, что в трудный час самый способный…
– Проверь гроб, – сказал Витька. – Не кривляйся, Жмуркин, проверь. Это ведь мы из-за тебя тут оказались…
Генка кивнул.
– Понимаю, вы боитесь, – презрительно усмехнулся Жмуркин. – Понимаю… Ну что ж, боитесь так боитесь, я не из пугливых.
Жмуркин огляделся.
Ничего подходящего на чердаке не нашлось, ни багра, ни топора, ни ржавого серпа, ни мотыги. Разве что старая облезлая метла, единственное, что хоть немного напоминало оружие.
Жмуркин взял метлу.
– Тебе идёт, – сказал Витька. – Очень неплохо вы с метлой смотритесь, подумай об этом.
– Зря иронизируешь. – Жмуркин взмахнул метлой. – Метла – это вполне себе государственный символ. Опричники всегда привязывали её к седлу – как знак того, что измена и прочий мусор будет выметен из государства.
– Ты что, в опричники метишь? – поинтересовался Витька.
– Почему сразу в опричники? Просто…
Жмуркин сжал метлу в руках.
– Просто возраст подходит. Пора в жизни определяться. Кто-то должен разгрести весь этот бардак, государственников в стране не хватает, зато всяких скоморохов полно…
Жмуркин криво ухмыльнулся.
Витька не понял – это он серьёзно? Про определяться и разгрести бардак? Рейд за самоваром подействовал на Жмуркина явно деструктивно.
– Там ещё собачья голова была, – проявил осведомлённость Генка. – У опричников. Её тоже к седлу приторачивали.
Но собачьей головы на чердаке не завалялось, пришлось Жмуркину ограничиться метлой. Прутья он сдёрнул, остался черенок, с этим черенком Жмуркин направился к гробу.
Ткнул гроб черенком. Ничего. Постучал по гробу увереннее. Звук от этого получался пустой и барабанный.
– Пусто, – объявил Жмуркин.
– Мертвецы так и звучат, – сказал Генка. – Гулко. Нет, надо заглянуть внутрь.
– Да легко… – сказал Жмуркин. Но голос его дрогнул, так что было ясно, что это совсем не так легко, как Жмуркин хочет представить.
Жмуркин вернулся к трубе, положил черенок, выбрал кирпич. Побольше такой кирпич, увесистый.
– Там гвозди загнулись, – пояснил Жмуркин. – Мешают.
– Ага, – ухмыльнулся Витька.
– А как же, – ухмыльнулся Генка.
Жмуркин отправился на второй гробовой заход, приблизился, осторожно ступая по балке.
Начиналось утро. Сумерки быстро рассеивались, и Витька отметил, что теперь гроб не выглядел так мрачно. Жмуркин крался к нему всё медленнее и медленнее и, когда до гроба осталась буквально пара метров, почти совсем остановился.
– Жмуркин, если вдруг мертвечилло выскочит, ты его сильнее кирпичом лупи, – посоветовал Генка. – Лучше по башке, ко-нечно.
Жмуркин сделал шаг назад.
– Стране нужны государственники, – напомнил Витька. – Калёной метлой, и всё такое…
Жмуркин собрался с духом и вернулся к гробу.
– С головы заходи, – продолжал Генка. – С головы…
– Сам знаю! – рыкнул Жмуркин.
Он замер, затем сунул кирпич под мышку. Задержал дыхание и сдвинул крышку гроба.
Некоторое время он смотрел внутрь, потом положил крышку на место.
Жмуркин вернулся к трубе.
Это был уже другой Жмуркин, отметил Витька. Преображённый. Уверенный. Жмуркин-победитель.
– Ну что? – спросил Витька.
– Ничего, – пренебрежительно ответил Жмуркин. – Пусто.
– Ну и отлично.
Взошло солнце. Первый луч полыхнул над лесом, пробился через щели в крыше.
– Кому плыть в гробу… – Жмуркин принял серьёзный вид. – Просто так и не скажешь. Это выбор серьёзный, ответственный.
– Жмуркин, ты что, переохладился? – поинтересовался Витька.
– Я? Нет.
Жмуркин подошёл к пролому в крыше, встал в утренние лучи, причём, как заметил Витька, встал с наивыгодной позиции, чтобы выглядеть величественнее.
– Это не вопрос переохлаждения, – рассудительно произнёс Жмуркин. – Это вопрос ответственности.
– Чего? – спросил Генка.
– Ответственности. Понимаю, что для вас это слово звучит незнакомо, как и государственное мышление… но всё-таки ответственности.
– Лечить, – сказал Генка. – Срочно лечить.
– Пластырь и банки, – посоветовал Витька. – Мазь Вишневского.
– Скипидар, – подхватил Генка. – Очень хорошо от головы помогает.
– Я готов взять на себя эту ответственность, – не слушал их Жмуркин.
Генка привалился спиной к трубе. Витька промолчал.
– Я готов взять на себя эту ответственность, – повторил Жмуркин.
– Вам гроб к подъезду подать или сами в него изволите-с? – спросил Витька.
– Вас не понять. – Жмуркин пожал плечами. – То плыви, то не плыви… Чем вам не подходит гроб-то?
– Это неприлично, – сказал Витька. – Вроде как…
– Что неприлично?
Жмуркин уже смело приблизился к гробу, постучал с вызовом по крышке.
Витька усмехнулся про себя, отметил, что весь жмуркинский шторм экстрасенсов, так неистово бушевавший в тёмное время суток, со светом дня успокоился. И Жмуркин снова стал Жмуркиным, похожим на себя обычного, наглого и бессовестного.
– Неприлично плыть в чужом гробу, – ответил Витька. – Получается, ты берёшь его без спроса… Как-то некрасиво.
– Мы в чрезвычайной ситуации, – объяснил Жмуркин. – Я думаю, усопший нас бы понял. Потом…
Жмуркин снова постучал по крышке.
– Он вряд ли сам сможет воспользоваться своим имуществом в ближайшее время…
Это уж точно, подумал Витька.
– К тому же… – Жмуркин поглядел на гроб. – Я человек цивилизованный. Если усопший будет против… я извинюсь.
– А вода-то прибывает. – Генка указал в лаз. – Думаю, она не остановится, будет подниматься и дальше. Примерно раз в пятнадцать лет разливы случаются просто катастрофические.
– Нас что, всё-таки затопит? – спросил Жмуркин печально.
– Угу, – кивнул Генка. – Затопит. Всё-таки.
– Всю жизнь мечтал…
Жмуркин огляделся, зацепился взглядом за гроб.
– Нет, – помотал головой Генка. – Никаких гробов, хватит! К тому же втроём мы не уместимся.
– Зачем втроём? Я самый лёгкий…
– Нет! – Генка решительно пресёк новый виток гробовых рассуждений. – Будем строить плот.
– Какой плот?! – воскликнул Жмуркин. – Какой плот?! Надо…
Жмуркин оглядел чердак.
– Надо поджечь крышу! – сказал он.
Витька вздохнул.
