Ознакомительная версия.
– Да, я начал расти, как грибы ночью так миссис Линд говорит, – с явным удовольствием по поводу данного факта сказал Пол. – Бабушка говорит, что каша наконец стала проявлять себя. Может и так. Бог знает… – Пол тяжело вздохнул. – Я уж столько ее съел ради этого. Надеюсь, теперь, когда дело пошло, я буду продолжать расти, пока не стану высокий, как папа. Вы знаете, мисс Лаванда, у него шесть футов.
Да, мисс Лаванда знала. У нее слегка порозовели щеки. Она взяла Пола за одну руку, Энни за другую, и они молча пошли в дом.
– Сегодня для эха хороший день, мисс Лаванда? – осведомился с нетерпением Пол. Во время его первого посещения день выпал слишком ветренный для того, чтобы слушать эхо, и Пол был весьма разочарован.
– Лучше не придумаешь, – ответила мисс Лаванда, погрузившаяся было в мечты. – Но прежде всего мы пойдем поедим все вместе. Я думаю, вы, пока шли сюда по лесу, нагуляли аппетит, а мы с Шарлоттой Четвертой можем есть в любое время дня, нам аппетита не занимать. Так, сейчас сделаем набег на кухню. К счастью, у нас сегодня всего хватает. У меня было доброе предчувствие, что сегодня у нас будут гости, и мы с Шарлоттой Четвертой приготовились.
– Я думаю, вы такой человек, у которого на кухне всегда есть что-нибудь вкусненькое, – предположил Пол. – У меня бабушка тоже такая. Но она не любит, чтобы я между одной и другой едой перекусывал. А интересно, – задумчиво думал Пол, – могу я это делать вне дома, если я знаю, что она не одобряет этого?
– О, я не думаю, что она возразила бы, после того как ты проделал такой путь. Это меняет дело, – сказала мисс Лаванда, обменявшись восхищенными взглядами с Энни поверх кудрявой головки Пола, так что он не видел этого. – Я полагаю, что перекусывать крайне вредно. Вот почему мы так часто делаем это в Обители Эха. Мы с Шарлоттой Четвертой своим образом жизни бросаем вызов всем известным правилам диеты. Мы едим любые тяжелые для желудка вещи в любое время, как только подумаем о них, днем или ночью. И ничего, цветем. Нас все время тянет к преобразованиям. Когда мы читаем в газетах, что то-то и то-то вредно, мы вырезаем это и вешаем в кухне на стену, чтобы не забыть. Но мы и так не забываем пока не съедим эту самую штуку, которая вредна. Пока что живы. Но Шарлотте Четвертой после пончиков, пирогов с фаршем, фруктовых пирогов снятся плохие сны, если мы поедим их на ночь.
– А бабушка разрешает мне перед сном стакан молока и ломтик хлеба с маслом, а в ночь на воскресенье еще и варенье, – сообщил Пол. – Поэтому я очень люблю воскресенье. Но не только за это. Воскресенье очень длинный день у нас, на берегу. А бабушка говорит, что для нее он был очень короткий, и еще что папа, когда был мальчиком, никогда не знал усталости по воскресеньям. Но он не кажется длинным, когда поговоришь со скальными людьми, однако не приходится, потому что бабушка не одобряет этого по воскресеньям. Я люблю много думать, но боюсь, что мои мысли… светские. А бабушка говорит, что по воскресеньям нельзя думать ни о чем, а только о религиозных вещах. И когда получается разница во мнениях между бабушкой и учительницей, я не знаю, что мне делать. В душе, – Пол положил руку на сердце и поднял свои серьезные голубые глаза на мисс Лаванду, которая в ответ улыбнулась ему, – я согласен с учительницей. Но, видите ли, бабушка воспитала папу по-своему и добилась успеха, а учительница пока никого не воспитала, хотя помогает воспитывать Дэви и Дору. Но нельзя сказать, какими они будут, пока они не вырастут. Так что иногда я думаю, что надежней придерживаться бабушкиного мнения.
– Я тоже так думаю, – серьезным тоном согласилась Энни. – И все-таки я думаю, что если нам с бабушкой разобраться, что мы имеем в виду, то за разными способами выражения мысли мы обнаружим, что имеем в виду одни и те же вещи. Тебе лучше следовать тому, как она это выражает, потому что это результат большого опыта. А нам придется подождать, что станет с Дэви и Дорой, и тогда уже можно будет сказать, правилен ли и мой способ.
После легкого обеда они вернулись в сад, где Пол познакомился с эхом, и это знакомство вызвало у него удивление и восхищение, а Энни и мисс Лаванда сели на каменную скамейку под тополем и поговорили.
– Значит, осенью вы уезжаете? – задумчиво произнесла мисс Лаванда. – Я, конечно, должна порадоваться за вас, Энни, но мне ужасно жаль, хотя я понимаю, что это говорит мой эгоизм. Я буду очень скучать по вам. Знаете, иногда я думаю, что не стоит заводить друзей. Какое-то время спустя они уезжают и оставляют боль в сердце, которая еще хуже, чем пустота, бывшая до этого.
