— Ты уходишь к врагу!
— Я иду к мужу!
Беглюк ничего не ответил. Он сам не узнавал себя. Прежде он приказал бы взять дочь под стражу. Даже больше: не дрогнула бы рука убить изменницу. А сейчас он квохчет возле нее, как старая куропатка! Ему мерещится позорный плен. Мысли о Юрге страшат: не простит он» прошлого! Один остался, один...
Когда Зелла вышла за половецкие арбы, звезды еще горели в вышине, но ночь .уже светлела. Вся степь была устлана мертвыми телами. Повсюду валялись мечи и шелепуги. Тут и там торчали в земле сабли, копья и стрелы и, казалось, все еще дрожали после удара. Пробираясь между трупами, Зелла увидела впереди движущиеся черные тени. Разве могла она знать, что крамольные батуры Смерти давно следят за каждым шагом хана и его дочери...
Зелла выхватила меч, сделала несколько осторожных шагов... Вдруг кто-то вынырнул из тьмы и крепко обхватил ее. Как из земли поднялись люди, быстро обернули ее кошмой и понесли.
Развернули Зеллу в ханском шатре. Отец все так же сидел на тахте и, слегка покачиваясь, глядел неподвижными глазами на пламя светильников. Перед ним, опираясь на меч, стоял Асап, а за плечами князя — молодые батуры.
— Она хотела предать нас! — сказал Асап, и глаза у него были злые, как у встревоженного волка.
Беглюк молчал.
— Что ты молчишь? — дерзко прикрикнул Асап, оскалив зубы. — Или ты сам послал ее к врагу? Хочешь сдаться руситам?
Хан взглянул на Асапа и презрительно сплюнул: с кем он так разговаривает! Асап подскочил к Зелле и крикнул ей в лицо:
— Говори, куда ты ползла, змея?!
Зелла отшатнулась и, сдерживая гнев, сказала хану:
— Отец, кто дал право этому кабану так говорить со мной? Или я не дочь великого хана?!
Слова Зеллы вывели Беглюка из оцепенения. Его лицо перекосилось, он приподнялся, открыл рот, но вдруг обмяк, будто совсем не осталось сил, махнул рукой и еле слышно прохрипел:
— Он ответит мне! Сядь рядом со мной! Эй, подать кумысу!
Прошло мгновение, другое. Хан сердито повторил приказание, но никто не отозвался на его голос. Он грозно, как бывало, взглянул на молодых батуров, но и они не двинулись, лишь Асап ухмыльнулся и шагнул к хану.
— Мы изловили змею! — с презрением сказал он. — И я пришел к тебе от имени батуров Смерти. Хан отвечает смертью за измену дочери.
— Что-о! — взревел Беглюк и, ухватившись за клинок, вскочил с тахты. Злость так и клокотала в нем.
— Не горячись, — остановил его Асап. Ты — один. Стража не явится.
— Вы все изменники! — гаркнул хан. Рванул ворот, разорвал халат, озираясь, как затравленный зверь. К нему быстро подошла Зелла. Беглюк успел заметить, какой спокойный был взгляд у дочери, и это усилило обиду на нее: он мучается, а она, как молодая 'кобыленка, и ухом не ведет!
— Я предлагаю тебе два пути,— продолжал Асап, поглядывая на батуров. — Избери один из них. Либо ты лишишься дочери и умрешь, либо отдашь ее мне, и мой меч будет приумножать твои почести. Великую славу и богатство завоюем мы!
«Вот где тайные думы батура Смерти! Ясно: он хочет стать ханом... Жаль, что не убрал его раньше! — подумал Беглюк, и взгляд его скользнул по Асапу все с тем же презрением. Сейчас он ненавидел всех. Он был готов истерзать первого, кто подвернется. Взглянул на дочь. О-о, это она всему виной, непокорная своевольница, она измерила старым законам, бросила свой народ... Считает себя руситкой! Она всегда нашептывала, как надо ласково обращаться и оберегать проклятого русита-певуна... Она — изменница! Она — враг!»
Рука хана рванулась к рукоятке нетупеющего кинжала в алых как кровь ножнах. С диким криком он выхватил сверкающий клинок и ударил в грудь Зеллы.
Последнее, что он увидел, был палаш Асапа, занесенный над его головой…
Утром русичи двинулись на половецкие вежи. Впереди плотным валом медленно накатывались повозки-щиты. Половцы осыпали их стрелами. Но повозки были неуязвимы и двигались все ближе и ближе, покрытые стрелами, как щетиной. А за ними на расстоянии полета стрелы шли стеной багряных щитов плотные ряды русичей.
