Таксист одет в легкую кожаную куртку, он слегка сутулится и носит очки, за которыми прячет тоскливый взгляд хорошо образованного, но, по велению судьбы вынужденного заниматься не своим делом человека.
– Структура костей осталась та же самая. С прямохождением изменилось только их расположение по отношению к притягивающей нас поверхности земли. Отсюда все деформации и изменения в мягких тканях. Вот, к примеру, братья наши меньшие, собаки или кошки – они ведь как ходили на четырех лапах изначально, так и продолжают ходить, и по морде ихней не определишь – старая она или нет, а все почему? Да все потому что положения не меняли – относительно источника планетарного притяжения…
– Ребята, вы случайно в Гарварде не обучались? – саркастически вопрошает Роскошный и, не дождавшись ответа, достает из кармана мятую сторублевку, зачем-то расправляет ее на ладони и, положив обратно в карман, отходит к ближайшему продовольственному ларьку – явно для того, чтобы приобрести там очередную бутылку пива, вина или банку джин-тоника.
Сережин запой продолжается. Стало быть, жизнь не стоит на месте.
Мимо меня, галдя, толкаясь и громко переругиваясь, продвигается в сторону Московского областного Дома искусств колонна выстроенных парами и взявшихся за руки ребятишек.
Я вчера видел афишу: какой-то уездный ТЮЗ, гастролируя по территории бывших Советских Социалистических, решился сыграть у нас в Кузьминках пару своих никому не интересных спектаклей, рассчитанных, судя по афише, на детей среднего и младшего школьного возраста.
Проходящие мимо меня галдящие и озирающиеся по сторонам детишки, в большинстве своем, выглядят растрепанными и неухоженными.
Это несложно объяснить.
Летом, в самый разгар каникул, собрать детей в группу и организованно повести на спектакль можно только в каком-нибудь специализированном учебном учреждении типа детского дома, интерната или городского пионерского лагеря. Летом школы либо пустуют, либо закрыты на ремонт, а все ученики распиханы по санаториям, профилакториям и оздоровительным пансионатам, если не сидят на дачах со своими родителями, бабушками и дедушками.
В Кузьминках есть такой детский дом для брошенных на произвол судьбы, сиречь оставленных на казенное попечение, неприкаянных детишек.
Обучающиеся в нем ребята часто наведываются по ночам к нам на объект, где пытаются вскрыть какую-нибудь продовольственную палатку или обворовать расположенный на самом отшибе ларек с мороженым, или, выбив стекло в бакалейной лавке, быстро и слаженно, пока не появился охранник, натырить себе столь недостающих им в этой жизни пряников, соленых орешков и дорогостоящих шоколадных конфет.
В общем, проблем и хлопот с доверенными нашему государству детьми нам – сотрудникам частных охранных предприятий – всегда хватает с избытком.
Детскую колонну возглавляет сухопарая, седовласая воспитательница. Дети воспитательницу явно боятся, на окрики ее реагируют четко и незамедлительно, смотрят на нее внимательно и с опаской.
Меня вначале слегка удивляет, а потом все больше и больше настораживает количество смуглокожих, черноглазых и темноволосых детей. В составе этого неохотно идущего на дневной спектакль детдомовского класса их почти половина. Наши, русые и светлокожие, курносые и покрытые веселыми конопушками русские дети при сохранении такого положения дел скоро останутся в явном пораженческом меньшинстве или, проще говоря, в глубокой демографической жопе.
Стоящий рядом таксист тоже замечает этот настораживающий дисбаланс:
– Да… даже в советские времена, когда у нас многонациональное государство было, столько “черных” в наших московских школах знания не приобретало…
– Ну, государство у нас и сейчас многонациональное, а вот с “черными” действительно перебор. Это точно. Но – ничего не попишешь, никуда от них теперь не денешься. Правда, говорят, мусульмане детей своих, вроде как, не бросают… Хотя, при современном раскладе…
– И не говори: детишки-то по виду детдомовские – сто пудов.
У вступившего со мной в обсуждение демографических проблем таксиста очень смешное погонялово. Все зовут его Газенваген. Почему? А кто ж его знает. Слово, насколько я знаю, немецкое. Однако, на немца он, чисто внешне, не похож.
