Ознакомительная версия.
– Послушайте! – говорю я, и люди оглядываются. – А ведь мы сегодня счастливые!
Они удивляются, смотрят друг на друга.
– Девочка права!
– Так и есть!
– Праздник!
Все со мной согласились. В глазах у людей заплясали солнечные зайчики.
Этот день я крепко запомнила. Если радостно одному хорошему человеку, то всем, кто рядом, тоже становится радостно. Наверное, это и есть счастье!
Сварили свежей оленьей крови и потроха. Из костей ног выбили вкусный мозг. Брат разрубил голову оленя, мама подвесила на шесте над костром олений язык.
– Давай, сами съедим язык, когда все уйдут? – шепнула я маме.
– Нет, я приготовлю его твоему брату, – сказала она. – Придёт с охоты усталый и полакомится.
– Может, и меня кусочком угостит, – вдохнула я.
Через несколько дней брат вернулся с охоты, привёз сумку, полную лосиных языков. Мама повесила их коптить. Сказала, что есть языки будем только летом. Мяса она навялила целую груду и набила им кожаные сумы. Мне дала маленькую сумку с мясом:
– Грызи, не разбрасывай.
Я его не ела, стерегла и прятала от собак.
Наступило время, когда съели всё сушёное мясо из больших сум. Только в моей сумочке оно цело. Я была очень довольна собой. «Вот бережливая хозяйка», – думала о себе.
Летом у нас кончилось сливочное масло. Без масла сухая лепёшка горло дерёт. Мама достала копчёные языки, срезала с них тонкую кожицу и долго варила. Языки жирные, как масло.
Брат намазал лепёшку языковым маслом. Я зачерпнула лепёшкой из тарелки… Как вкусно! Мы ели это масло до тех пор, пока из посёлка не привезли сливочное.
Только к зиме кончилось моё сушёное мясо. Мы варили из него суп, сдобренный жиром, который мама вытопила летом из костного мозга.
Полезно делать припасы, они очень помогают в несытое время!
Однажды мне дали на редкость бестолкового оленя, которого хоть пинай – не поднимешь. Я обиделась и сидела в палатке. Долго не выходила.
– Седлай верхового, поехали. Другого нет, – сказали мама с братом.
Я отвернулась, делаю вид, что не слышу. «Ничего, – думаю, – без меня всё равно не уедут». Но знакомые звуки отъезда всё-таки заставили подняться.
Побежала к оленю. Он, оказывается, уже приготовлен и взнуздан. Подвела его к пригорку, попробовала вскочить на спину. Несколько раз упала – выворачивается из-под меня, и всё тут! Что за непослушный!
Скоро меня разобрала ярость, и я от злости стукнула оленя прутом по носу. И вдруг!.. Глазам не поверила – упрямец упал на колени! Я удивилась и быстренько села, пока не передумал. Поскакала вдогонку матери и брату. Они услышали топот и даже не оглянулись… Ах, так! Я слезла с оленя и уселась на землю. А они – ноль внимания!
Едва скрылись из глаз, я снова ударила оленя по носу прутом. Он опять преклонил колени. И я поскакала как прежде.
Вечером пастухи смеялись надо мной.
– Оказывается, упрямство – вещь заразная! Кто садится на упрямого оленя, сам таким же становится!
– Ваш упрямец меня прекрасно слушается, – холодно ответила я.
Они пуще захохотали.
– Вот и забирай его! Самый глупый никому не нужен!
…Негодных ездовых брат купил у каких-то горных людей. Эти олени все были бестолковыми и упрямыми.
На следующий день, пока пастухи пили чай, я привязала верховых и хлестнула каждого прутом по носу. Олени забились, два оборвали привязь и сбежали. Я испугалась и спряталась за холмиком.
Выглядываю, жду, что будет дальше. К счастью, пастухи посчитали, что оленей взбудоражили собаки. Как ни в чём ни бывало, я весело выбежала из-за холмика. Пастухи, чьи олени удрали, отправились пешком.
Я тихо призналась во всем маме. Она удивилась:
– Никогда не видела оленя, который встал бы перед ребёнком на колени! – И задумалась: – Может, горные люди били оленей? Но у нас-то так не принято! О том, что ты проучила олешка прутом, никому не рассказывай. Возьми его себе и больше не бей. Если животных всё время бить, они становятся бестолковыми. От такого обращения даже умереть могут…
– А как учить?
– Просто покажи прутик, он и послушается. Потом без прута привыкнет. Страхом никто никого ничему хорошему ещё не научил.
Я ехала и пела грустную песенку: «Никто, никого, ничему…» И гладила оленя по шее: «Ничего! Мы с тобой подружимся».
Возле нас остановились конные люди. Я увидела коня с большим животом. Хожу вокруг, смотрю, что делают, о чём говорят. Конные поставили палатки и разожгли костёр, угостили меня печеньем. Я принесла им сушёного мяса, и люди от радости отвалили мне целый кулёк конфет.