В это время на горе показался Асап на вороном коне, убранном цветной сбруей, на голове — султан из лебяжьих перьев, Он ехал, вдоль половецких рядов, окруженный свитой. Над ним трепыхался багряный ханский бунчук. Кованые вороненые доспехи сверкали на солнце, точно крылья развевался белый ханский плащ. По сторонам большой свиты скакали глашатаи и выкрикивали:
— Хвала великому хану Асапу Непобедимому! Хвала великому хану Асапу Непобедимому! Он солнце из солнц! Он избранник бога Кама! Он даст нам победу!
Тем временем повозки русичей остановились, раздвинулись, и вперед выехал витязь на белом коне.
— Юрге! Юрге! — пронеслось как стон в половецких рядах.
Юрко поднял руку, и сразу наступила тишина. Он приподнялся на стременах и крикнул:
— Пусть выйдет сильнейший!
Все замерли. Выйти против неуязвимого богатыря Юрге — это все равно что подставить шею под меч. С ним может биться только любимец бога Кама!
И вдруг Асап сбросил плащ наземь, стегнул коня и, пригнув копье, с боевым кличем понесся навстречу Юрко. Затаив дыхание и половцы и русичи замерли в страшном ожидании.
Витязи сшиблись в бешеном ударе. Лязгнула броня, копья с треском переломились и отлетели в сторону. Блеснули мечи, зазвенел булат, взвизгнул раненый конь...
Все случилось так быстро, что никто даже не разглядел удара, от которого повалился с седла обезглавленный Асап. Его нога застряла в стремени. Конь заржал и помчался по степи между рядами войск, а тело волочилось по земле, поднимая пыль...
Повозки-щиты вновь закрыли Юрко и двинулись вперед. За ними по-прежнему шли плотные ряды русичей. Сеча закипела у крайних половецких арб, потом перекинулась к кибиткам, и вот уже русичи ворвались в самое становище.
Когда солнце зашло за полдень, все было кончено.
Пробившись вместе с князьями на вершину горы, Юрко подъехал к ханскому шатру. В нетерпении соскочил с коня, откинул полог и на мгновение остановился, пораженный. На высоком ложе, в белой одежде виднелось в полумраке тело хана Беглюка с рассеченной: головой, а в глубине шатра на груде подушек лежала Зелла. Над нею склонился Сатлар, перевязывая рану. Лицо Зеллы было бледно, глаза закрыты. Юрко молча опустился у изголовья.
— Смерть прошла мимо... Звездочка будет жить, Юрге, друг мой, — тихо сказал Сатлар.
— Так должно быть, — ответил Юрко, — любовь не убьешь!
Зелла открыла глаза.
— Юрге, — прошептала она. — Я знала: ты вернешься!..
Высоко в небе пролетали лебеди. Внизу, над степью, там, где шел бой, кружились вороны. Лебединые крики и воронье карканье долго слышалось в вечерней тишине, чуть слышно затихая.
На горе ярко пылали костры: русские воины справляли победный пир. Юрко пел звучные песни славы. И тогда Епифан Донок взял чару, поднял ее высоко над головой:
— Други-братие! — воскликнул он. — Певец дарит нам великую славу — всему люду русскому! У летописцев подсчитано: чуть не полтора века половецкие насильники мучали русский народ. Сорок шесть коварных походов обрушили они на Русскую землю... И вот прошел последний бой — не поднять больше кривой половецкой сабли на русичей! Мы победили! Победило мудрое собратство люда русского... Вздохнем же, братие, свободнее и возвеселимся! Песни собрали нас в могучую силу и породнили! Так пусть звенят наши песни века вечные, на содружество всех земель русских!.. Вражьи следы идут к нам с восходной стороны и пропадают... Заросли следы печенежские... А до них сколько прошло вражьих полчищ — бог весть!.. Прошли из незнаемых земель и пропали в нетях!.. Пропадут и следы половецкие. Конец ли это всем пришельцам-насильникам? Или кто-то еще в дальних степях точит на нас мечи и сабли харалужные?!. Ой же да и на: трудном месте стоит наша земля! Враги внезапным навалом ошеломляют нас... Но проходит время — накаляются наши русские сердца ненавистью, вспыхивает боевой славянский дух согласия и собратства... И тогда враги бегут, как сбежали сейчас половецкие грабители... Народ наш — непобедим!.. Откуда бы ни шел враг — стоять нашей дедовской земле нерушимо, красоваться на радости всему люду века вечные!.. Слава народу нашему — храброму, мудрому, доброму, искусному!.. На вечные времена слава!
