подачей кинули небольшую тлеющую головешку. Руки тут же обожгло. Василиса открыла глаза и едва не выронила керамический горшок с аппетитным супом.
Смерив мага многообещающим взглядом, она отдала ему еду и вновь прикрыла глаза. Рыжего цвета диван и клетчатый теплый плед с бахромой представились на удивление легко. Увидев творение мыслей своих, Василиса взвизгнула и, скинув ботинки, села.
— Что вы стоите, сударь? — бросила она пораженному магу. — Это же была ваша идея! Давайте, располагайтесь, я наколдую ложки, есть хочется неимоверно.
Оган аккуратно пощупал бархатную обивку и осторожно присел на край. Василиса протянула резную деревянную ложку и накинула на них обоих плед.
В ту минуту во всей заснеженной Нави не было ничего более прекрасного, чем эти двое, что сидели на рыжем диване. На многие ярды вокруг лился свет их встречи. Благодаря ему сотни душ нашли дорогу к Калин-мосту, смогли отстирать рубахи своей прошлой жизни и уйти на перерождение.
— Я не люблю серебро, оно чересчур быстро нагревается и жжет губы.
Оган сдержанно кивнул и невольно посмотрел на девичьи губы. Хотел бы он обжечь их поцелуем и поймать ртом ее вздох удовольствия. Распустить пшеничную косу и с шипением окунуться в водопад волос. Пройтись кончиками пальцев по нежной коже, наблюдая за тем, как бархатные, едва видимые волоски встают дыбом. Прошептать, задевая губами тонкое ушко, милую глупость и услышать в ответ перезвон ее смеха… Он с силой надавил пальцами на переносицу, прогоняя незваное видение, и мысленно поблагодарил боярыню за вовремя накинутый плед.
У Василисы же близость княжича не вызвала пожара в груди. От его взгляда не пылали щеки, не трепетали крыльями оголтелые бабочки в животе, а по венам не растекался пьяный розовый дурман. В общем, ни одного из известных признаков влюбленности Василиса не ощущала. Это успокаивало и внушало чувство безопасности. Пожалуй, рядом с Оганом она легко бы заснула… и с удовольствием бы проснулась, вдыхая полюбившийся аромат жженой карамели и горящей степи. Василиса пододвинулась чуть ближе и нырнула ложкой в горшок.
Когда уха была съедена, Оган без утайки рассказал о проклятье Кощея, что довлело над его родом, о братьях и о своей встрече с ягой. О морах и о том, как он придумал отправиться в Навь. О старухе с белыми глазами и своем чудесном появлении здесь. Утаил лишь о родовой вещице, что связала их с Василисой брачными узами. Не со зла, не с каким-то тайным умыслом, просто не хотел неволить. Желал понравиться сам по себе, а не потому, что стерпится, слюбится. Да и не знал он, что может предложить ей сейчас. Она царевна из рода Премудрых, а он не пойми кто. Ни статуса, ни денег. Понимание того пришло неожиданно и теперь жутко мешало. Куда привести молодую жену, если даже его дом на Огана Смогича записан? А такого нет более. Вычеркнут из всех родовых книг и метрик… Да и образ умершего жениха покоя не давал. Ведь именно за ним пошла в Навь Василиса. Вот никак не представлялось Огану, что он сейчас объявит ей: мол, так и так, ты теперь моя жена, пошли домой, а Велимир твой подвинется, чай, не шкаф. Тем более, зачем тебе мертвый жених при живом-то муже?
Правда после того, как Василиса рассказала ему о своих злоключениях, уверенности в правильности принятого решения у Огана поубавилось. А вот ощущение, что в ее деле что-то нечисто, наоборот, появилось. Язык зачесался от желания сказать правду.
— Сударыня, прошу вас, — он взял ее за плечи и развернул к себе. — Пойдемте со мной! Оставьте эту затею. Вы вернули долг рода, прошли ордалию. Тот факт, что Навь выпустила вас, а не спутала воспоминаниями в том жутком лесу, говорит о вашей невиновности. И никто не посмеет сказать обратное. А если нет, я смогу защитить вас. Не искушайте судьбу!
Стоило ему сказать это, как рыжий диван с теплым пледом исчезли, а они с Василисой оказались перед черным путеводным камнем, на котором было выбито лишь две стрелки и надпись: «Вперед или назад?»
Резко стало холодно.
— Нет, – Василиса не выдержала и, наплевав на все правила приличий, обняла Огана. Ей сейчас как никогда нужно было тепло. Оган прижал ее к себе. — Вот почему все так погано, даже когда хорошо?
— Ты все еще любишь его? – Он ненавидел себя за этот вопрос, но не мог не задать его. Ему нужно было знать.
Василиса пожала плечами.
— Это уже не важно. Таково условие ордалии. Меня за язык никто не тянул… я сама дала слово.
— Мне важно, — он позволил себе зарыться носом в ее макушку. Утонуть на мгновение в мягком шелке волос, поймать себя на мысли, что хочет дышать ею всю оставшуюся жизнь, — Тогда я пойду с тобой!
Эти слова согрели не хуже жарких объятий.
— Тебе нужно к братьям… Знаешь, я отдала твой подарок Горыне, это оказался осколок его души. Теперь мне нечем будет развести костер в Нави, — она посмотрела на него сверху вниз глубоко, неотрывно. Словно хотела запомнить его лицо, и Оган не выдержал.
— Теперь я буду греть тебя изнутри и показывать путь в ночи. Мой огонь не оставит тебя. Укроет и защитит. Слышишь?
С этими словами он привлек Василису к себе и поцеловал. Упоительно, жгуче, дурманяще. Он пил ее холод, сомнения, страхи и отдавал свое тепло, уверенность, стойкость. Он ловил ее дрожь и слезы губами, он держал ее, как самое дорогое сокровище… и все равно упустил.
Исчезла боярыня, словно и не было ее. Вместо Нави — изба-пятистенок, вместо камня — лавка, а вместо Василисы — пустота.
— Ну что, богатырь, победил Змея? Занял его место? Теперь доволен? – чуда на этот раз не насмешничала, напротив, была строга и собрана. — Я провожу тебя до перемещающей избы, пойдем.
Оган поднялся тяжело, неуклюже. Пригладил взъерошенные волосы, провел рукой по колючей щеке, нащупал в кармане чарострел. Чугунные мысли отбойными молотками били в виски.
— И долго я спал?
— Не дольше, чем бодрствовал, — было ответом.
— А Василиса?
— Все там же, — старуха вдруг замолчала и круто развернулась. — Так, неслух, слушай внимательно: твой путь сейчас — братьев спасти, да обещание исполнить, что ты девушке дал. Меньше торопись и больше думай. Ей мало из Нави живой выйти, нужно суметь в Яви не сгинуть. Дело против
