Ознакомительная версия.
– Чего это палили? – спокойно и тихо спросила Наташа, не поднимая головы от подушки, утыканной булавками.
– Чего палили?! Эх ты! – возмущенный равнодушием сестры, воскликнул Веня. – К нам на рейд чуть-чуть английский пароход-фрегат не ворвался!
– Ах, милые! – притворилась, чтобы угодить братцу, встревоженной Наташа. – Да ну?
– Ну-у?! Я приказал «Владимиру» прогнать его… «Владимир» как ахнет: пали левым бортом! Бац! Бац, бац!
– Ах, милые мои! – повторила Наташа и, подняв голову, улыбнулась брату: – А ты не убился, с крыши валясь?
– С какой это крыши? Я на салинге[32] у «Владимира» на фок-мачте[33] сидел со зрительной трубой. Я первый ведь и увидал чужого!
В оконнице от гула дальнего выстрела звякнуло стекло. Еще и еще… Три пушечных удара, похожих на деловитый успокоенный лай крупного пса.
– Пойти поглядеть, – сказала Наташа, бросив коклюшки.
Веня бежит впереди сестры на волю. Через крыши в море далеко виден чужой пароход, направляющийся поспешно к весту. А «Владимир», послав три снаряда вслед убегающему врагу, повернул обратно, закрыл пары, поставил паруса и, окрыленный удачей, возвращается в бухту.
– Вот как мы вас! – кричит Веня.
– Да уж от тебя попадет и туркам, и англичанам, и всем! – обнимая и целуя брата, говорит с улыбкой Наташа.
Отщипнув ягодку винограда с ветки, Наташа попробовала и сказала:
– Пора виноград резать… Пойдем-ка, милый, в горницу – я буду кружево плести, а ты мне сказку скажешь.
– Сестрица, я не хочу сказывать сказку, я сбегаю на Графскую пристань – посмотрю, не попало ли во «Владимир».
– Нельзя, батенька не велел!
– А ты ему не сказывай.
– Он и так узнает.
– А я сам убегу.
– Я тебе убегу! Идем, Венька.
Наташа хватает Веню за руку и тащит в дом. Он упирается, рвется, кричит…
– Что за шум, а драки нет?! – воскликнул, входя во двор, матрос в бушлате и высоких сапогах.
– Стрёма, здорово! – кричит Веня. – Ура! Вот как их «Владимир»-то…
Наташа отпустила руку Вени – он кинулся к Стрёме и начал его тормошить и дергать.
– Здорово, братишка!
Матрос отстранил Веню рукой, снял шапку и поклонился:
– Здоровеньки ночевали, Наталья Андреевна?
– Спасибо. Как вы?
– Благодарим покорно, ничего…
– По делу к батеньке или так?
– Дельце есть до вас самой, Наталья Андреевна.
– Какие же могут быть у вас до меня дела, Петр Иванович? – потупив взор, спросила Наташа.
Стрёма надел шапку, посмотрел на стену, увитую лозой, и сказал:
– Созрел у вас виноград-от. Пора сымать…
– Как маменька велит.
Стрёма посмотрел внутрь своей шапки, где на донышке написан номер «232» и фамилия «Стрёмин».
Наташа лукаво улыбнулась:
– Коли дело есть, говорите. Мне некогда: надо кружево плести… Пожалуйте в хату, – пригласила Наташа.
– Дело-то есть, – говорил Стрёма, не решаясь следовать за Наташей. – Шли мы мимо – в штаб нас послали, так по пути… Очень желательно взглянуть на вашу работу. Уж очень хорошо у вас выходит взволнованное море и корабли.
– Это дело маленькое… Да ведь вы уж сколько раз глядели. Посмотреть не жалко. За показ денег не платят… Веня, – обратилась Наташа к брату, – ты слазь-ка на крышу, посмотри чего еще…
Веню не так просто поддеть на крючок.
– Да, на крышу! А только что бранилась, что я упал…
Сообразив, что можно поторговаться, Веня прибавляет, подмигнув матросу:
– Я бы на Графскую вот сбегал, пока у вас тары-бары-разговоры, да ты не велишь.
– Пускай братишка сбегает! – просит Стрёма Наташу.
Она нахмурилась:
– Нельзя. Бывайте здоровеньки.
Повернулась и ушла, не затворяя двери.
– А ты иди, не бойся! – шепнул матросу Веня.
Стрёма шагнул вслед за Наташей в дом. Веня последовал за матросом. Наташа уже сидела у окна за работой. Стрёма остановился у нее за спиной и, глядя на ее тонкие пальцы, вздохнул:
– Дивная работа!
На синем фоне подушки в сплетении тончайших нитей рисовались пять кораблей. Они весело неслись под крепким ветром на раздутых парусах по курчавым волнам, а в прозрачной глубине моря вслед кораблям дельфины, кувыркаясь, показывали из воды блестящие хребты.
– Крутой бейдевинд[34]! – вздохнув, определил Стрёма ветер по тому, как стояли паруса на кораблях Наташи. – Все паруса до места! До чего все верно!
– Сидайте, что стоите! – ласково пригласила Наташа.
