читала до того самозабвенно, что, казалось, в этих словах заключена вся ее жизнь, и от того, как она их произнесет, будет зависеть, услышит ли ее Бог, – ее молитву о себе, о маме, о том погибшем мужчине, которого она любила, обо всех живых и всех мертвых…
……….….………………………..…………………………………………
– Подождите! Не уходите!
Она бежала к нему по снегу. Михаил, повернувшись, замер. Не верил, что это правда. Не верил своим глазам.
На Лизе была легкая, полураспахнутая шубка, ботики и элегантная алая шапочка со сдвинутым набок козырьком. Лиза вся искрилась серебристой пылью, сверкало ожерелье на ее оголенной шее. Легкая, подвижная, она бежала к нему по узкой тропинке. Наклонившись, подхватила снег, слепила снежок и шутя бросила в него. Засмеялась звонко и понеслась дальше, туда, где могучие ели у дороги возносили к небу свои роскошные кроны.
– Ах, так?! – Михаил тоже слепил снежок, шутя бросил в убегающую Лизу и помчался следом за ней.
Оглянувшись, она побежала еще быстрее. В сиянии месяца и звезд искрилась ее шубка. Михаил мчался за ней, сейчас вот-вот догонит ее, подхватит на руки и понесет – в Нью-Йорк, в их счастливое будущее…
– Вы… Вы мужчина, настоящий мужчина. Я знаю, чувствую, что вам сейчас очень трудно, – перед ним стояла уставшая после бессонной ночи, трудов и молитв, монахиня в черном, грубом одеянии. Она сделала еще один шаг, судорожно схватила его руки и прижала к своей груди. – Простите меня за вчерашнее, мне почудилось… Это очень странно, даже таинственно. Мой муж был писателем, одного из его героев звали Михаилом. Этот герой был очень похож на вас, словно один и тот же человек. Оказывается, все это не вымысел, а происходило в действительности!..– она выпустила его руки и отступила назад. – Я буду молиться за вас всю свою жизнь. Прощайте.
И через минуту исчезла в дверях церкви.
А Михаил, постояв, медленно пошел к своей машине. Неожиданно ему на сердце сошла какая-то таинственная печаль, такая, какой он никогда не испытывал до сих пор. Печаль о Боге? Или о любви? Или о чем-то вечном, незыблемом, что выше всех наших слов?..
Только бы не забыть эту светлую таинственную печаль. Только бы сохранить ее.
Перед тем, как сесть в машину, Михаил зачем-то поднял глаза к небу, втянул в себя крепкий морозный воздух.
2003 год
Длился, длился суд над Станиславом Николаевичем Маханьковым. Конца-краю не было допросам, свидетельствам, слухам.
…– Они прокололись, – говорил уголовного вида небритый мужичок, горделиво-презрительно поглядывая на прокуроров и агентов ФБР. – Они не знают русского обычая – выручать друзей из беды. У нас хватит денег на любых американских адвокатов.
И действительно, три очень дорогих адвоката уже четвертый месяц морочили головы бедным присяжным. Присяжные пытались вырваться на волю. Один из них заявил судье, что ночью к нему кто-то позвонил по телефону и «нес бред с чисто русским акцентом». Дама-присяжная пожаловалась, что в метро к ней попытался прижаться пьяный мужчина якобы «славянского типа». Мулат-присяжный признался, что его сосед по дому – русский, часто колотит свою жену, и это может повлиять на представление мулата обо всех русских и, следовательно, на вердикт.
Судья всех терпеливо выслушивал, но никого от исполнения почетной должности присяжного не освобождал.
Врали жертвы, свидетели, адвокаты. Одни – спасая свою шкуру, другие – ради денег.
В этом зале суда не врал только один человек – вор в законе, криминальный авторитет Станислав Николаевич Маханьков. Пользуясь правом, гарантированным американской Конституцией, он вообще не собирался давать никаких показаний.
ххх
Сидя в зале суда, Алексей с затаенной ненавистью поглядывал на подсудимого, уже считая Маханькова своим личным врагом. Жаждал всей душой, чтобы Маханькова посадили. Чтобы упекли его в тюрягу пожизненно и послежизненно.
Между тем, обстановка в судебном зале сложилась самая, что ни есть, доброжелательная. За это время все свыклись с распорядком, успели перезнакомиться между собой. Откуда-то стало известно, что прокурор по субботам ходит в Метрополитен музей с какой-то пригожей мисс; знали, что у одного из агентов ФБР, который арестовал Маханькова, намечена помолвка, и помолвка почему-то связана с окончанием этого суда. Одного адвоката поздравляли с днем рождения и прокуроры, и журналисты, и братва: «Congratulations! Всех вам благ, господин адвокат! Мазл тов!» Задушевно так, по-семейному…
А газеты в Нью-Йорке и в далекой Москве в связи с этим судом писали о каких-то загадочных темных силах. Темные силы – в Кремле и в Белом доме, в ФБР и в ФСБ. Темные силы что-то раздувают, кому-то подыгрывают, ведут какие-то темные игры.
На девяносто девятый день стало ясно, что:
на этом суде не звучало и не прозвучит ни единого слова правды, ни из чьих уст;
что слушания эти могут длиться вечно, вернее, до тех пор, пока у подсудимого не иссякнут деньги на оплату адвокатов;
что деньги у него не иссякнут никогда.
И тогда судья, надув щеки, хлопнул ладонями по столу. Поднялся черной колонной и произнес:
– Леди и джентльмены, уважаемые присяжные! Думаю, вы получили достаточно информации, чтобы разобраться в этом деле. Пора выносить вердикт. Перед тем как вы пойдете совещаться, позвольте мне разъяснить вам, что в современной американской юриспруденции называется рэкетом.
Через полчаса юридически просвещенные присяжные гуськом направились в особую комнату – совещаться.
………..…………..........................................................................................
...Коридоры второго этажа гудели. Тон задавала братва – и откуда вдруг взялось столько русских бандитов в здании Федерального криминального суда США?! Настрой у них был боевой. Были уверены, что Маханькова сейчас оправдают. «Сегодня предстоит крутой гудеж, столы в кабаках в Нью-Йорке и Москве уже накрыты». То ли правда были так уверены, то ли куражились. Понимали, что от этого вердикта зависит не только судьба одного вора в законе, но и гораздо большее – состоится ли триумфальное шествие российского криминала по американской земле. И если да, то работой на ближайшее время они обеспечены. Гремели в коридорах возгласы, гогот, мат.
Алексей пристально приглядывался к каждому. Один из бандюков был очень похож на парня, который стрелял в него тогда ночью…
– Ты чего такой хмурый? – вполголоса спросил Алексея московский журналист, писавший об этом суде смелые статьи.
– Да так,
