Наталья Корнилова - Все как в кино

Ознакомительная версия.

– Да? – отозвался тот. – Ну что ж, можно. Посмотрите. Мне, кстати, тоже всегда казалось, что я некиногеничен.

И он снял очки и, взяв в левую руку массивный канделябр, осветил свое лицо.

…Порнобарон оказался довольно симпатичным молодым мужчиной лет около тридцати (черные очки и особенности освещения накидывали ему еще лет этак десять), с широко поставленными большими глазами и красивыми дугами бровей.

…И все-таки он кого-то мне напоминает!

– Я ошибалась, когда сказала, что вы некиногеничны, – сказала я. – Вы чрезвычайно привлекательный мужчина и хорошо бы смотрелись на экране. В любом фильме. Но это вовсе не значит, – выдавив из себя лукавую улыбку, добавила я, – что я зову вас к себе в партнеры, Джино. Кстати, а как ваше настоящее имя?

– А вот этого не надо, – сказал порнобарон. – Я и так позволил вам больше, чем кому бы то ни было. Всего наилучшего. Вас проводят.

– Одну минуту, – проговорил Миша Розенталь глухим от напряжения голосом, – мне нужно передать вам еще одно пожелание моего босса. В случае, если вы найдете, что он слишком многого требует, хозяин готов накинуть еще. – Миша пристально посмотрел на меня и, наклонившись к уху Джино, что-то негромко произнес.

– Хорошо. Выйдите, Мария, – сказал тот. – Сейчас я верну вам вашего Михаила. Он просит две минуты.

Я вышла в коридор и устало прислонилась к стене. В сущности, уставать физически было не с чего: я сегодня не утруждала себя, и самое тяжелое, что я подняла за день (помимо собственной сумочки), была чашка кофе в баре Толстого, а самое длинное расстояние, пройденное мной единовременно, – сто метров: от посадочной полосы в Шереметьеве до ближайшего такси.

Усталость расползалась по телу не от этого: сказывалось постоянное нервное напряжение.

В пяти метрах от меня мертвой тенью застыл телохранитель Джино. О том, что он жив, свидетельствовало лишь то, что с периодичностью раз в минуту он переносил тяжесть своего тела с одной ноги на другую.

…И где я видела этого Джино?

В висках стучало, сердце подпрыгивало, как не в меру расшалившийся мальчуган.

Как там Миша?

В этот момент в комнате что-то звякнуло, донесся какой-то хруст, глухой удар – и холодный голос Джино отчеканил:

– Да ты в своем уме?

Я почувствовала ватную слабость в ногах, но уже в следующее мгновение с трудом удержала себя от соблазна ворваться в комнату, схватить этого Джино за горло, как меня саму схватил в «Петролеуме» Алик Магомадов, и…

Нет, нельзя. Я всегда боялась таких моментов, когда – на грани допустимого – в груди начинала ворочаться и рвать нервы, как струны, чудовищная сущность Пантеры…

Но я удержалась.

Что происходило в комнате Джино? Я усиленно напрягала слух, но там было тихо. Мне почудился какой-то надсадный бубнеж, но потом я подумала, что так может стучать в моих собственных ушах отчаянно пульсирующая кровь.

Телохранитель в пяти шагах от меня пошевелился.

Не знаю, что произошло бы дальше, если бы в этот момент дверь не отворилась и в коридор не вышел бы Миша Розенталь. Лицо его было окровавлено, под глазом наливался всеми цветами радуги полновесный «фонарь».

Вслед за ним – вот уж кого я не ожидала увидеть – на пороге появился Джино. На его губах плавала липкая слащавая улыбка, и, когда он посмотрел на меня, я увидела, как его подбородок чуть дрогнул от сдерживаемого смеха.

…Смеха!

– Ничего, мои гримеры подправят тебе личико, Михаил, – сказал он. – Однажды моя любимая актриса подралась со звукооператором, и он выбил ей нижние зубы, своротил набок нос и попортил глазик. Ничего! На следующий день снималась как миленькая: зубы ей вставили, нос выправили, рожу подштукатурили… нормально. Так что с тобой все в порядке. Бывай.

Каменная физиономия стоявшего в стороне «секьюрити» вытянулась: готова поспорить на что угодно, что ему не приходилось слышать от своего хозяина Джино таких длинных и фамильярных речей.

– Все нормально, – процедил сквозь зубы Миша, – все нормально…

В офис мы возвратились часа в два ночи. Всего через три часа после того, как мы оттуда выехали.

Хотя лично у меня создалось впечатление, что мы отсутствовали несколько дней.