– Да нам некогда, собственно говоря… В штаб нас послали, а мы дорогой…
– Да ты уж садись! – сердито приказал Веня матросу.
Матрос опустился на скамью перед Наташей.
Тишину нарушали только постукивания коклюшек да вздохи матроса. Наташа, подняв голову, улыбнулась и спросила:
– Какие теперь дела на флоте, Петр Иванович?
– Дела – как сажа бела! Братишки, собственно говоря, воют от злости. Да и как же? Неприятель подходит к берегу в больших силах. Готовит высадку…
– Да много ли можно высадить народу с флота? Сомнительно что-то, Петр Иванович!
– Напрасно изволите сомневаться, Наталья Андреевна. Английский флот огромный. У них на борту шестьдесят тысяч человек. Собственно говоря, целая армия!
– А вы бы не давали им к берегу подойти, эх вы! – с укором посоветовал Веня. – Вот как «Владимир».
– И адмиралы, и господа офицеры, и команды точно так и думают: не давать им высаживаться. Собирались адмиралы вечор. Владимир Иванович[35] говорит: «Боже, что за срам! Неприятель подошел в огромных силах к крымским берегам, а славный Черноморский флот стоит на рейде, загородился бонами[36]! Надо выйти в море и разбить неприятельский флот. И все транспорты с войсками сжечь и потопить».
– Столько-то народу, батюшки! Ведь люди тоже! – сказала Наташа, не поднимая головы от работы.
– До драки все люди. А когда к вам в окошко, Наталья Андреевна, полезут…
– Бог с вами, Петр Иванович, какие вы страсти говорите! Пальцы стынут.
Коклюшки перестали стучать.
– Я бы так на месте и умерла, – подумав, прибавила Наташа.
– А я бы, – воскликнул Веня, – схватил утюг да того, кто полезет, утюгом по башке! Не пугайся, Наталья!
– Ты у меня одна надёжа! – улыбаясь брату, проговорила Наташа и начала опять плести свое кружево.
– Малые дети и то свой дом застоять хотят. Однако, Наталья Андреевна, будьте покойны: у вас найдутся и помимо Вени, кто желает защитить ваш покой, – с чувством проговорил Стрёма, прижав шапку к сердцу.
– А Павел Степанович о чем говорил с адмиралами? – спросила Наташа.
– Ну, он-то, сомненья нет, согласен с Владимиром Ивановичем. Он так говорил: «Севастополь – это наш дом. Дело моряка – на море». И я скажу: а все-таки плох тот моряк, кто о береге не помнит. На море мы дом наш бережем. На то и берег называется. Например, взять меня. В Синопском бою[37], прошлым летом, мы затем турецкий флот разбили и сожгли, чтоб они к нам не пожаловали вместе с англичанами. Я во время самого боя из крюйт-камеры подавал картузы[38]. Крюйт-камера – это, дозвольте объяснить, пороховой погреб.
– Она знает, – кивнул Веня.
– Люк на палубу открыт. Бомба ударила, изорвала, зажгла у орудия занавеску. Лоскутья смоляного брезента в огне к нам в крюйт-камеру посыпались…
– Я вас про Нахимова спрашиваю, а вы, Петр Иванович, про себя! Мы уж про ваше геройство довольно знаем, – лукаво улыбаясь, молвила Наташа.
Стрёма вспыхнул, ударил шапкой о скамью и закричал:
– Что Павел Степанович, то и я! Всё одно! Выйти в море и лучше погибнуть в бою, чем бесславно умереть на мертвом якоре в порту! Бывайте здоровеньки, Наталья Андреевна, – неожиданно закончил Стрёма, вскочив на ноги. Нахлобучив шапку, он шагнул к двери.
Веня загородил дорогу:
– Погоди, Стрёма, доскажи!.. А ты уж будь добренькая, Наташенька, дай ему все сказать… Порох-то в крюйт-камере взорвался?
Стрёма остановился и усмехнулся:
– Кабы взорвался, так и нам бы с тобой тут не говорить! И надо мной твоя сестрица бы не издевалась. И «Мария» наша полетела бы в небо ко всем чертям! А с ней и сам Павел Степаныч, а с ним триста человек…
– А ты что сделал, Стрёма? – настойчиво требовал ответа Веня.
Стрёма как бы нехотя снова опустился на скамью перед Наташей и, не спуская глаз с ее дрожащих пальцев, продолжал:
– Пускай они не желают слушать, а для тебя, Веня, я доскажу, коли ты забыл.
– Совсем не помню! Ничегошеньки!
– Неужели? Ну ладно. Вижу я: пылают смоленые лоскутья, корчит их огонь, как берёсту[39] в печи. Братишки – к трапу! «Стой! Куда?!» Люк я задраил моментально. И остались мы с братишками в крюйт-камере с пылающим огнем. Триста пудов[40] пороху! Кричу: «Хватай, ребята!» Схватил я лоскут голыми руками, смял, затоптал. Замяли, затоптали огонь – не дали кораблю взорваться. Сами чуть от дыма не задохнулись. Открыли люк. А наверху и не догадался никто, что у нас было. «Давай порох! Чего вы там – заснули, что ли?»
– Покажи ладони, Стрёма, – попросил Веня.
Ознакомительная версия.