Утром встала рано. Рядом с нашей палаткой пасутся кони с путами на ногах – чтобы не сбежали. Вдруг вижу: на траве лежит крохотное существо, дрожит, пытается встать на ножки. Возле него лежит тот самый конь с большим животом, и из вымени у него течёт молоко. Я поняла: «Конь тугута родил».
Попробовала поднять малыша. Он маленький, но тяжёлый. Всё-таки удалось приблизить его к соскам. С трудом раскрыла рот палочкой, набрала из сосков молока в ладонь, накапала тугуту на язык. Потихоньку напоила из ладони. Потом он сам к вымени присосался. Я обрадовалась – значит, всё правильно сделала!
Дернула коня за хвост, а он не шевелится. Совсем. Я закричала:
– Эй, люди! Конь оленёнка родил, а сам умер, бедный!
Конные заспешили ко мне, засуетились вокруг коня. Слышу:
– Не смогла подняться… Рядом никого не случилось… Тяжёлые роды были…
– Кто подтащил его?
– Ребёнка коня? Я. Помогла ему начать кушать.
– Это не конь, а кобыла. А маленький – не тугут. Жеребёнок.
– Ай, молодец! – похвалил меня смешливый усатый дяденька. – Сама с вершок, а справилась! Если б не ты, мы бы и жеребенка лишились. Вот только чем его теперь кормить?..
– А пусть важенки его кормят! Мы оленят к разным важенкам подпускаем.
– И то верно, – задумался усатый.
Я медленно зашагала к палатке. Думаю с грустью: «Такие большие, а одного маленького прокормить не могут».
– Девочка! – вдруг окликнул меня дяденька. – А хочешь, мы отдадим тебе жеребёнка?
– Конечно, конечно хочу! – обрадовалась я. – Спасибо!
– Сумеешь вырастить, будет тебе добрый конь!
Я обняла лежащего жерёбенка, и тут подошла мама.
– А мне жеребёнка подарили!
– Ой, какой маленький! – мама наклонилась над ним, погладила. Усатый поднял малыша и отнёс к нашей палатке. Мама угостила дяденьку оладьями.
Через день конные уехали.
Жеребёнок выпивал много оленьего молока, всё больше и больше. Пришлось нам пить небелёный чай. Важенки маленького обижали, пытались боднуть, когда он к ним подступал. Вся моя жизнь наполнилась его прогулками, кормлением, обидами…
Мне казалось, что он не наедается. Пил много воды. Потом я стала кормить его мелким сеном и мучной болтушкой. Назвала любимца Тойтоем.
Скоро я едва доставала до его ушей. Бегаем вместе по траве. Мама уже не разрешает поить его молоком. Брат стал кормить Тойтоя.
– Он ведь мой, правда? – спрашиваю ревниво.
– Твой, твой. Сама к седлу приучать будешь.
Как человек, имеющий собственного коня, хожу гордо, заложив за спину руки.
– Ишь, какая важная у нас конная владелица! – смеются пастухи.
– А вы не знали? Так все конные ходят! – отвечаю я.
По предсказанию усатого дяденьки, Тойтой вырос добрым конём. Как-то раз, когда брат сломал ногу и полз домой из последних сил, Тойтой нашёл его и лег рядом, чтобы раненому было легче на него взобраться. Привёз и маму ржанием предупредил. С тех пор мой брат и конь неразлучны, хотя Тойтой, я знаю, больше всех любит меня.
Однажды разговор зашёл о нечистой силе, и я, конечно, вся превратилась в слух. Никус рассказывал, как он видел чёрта.
– Шёл раз вечером. Иду, не боюсь ничего, вдруг слышу – женщина кричит, да так страшно! Погнал оленя. Олень спотыкается, у меня голова кругом, упустил вожжи, он меня свалил и сразу сбежал. Иду пешком. Нож достал, рукоятку сжимаю. Попал, думаю, в бесовское место. Вдруг женщина меня по имени назвала. Я ещё сильнее перепугался, а голос, слышу, вовсю меня ругает. Что за ерунда? Остановился я, вижу: навстречу движется какая-то тёмная фигура. Голос точно как у Акулины, – Никус показал пальцем на мою маму. – Подошёл ближе, а это она хромает. Помните, я три года назад на закорках её притащил, когда она ногу подвернула?
Все захохотали.
– Эх, я-то решил было, что ты о настоящих чертях расскажешь, – сказал Ванчик.
– Да, и ты чёрт не настоящий, – вздохнула я.
– С чего это я – чёрт, глупая ты девчонка?
– Не ты ли давеча кричал, что поранил ногу? – оправдываюсь. – Никус ведь говорит, будто те, кто с ранеными ногами, наверняка не черти…
– Вот я настоящего чёрта видел, – насупился Ванчик. – У него был один глаз, одна рука, одна нога, рот большой, а сам чёрный-пречёрный…
Я прижалась к матери, еле дышу от страха. В глазах стоит жуткий одноногий, одноглазый чёрт с большим ртом. Чудится, во-он в том углу сверкают его острые зубы. Схватит меня сейчас и бросит в котёл…
Ознакомительная версия.
