Ознакомительная версия.
– Да будет благословенно твое черное лицо! – воскликнул Пиппо, – и африканское солнце, которое дало ему этот цвет! – И он тотчас же велел подать себе камзол и приготовить гондолу.
Пиппо решил отправиться к синьоре Доротее, – супруге судьи Паскалиго. Эта почтенная дама была одной из самых богатых и умнейших женщин республики: она была к тому же крестной матерью Пиппо, и так как во всей Венеции не было ни одного сколько-нибудь заметного лица, которого бы она не знала, – то он надеялся, что синьора Доротея поможет ему разгадать занимавшую его тайну. Но он находил неудобным являться к своей покровительнице в такой ранний час и пошел прогуляться под аркадами Прокурат.
Случилось так, что он встретил там Монну, покупавшую себе материю; Пиппо вошел в лавку и, после нескольких незначительных слов, вдруг произнес:
– Монна, вы прислали мне сегодня утром прекрасный подарок и дали мудрый совет; примите мою глубочайшую благодарность.
Говоря с такой уверенностью, он, может быть, рассчитывал тотчас же освободиться от мучивших его сомнений, но Монна была слишком хитра, чтобы обнаружить удивление, не зная, наверное, соответствует ли это ее интересам. И хотя она ничего не посылала молодому человеку, но решила запутать его в своих сетях; правда, она отвечала ему, что не знает, о чем он говорит; но при этом она чуть заметно улыбнулась и так покраснела, что, вопреки очевидности, Пиппо не сомневался более, что кошелек прислан Монной.
– А давно у вас служит эта красивая негритянка? – спросил он ее.
Она пришла в замешательство и в первую минуту не знала, что ответить; потом разразилась громким смехом и исчезла. Оставшись один, Пиппо, обманутый в своих ожиданиях, решил отказаться от посещения синьоры Доротеи: он вернулся домой, швырнул кошелек в угол и перестал о нем думать.
Несколько дней спустя он проиграл крупную сумму на честное слово.
Выходя из дому, чтобы расплатиться, Пиппо решил, воспользоваться этим кошельком: кошелек был велик и шел к его поясу; он взял его и в тот же вечер играл снова и опять остался в проигрыше.
– Вы продолжаете? – спросил его старый нотариус сэр Веспасиано, когда Пиппо проиграл все, что у него было.
– Нет, – отвечал тот, – я не хочу больше играть на честное слово.
– Но я дам вам взаймы сколько угодно! – воскликнула княгиня Орсини.
– И я также, – сказал сэр Веспасиано.
– И я также, – повторила звучным и нежным голосом одна из многочисленных племянниц княгини, – но откройте свой кошелек, синьор Вечеллио, там остался цехин.
Пиппо улыбнулся и, действительно, нашел на дне кошелька забытую монету.
– Хорошо, – сказал он, – сыграем в последний раз.
Он взял чашу, выиграл и удвоил ставку; через какой-нибудь час Пиппо вернул все, что он проиграл накануне и в тот вечер.
– Вы продолжаете? – в свою очередь спросил он сэра Веспасиано, перед которым не оставалось более ни одной монеты.
– Нет! – я был бы круглым дураком, если бы позволил обыграть себя дочиста человеку с одним цехином. Да будет проклят этот кошелек! Он, без сомнения, заколдован.
И нотариус вышел из залы взбешенный.
Пиппо собирался последовать за ним, но в эту минуту племянница княгини сказала ему, смеясь:
– Вы обязаны мне своей удачей: подарите же мне цехин, который принес вам счастье.
На этом цехине была царапина, по которой легко было узнать его. Пиппо нашел цехин и уже протянул руку, чтобы отдать его хорошенькой племяннице, как вдруг воскликнул:
– Клянусь честью, моя красавица, вы его не получите; но чтобы показать вам, что я не скуп, я попрошу вас принять от меня десять червонцев; что же касается этого, то я хочу последовать совету, который мне недавно дали, и подарю его Провидению.
С этими словами он выбросил цехин за окно.
– Неужели кошелек Монны приносит мне счастье? – думал он дорогой, – было бы насмешкой судьбы, если бы вещь, сама по себе неприятная мне, оказалась благодетельной для меня.
И, действительно, Пиппо увидел вскоре, что он выигрывает всякий раз, как пользуется этим кошельком. Опуская туда золотой, он не мог отделаться от суеверного страха и невольно думал иногда о справедливости слов, найденных им на дне шкатулки. Цехин – безделица, – говорил он себе, – однако у многих он бывает далеко не каждый день. – Эта мысль делала его благоразумнее и заставляла несколько сокращать свои расходы.
К несчастью, Монна не забыла своего разговора с Пиппо. Не желая выводить его из заблуждения, она посылала ему время от времени записки с букетами цветов и разными безделушками. Как я уже говорил, она ему надоела, и он решил не отвечать ей.
