нее не крепче пня трухлявого, но за каждым пнем приглядывает свой леший. Захочет, ростки на нем пустит, захочет, развеет грибам да муравьям на радость.
Чуда на этом замолчала и до самой избушки на курьих ножках не проронила больше ни слова.
***
Больше всего на свете Оган боялся не успеть. Боялся, что все было зря.
Еще его терзали мысли о выдуманности путешествия в Навь. Он гнал их прочь.
Хотя…
Нет, он не сошел с ума и не спутал морок с Явью. Он видел Духа рода и разговаривал с Василисой, иначе и быть не могло.
Или все же могло? Где закончилась его реальность и начался сон? Или грань настолько тонка, что уже не важно, где она проходит?
Оган выбросил бесполезные мысли из головы и ворвался в родительский особняк. Вопль охранных чар стал для него лучшим из звуков. Он успеет, а если нет, то снова пойдет в Навь и за уши притащит домой братьев. Влетел на второй этаж, перескакивая через ступени. Пронесся мимо вереницы закрытых дверей, безошибочно определяя ту единственную, за которой была его семья. Бывшая.
— Вам туда нельзя, — Верный Белян попытался преградить путь, но низкий рык тени Змея согнул его в почтительном поклоне.
Ударила о стену раскрывшаяся настежь дверь, являя родителям блудного сына. Несостоявшаяся невеста ахнула и попятилась, пытаясь загородить собою кровать Зея. Проснулся дремавший в кресле врач.
— Явился… — заикнулся было князь и осекся.
Оган, не глядя на отца, подошел к кровати Мына, взял его руку и едва сдержал вздох облегчения. Брат был жив.
— Мын Смогич, я, Оган Горыныч, принимаю тебя в свой род и освобождаю от всех клятв и обязательств перед прежним родом.
Удар сердца, другой... и ничего. Только соленый привкус во рту от прокушенной до крови губы.
«Почему, почему не вышло?! — мысли метались, словно улей злых пчел. — Обманул Горыня…?»
— Молодой человек, — первым пришел в себя лекарь.
Оган обернулся. Во рту вытянулись клыки, а ладонь зажгло от возникшего на ней пламени.
«Нет, не обманул. Тогда как? Стоп!»
— Отец, немедленно отлучи Мына от рода! — выпалил он быстрее, чем мысль закончила формироваться.
— Чтооо? Да ты в своем ли уме?! — Сумасбродства сына окончательно вывели князя из себя.
— Ну же! Как меня, от души и без сомнений.
На этой фразе княгиня Зорина лишилась чувств. Лекарь метнулся к ларцу за нюхательной солью. У Гора Смогича побледнели губы, а на висках выступила испарина. Казалось, он вот-вот последует за супругой.
— Отец, пожалуйста, не стой. Дай Мыну шанс!
— Двуликая, защити, — пробормотал князь, но все же нашел в себе силы сипло произнести: — Я, Гор Смогич, отлучаю от семьи и рода своего сына Мына Смогича.
— Наконец-то. Я, Оган Горыныч, принимаю Мына, сына Гора Смогича в свой род и освобождаю его от всех клятв и обязательств перед прежним родом.
Возникшую после этого тишину распорол глубокий вдох Мына. Ресницы юноши дрогнули, и он раскрыл глаза. Несколько раз моргнул и потянулся, как после долгого сна.
Избора зажала двумя руками рот, заглушая всхлипы, потом бросилась в ноги князю.
— Гор Смогич, ради всего святого, освободите и Зея!
Ошарашенный князь повторил слова отлучения, лишив себя и третьего наследника, а Оган подмигнул приходящему в себя и ничего не понимающему брату, подошел к Зею и принял его в свой род. Дождался, когда тот очнется, похлопал по плечу, а заодно сообщил:
— Невеста у тебя — огонь, зови на свадьбу, как созреешь, — и, не дожидаясь, когда этот балаган из слез и обниманий придет в себя, ушел.
От резко спавшего напряжения ноги сделались ватными, очень хотелось сползти по стене на пол и посидеть так, запоминая, какое оно счастье на вкус. С души свалился — нет, не камень, скала. Огромная такая, отвесная. Без единого выступа. С такой только вниз лететь. Ан, нет. Сдюжил. А все благодаря одной упрямой и бесстрашной девчонке, которая взяла у него семейный амулет и отправилась с ним в Навь. Что ж, он умеет быть благодарным. И не важно, как дальше сложится их жизнь. Он должен разобраться, кто так лихо подвел Василису под суд богов.
Оган поймал повозку. Слова белоглазой ведьмы все не шли у него из головы, но отсутствие информации сковывало по рукам и ногам. И не только информации… Нужно было разобраться с собственным статусом. Да, магия приняла его в качестве главы рода Горынычей, и после того, как братья вошли в его семью, фамильный ярлык, что всегда был при нем, поменял не только окрас, но и геральдический знак. Но магия магией, а вот со своим гражданским положением стоило разобраться как можно скорее.
Дом Сварога уже давно перестал быть святилищем в классическом понимании этого слова. Вместо костров – волшебные зеркала, вместо жриц – молоденькие магички в форменных сарафанах. Правда суровое бородатое лицо бога все так же красовалось на центральных колоннах, да и требы отец всех людей получал обильные. Что бы ни творилось в мире, но люди всегда рождались, умирали и давали клятвы: брачные, долговые, родовые – не важно. Как бы ни была слаба магия, но клятву, сказанную и принятую, Сварог слышал и запоминал. Ничего не могло скрыться от божественного ока, все люди и все их обеты были у него как на ладони.
Вот туда-то для уточнения всех изменений, что произошли с его родом, и отправился Оган. Оплатил положенную требу, порадовался, что взял с собой серебро, отметил, что это могут оказаться его последние деньги, если Вагн получил указание не впускать чужака в дом.
— Что угодно сударю? – Пухленькая, розовощекая магичка со слегка приоткрытым ротиком качнула головой в знак приветствия.
— Меня зовут Оган Горыныч и я хочу получить полную выписку по своему роду.
— Минуту. Положите в шкатулку свой ярлык, — служительница Сварога коснулась рукой зеркального полотна и четко произнесла: — Зеркало на столе, что об Огане Горыныче известно тебе?
Серебристое полотно пошло рябью, стало густым, словно ртуть, потом на нем высветились слова. Девушка пробежала по нему глазами и замерла. Ее маленький ротик вытянулся и стал похож на заглавную буквицу «О», какой ее рисовали в старых книгах. Наконец она очнулась, перевела взгляд с зеркала на Огана и обратно, после дернула маленький шкафчик под зеркалом и достала из него плотную гербовую бумагу. Протянула ее посетителю.
Оган принял, вчитался и