Машина у него хоть и старая, но содержит он ее образцово: выхлопная труба не коптит, двигатель не кашляет, масло на асфальт не протекает. Может поэтому. Немцы, я думаю, тоже во время войны свои газенвагены в полном порядке содержали (они в этом смысле молодцы – нация педантов). Насчет антисемитских высказываний – тоже он не очень… разве что на бытовом уровне. Может, конечно, воробья, что ему на капот нагадит, жидом пархатым обозвать… или частушку: “если в кране нет воды, значит, выпили жиды” по-пьяни проорать на всю улицу… так это с кем не бывает… а в остальном – милейший человек. Вполне порядочный. Я бы даже сказал, чрезвычайно сдержанный и политкорректный…
Сухопарая воспитательница, перед тем как перевести детей через дорогу, тщательно пересчитывает их по головам; отдает тихим, но внушительным голосом пару распоряжений и, важно шествуя впереди колонны, уводит свой разномастный многонациональный выводок знакомиться с русским драматическим искусством.
Погода стоит солнечная, но прохладная. Легкий свежий ветерок гоняет по асфальту брошенные окурки, колышет на газонах редкую траву, пересыпает с места на место мелкий придорожный песок.
На душе у меня царят мир и покой. Настроение самое что ни на есть светлое и радостное.
Когда бросаешь пить, начинает казаться, что и без того не очень богатый прейскурант предлагаемых тебе жизнью удовольствий уменьшается на глазах и неумолимо сокращается до удручающе малых размеров и отвратительно небольших величин. Из числа занятий, относящихся к проявлениям высшей нервной деятельности человека, тебе остаются только искусство и секс. (Правда, я не уверен, что секс можно отнести к проявлениям высшей нервной деятельности.) Это – ужасно, ничтожно, душераздирающе мало.
В сущности, количество человеческих страстей и пристрастий, непосредственно связанных с получением истинного телесного или… – чуть не написал “духовного”! – скажем так, ЧУВСТВЕННОГО наслаждения относительно невелико. И до крайности однообразно. Еда, сон, редкие и непродолжительные по времени (помните, сколько в среднем длится половой акт?) сексуальные шалости – вот, если вдуматься, и все. Если не учитывать, конечно, таких сомнительных, на мой взгляд, и приносящих глубокое удовлетворение только определенному кругу специфически организованных людей, занятий как спорт и созидательный физический труд. Но об этих видах человеческой деятельности я здесь распространяться не намерен – слишком далеки они от нормальных чаяний и представлений о здоровом образе жизни простого сотрудника частного охранного предприятия. К тому же, я еще с детства был твердо убежден, что у человека могут быть только два пути самосовершенствования: либо духовный (все-таки пришлось применить это слово), либо физический. Иными словами – или развитый мозг, или накачанные мышцы. Третьего не дано. Совместить и то и другое, как подсказывает мне жизненный опыт, в условиях современной социокультурной ситуации не представляется возможным. Разве что на любительском, откровенно дилетантском уровне: пробежки в парке по утрам и разгадывание кроссвордов в общественном транспорте. Но это точно не для меня.
Впрочем, я несколько отвлекся.
На границе нашего поста – в самом дальнем углу автостоянки – особо не задумываясь о проблемах духовного совершенствования и чувственной самореализации, открыв боковую дверцу своей “Волги” и откинувшись боком на водительское кресло, вальяжно расселся Газенваген. Сегодня он как-то особенно замкнут, сдержан, неразговорчив и сердит.
К нему на стоянку полчаса назад приходила его гражданская жена (или, попросту говоря, сожительница) – рано “раскоровевшая” и обабившаяся двадцатидвухлетняя особа (насколько я знаю – из местных, имеющая малогабаритную двушку на Зеленодольской улице, в которой, не будучи москвичом, Газенваген и проживал).
Они долго ругались. Она, как говорят в молодежной среде, “предъявляла”. Он энергично отнекивался и возражал.
Я не слушал – благоразумно отошел подальше.
В течение двадцати с лишним минут со стоянки до меня доносились разрозненные истерические выкрики, однотипная матерная брань, громкие всхлипы и долгие бабские причитания.
Потом, после сложных и мучительных объяснений, они, по всей видимости, пришли к какому-то единому, но с трудом удовлетворившему их обоих соглашению.
Газенваген проводил ее через улицу, вернулся и тут же принялся, нервно прикуривая сигарету от сигареты, почти безостановочно, угрюмо и сосредоточенно дымить. К нему молча подошел Роскошный, прикурил от его бычка и, сочувственно похлопав его по плечу, так же молча пошел к метро окучивать одну смазливую молдаванку, появившуюся на нашем объекте совсем недавно и потому вызывающую к себе повышенный сексуальный интерес у всех сотрудников нашего охранного предприятия – во всех сменах и на всех постах.