– Это похоже на то, что могла бы сказать мисс Элиза Эндрюс, но никак не мисс Лаванда, – возразила Энни. – Хуже пустоты нет ничего. Я не ухожу из вашей жизни. Есть такие вещи, как письма и каникулы. Дорогая, я боюсь, вы выглядите несколько бледной и усталой.
– У… у-у… у-у… у-у, – не унимался Пол. Стоя на дамбе, он старательно издавал звуки. Не все мелодичные у их производителя, обратно они возвращались позолоченные и посеребренные алхимиками, живущими за рекой. Мисс Лаванда сделала нетерпеливое движение своими красивыми руками.
– Я устала ото всего, даже от эха. У меня ничего нет в жизни одно эхо, эхо утраченных надежд, мечтаний, радостей. Их эхо прекрасно, оно дразнит меня. О, Энни, это неприлично говорить такие вещи людям, которые приходят к тебе в гости. Просто я старею и протестую против этого. Я знаю, что буду ужасно неприятная, раздражительная к шестидесяти годам. Может, все, что мне нужно, это попить таблеток.
В этот момент Шарлотта Четвертая, которая исчезла из вида после обеда, появилась и объявила, что северо-восточный угол пастбища мистера Джона Кимболла красен от земляники и не угодно ли мисс Ширли пойти пособирать.
– Первая земляника к чаю! – воскликнула мисс Лаванда. – О, я не так стара, как я думала. И никаких таблеток мне не надо, ни одной! Девочки, как только вы вернетесь с земляникой, попьем чаю здесь, под этим серебристым тополем. К вашему приходу все будет готово, у меня есть и собственные сливки.
Энни с Шарлоттой Четвертой сразу же пошли на пастбище мистера Кимболла, отдаленное зеленое местечко, где воздух был мягким, как бархат, душистым, как клумба фиалок, и золотистым, как янтарь.
– Ах, какой здесь сладкий и свежий воздух! – воскликнула Энни, вдыхая полной грудью воздух. – Такое ощущение, будто пьешь солнечный свет.
– Да, мэм, и у меня тоже. Я именно так это себе представляю, – согласилась Шарлотта Четвертая, которая собиралась сказать то же самое, если бы Энни не сказала, что чувствует себя, как птица на воле. Каждый раз после визита Энни в Обитель Эха Шарлотта Четвертая поднималась к себе наверх в комнатку над кухней и перед зеркалом старалась говорить, выглядеть, двигаться, как Энни. Шарлотта ни разу не удостаивала себя комплиментом, что ей это удается, но практика делает чудеса, как Шарлотта слышала в школе, и она надеялась, что со временем она уловит секрет изящества высокой посадки головы, быстроты сверкающих глаз, манеры ходьбы, словно ветвь дерева раскачивается на ветру. Когда она смотрела на Энни, ей это казалось таким простым и легким. Шарлотта Четвертая всем сердцем обожала Энни. Не потому, что считала ее очень красивой. Красота Дианы Барри красные щеки, черные завитки волос была больше по вкусу Шарлотте Четвертой, чем красота Энни лунный свет, исходящий из светящихся серых глаз, бледно-розовые щеки, то и дело меняющие оттенок.
– Я лучше буду выглядеть, как вы, чем красивой, – искренне сообщила она как-то Энни.
Энни засмеялась, мед этой фразы выпила, а жало выбросила. Она привыкла получать смешанные комплименты. Общественное мнение всегда расходилось в оценке внешности Энни. Люди, которые знали ее понаслышке как красивую, встречались наконец с ней и разочаровывались. Те же, кто слышал, будто она обычная по внешности, после того как видели ее, удивлялись, чем это другие люди смотрят. Сама Энни никогда не претендовала на то, чтобы считаться красивой. Когда она смотрелась в зеркало, то ничего не видела, кроме маленького личика и нескольких веснушек на носу. Ее зеркало никогда не открывало ей трудноуловимую, все время меняющуюся игру чувств в ее душе, которые приходили и уходили, оставляя моментальный след на ее внешности, словно нежное розовое пламя. Не видела она и очарования мечтающей или смеющейся Энни и как это меняло ее большие глаза.
Если Энни и не была красивой в строгом смысле слова, она обладала определенным неуловимым обаянием и необычайной внешностью, которая оставляла у зрителя приятное чувство удовлетворения нежными формами ее девичьей фигуры и ярко выраженными задатками. Те, кто знал Энни получше, чувствовали, сами того не понимая, что больше всего в ней привлекает ее аура, возможность быть в ее обществе заложенная в ней сила того, во что она разовьется в будущем. Она словно жила в атмосфере того, что с ней будет.
Ознакомительная версия.