Родион, разумеется, не спал. Он сидел перед включенным компьютером, вцепившись в волосы и уставившись перед собой невидящим взглядом, и, казалось, не слышал раздающихся сверху воплей Потапа, на которые ранее он реагировал молниеносно. Попросту бросал все дела и галопом мчался вверх по лестнице.

– Ну что? – быстро спросил он, едва мы появились в его кабинете. – Почему вы не позвонили?

– Потому что если бы мы позвонили, не исключено, что по нас самих прозвонили бы отходную службу, – выразительно сказала я, а Миша потер разбитое лицо.

– Значит, вы договорились?

– Да… завтра в три в «Петролеуме». Серьезные люди этот Джино и его Алик Магомадов. Ничего не скажешь. Уверенные, наглые, вежливые мерзавцы, – сказала я. – И еще… где-то я этого Джино уже видела. Знакомое… знакомое лицо, а вы же знаете, босс, какая у меня память на лица.

– Где ты могла его видеть? Не может такого быть, – отмахнулся Родион Потапыч, но по нему было видно, что он придал моим словам куда большее значение, нежели хотел показать.

Потом он перевел взгляд на Михаила и произнес:

– Ну что… я вижу, ты сказал этому Джино наше последнее требование.

– Видел бы ты, как Джино посмотрел на меня, когда вышел из комнаты, – сказала я. – Я этого взгляда никогда не забуду.

– А он тебя не узнал, Миша? – спросил Родион Потапыч.

– Нет… не думаю. Мне всегда говорили, что у меня нет определенной внешности. Я – как кусок глины, из которой умелый ваятель, то бишь стилист или гример, лепит все, что его душе угодно. Думаю, что не узнал. Потому что если бы узнал – он меня не ударил бы. Он ко мне пальцем бы тогда не прикоснулся. Просто – позвал бы своих мордоворотов и велел, скажем, зацементировать мои кривенькие ножки в тазике и отправить покупаться в Москве-реке. Или придумал бы что-нибудь повиртуознее.

– Понятно, – сказал Родион, но на этот раз его привычное «понятно» прозвучало так, как если бы он сказал: ни черта не понятно.

– Ладно, пожелаем друг другу спокойной ночи и разойдемся по комнатам, – предложил Розенталь, косясь на меня. – Поздно уже. А завтра еще Фокса выручать… на съемки ехать. Ну и кашу мы заварили! – вырвалось у него. – Если все выгорит, я на полученные деньги памятник себе поставлю. За героизм.

– Главное, чтобы этот памятник был прижизненным, – отозвался Родион, снимая с переносицы очки и бросая их на клавиатуру ноутбука.

…Я долго не могла заснуть. Перед глазами в размытом алом мареве плавали причудливые тени, ткались чьи-то черные лица, а потом вдруг вырастали неясные черты человека, которого я определенно уже где-то видела. Джино. Но где? Когда? Казалось бы, разгадка витает где-то рядом, на пограничной полосе сознания и уже готова выкристаллизоваться в конкретное имя или в координаты (где? Когда?), – но нет. Вот так же примерно в детстве я никак не могла вспомнить имя какого-нибудь известного актера, озвучивающего тот или иной мультфильм, и долго ворочалась, пытаясь угадать, кто же это: Янковский? Табаков? Ливанов? Леонов? Кто еще?

Потом я включила лампу. Взяла из ящика стола тетрадь со стихами Наташи Николаевой, открыла наугад и прочитала:

Я захлопнула тетрадку. Бедная девочка несколько лет тому назад, записывая эти детские стихи, еще не знала, какую именно «вечность» ей обещает «гроза в черном небе»…

Я ударила обеими руками по подушке и, решительно сунув под нее голову (я всегда так делала, когда хотела отрешиться от всего, даже от ночных звуков из приоткрытого окна), тут же заснула.

Несмотря на то что я заснула в четвертом часу, сон отлетел от меня уже в половине седьмого утра.

Я открыла глаза, легла на спину и уставилась в потолок широко раскрытыми глазами. Разрозненные факты, казалось бы, мало сочетающиеся между собой, витали, готовые нанизаться на одну общую ниточку… но эта ниточка упорно ускользала. По виду Родиона вчера за столом я поняла, что у него есть догадки, быть может, имеющие под собой реальную почву.

Но он, как Шерлок Холмс в отношении доктора Ватсона, предпочитал никогда не делиться ими со мной. Конечно, Родион Потапыч – не Шерлок Холмс, но ведь и я не доктор Ватсон. По крайней мере, едва ли доктор мог решиться на то, что предстояло сегодня мне и Мише Розенталю. Одно дело – бегать по Девонширским болотам в поисках мерзкого и зловредного пса, совсем другое – по собственной инициативе отдаваться в руки таких псов, на фоне которых собака Баскервилей – просто-напросто ласковый щенок.

Ознакомительная версия.