Его холодность заставила Монну, отважиться на дерзкий шаг, который очень не понравился молодому человеку. Воспользовавшись его отсутствием, она явилась к нему одна, подкупила слугу и успела спрятаться в комнатах. Вернувшись домой, Пиппо нашел ее у себя и был принужден объявить ей раз и навсегда, что у него нет никакой любви к ней, и попросил ее оставить его в покое.
Бианкине, как я уже говорил, была хороша собой и пришла от слов Пиппо в раздражение; она осыпала Пиппо упреками, далеко не нежными на этот раз. Она сказала ему, что он обманывал её, говоря о любви, что она считает себя обесчещенной и отомстит ему. Ее угрозы рассердили Пиппо; чтобы доказать ей, что он ничего не боится, он тут же заставил ее взять обратно букет, который она прислала ему утром; и так как под руку ему подвернулся кошелек, то он сказал:
– Возьмите также и это; этот кошелек принес мне счастье, но знайте, что я ничего не хочу от вас.
Но он тотчас же пожалел, что поддался этой вспышке гнева. Монна Бианкина позаботилась о том, чтобы ее ложь не выплыла наружу. В ней было не меньше притворства, чем злобы. Она взяла кошелек и удалилась, решив заставить Пиппо раскаяться в том, что он позволил себе так обращаться с нею.
Вечером Пиппо играл по обыкновению, но остался в проигрыше; в последующее дни ему также не везло. У синьора Веспасиано всякий раз оказывались лучшие кости, и он выиграл у Пиппо значительную сумму. Тот упрямо продолжал играть, бросая вызов судьбе и своему суеверию – и неизменно проигрывал. Выходя однажды от княгини Орсини, он не мог удержаться от того, чтобы не воскликнуть на лестнице:
– Да простит меня Бог! Но мне кажется, что этот старый безумец был прав, и мой кошелек, действительно, таит в себе колдовство; ибо с тех пор, как я вернул его Бианкине, мои кости всякий раз оказываются побитыми.
В эту минуту перед ним мелькнуло платье с цветами, из-под которого виднелись две стройных и быстрых ножки: то была таинственная негритянка. Пиппо ускорил шаги, догнал ее и спросил, кто она и кому принадлежит.
– Кто это может знать? – с лукавой улыбкой отвечала негритянка.
– Ты, я полагаю. Ты ведь служанка Монны Бианкине?
– Нет; а кто это Монна Бианкине?
– О, Господи! Да та самая, которая прислала мне тогда с тобой шкатулку; ты очень ловко бросила ее ко мне на балкон.
– Откуда вы это взяли, сиятельнейший синьор?
– Не притворяйся, я знаю все: она сама мне это сказала.
– Если она вам это сказала… – отвечала негритянка нерешительно: она пожала плечами, подумала с минуту; затем, игриво ударив Пиппо по щеке веером, крикнула ему, убегая:
– Тебя одурачили, красавчик!
Улицы в Венеции образуют такой запутанный лабиринт, так причудливо переплетаются, что Пиппо не смог догнать молодой девушки после того, как дал ей уйти. Он почувствовал себя крайне нелепо, так как совершил двойную ошибку: отдал кошелек Бианкине и не удержал негритянки.
Бродя по городу, он почти бессознательно направился ко дворцу своей крестной матери. Пиппо жалел, что не побывал у нее ранее: он имел обыкновение советоваться с ней обо всем, что его занимало, и редко уходил от нее, не получив ценного указания.
Пиппо нашел синьору Доротею в саду; там не было никого, кроме нее. Поцеловав у нее руку, он сказал:
– Какую глупость я сейчас сделал, дорогая крестная. Мне прислали недавно кошелек…
Но как только он произнес эти слова, синьора Доротея засмеялась:
– Ну, так что же? Разве этот кошелек тебе не нравится? Разве золотые цветы не идут к красному бархату?
– Как! – воскликнул молодой человек, – неужели вы знаете?..
В этот момент в сад вошли несколько сенаторов; почтенная дама встала, чтобы принять их, и ничего не ответила на вопросы, которыми изумленный Пиппо продолжал осыпать ее.
Когда сенаторы удалились, синьора Доротея, несмотря на неотступные просьбы своего крестника, решительно отказалась сообщить ему какие-либо подробности.
Она не могла простить себе шутки, показавшей, что ей известна тайна всей этой истории, к которой она не хотела иметь отношения. И так как Пиппо продолжал упрашивать ее, то она сказала ему, наконец:
– Дорогой мой мальчик, я, может быть, действительно, оказала бы тебе большую услугу, если бы сообщила имя особы, которая вышила для тебя этот кошелек: она одна из первых красавиц Венеции и принадлежит к высшей знати; это все, что я могу сказать тебе; довольно с тебя и этого. При всем моем желании исполнить твою просьбу, я должна молчать. Я не хочу совершать бесчестного поступка и не выдам вверенной мне тайны; я открою ее только тогда, когда мне поручат это.
Ознакомительная версия.
