Потребность в женской руке окончательно становится ясна только тогда, когда вы длительное время пребываете в гордом одиночестве, ведя разгульный образ жизни начинающего алкоголика и бонвивана.
Судите сами: проживая в одной квартире с матерью, я и горя не знал. Ну, купишь изредка хлеба, зайдешь когда-никогда за молоком, принесешь картошки с ближайшего рынка, вот и все нехитрые домашние обязанности молодого лоботряса, любящего авторское кино и увлекающегося драматическим искусством. Когда же после долгих ссор и бесконечных препирательств я оказался в однокомнатной квартире в районе метро “Кузьминки”, я на собственной шкуре ощутил все лишения и тяготы одинокой холостяцкой жизни, ибо на тот момент не только разъехался с матерью, но и разошелся со своей первой, недолго продержавшейся женой.
Для того, чтобы приготовить на завтрак, скажем, омлет, нужны два яйца – их еще надо где-то взять, то есть, купить накануне, – добавить немного молока (хотя вы помните, что вчера у вас в гостях была странная девушка, решительно не желавшая запивать крепкие спиртные напитки водой из-под крана, она выпила все пищевые жидкости в вашем доме, включая молоко, и под конец, растворив в кипятке остатки болгарского кетчупа, сделала из них импровизированный томатный сок); потом надо добавить соль и перец по вкусу, тщательно перемешать, взбивая создавшуюся массу в течение нескольких минут поступательными движениями вилки или ложки (если у вас в доме найдется соль, я уж не говорю про перец); далее требуется приготовленную смесь вылить на раскаленную сковородку, предварительно смазанную растительным маслом (хотя вы смутно припоминаете, что ваш школьный приятель, заскочивший позавчера на огонек, пролил последние капли этого самого масла, отчаянно жестикулируя и матерясь, себе на брюки, пытаясь намазать кусок черствого черного хлеба, дабы хоть чем-то закусить принесенную с собой отвратительную паленую водку).
Да что там говорить: все – буквально все! – кухонные манипуляции превращаются в сложнейшую и труднопреодолимую бытовую проблему.
В итоге, прожив в одиночку больше месяца или, не дай бог, больше полугода, вы уже не можете найти ни чистой наглаженной рубашки у себя в шкафу, ни каких-либо моющих средств у себя в ванной комнате, включая элементарное хозяйственное мыло, для того, чтобы худо-бедно постирать разбросанные по всему дому, прохудившиеся в самых неожиданных местах и, как правило, потерявшие свою пару, грязные заношенные носки.
Ваше постельное белье после неоднократного заваливания на него в пьяном виде, в полуодетом состоянии с подозрительными в гигиеническом смысле (да и во всех остальных смыслах – тоже) представительницами противоположного пола, через пару дней начинает напоминать проселочную дорогу. Ваша любимая квартира в моменты участившихся спонтанных “отключек” и потери всякого интереса к окружающей действительности превращается в бесконтрольный проходной двор; ваш телефон, по которому все без исключения друзья и подруги успели позвонить во всевозможные города и веси, молчит как оскорбленный Герасим, утопивший накануне свою несмышленую Муму.
…Вдоль замызганных стен выстраиваются пыльные ряды пустых водочных бутылок…
Даже если вы бросили пить, холостяцкие проблемы никуда не уходят, они просто в менее актуальном виде рассредоточиваются по пустым полкам на вашей кухне; они проступают темными пятнами на бабушкином ковре и затвердевают последней каплей на тюбике зубной пасты, выжатой с остервенением до состояния полнейшей экзистенциальной пустоты.
– Ладно, я придумаю что-нибудь… – обнадеживаю я любящую пожрать Светку-Дебаркадер и поспешно ретируюсь к переминающемуся у входа в метро Сереже Роскошному.
На мой узкопрофильный взгляд рядового сотрудника частного охранного предприятия – мы, русские, как нация, совершенно не умеем торговать. Нет, мы можем выполнять какие-то элементарные функции купли-продажи в качестве простых продавцов или менеджеров низшего и среднего звена. Русских продавцов такого уровня полным-полно в больших и малых магазинах и торговых корпорациях. Но налаживать и организовывать саму торговлю, вести сложные коммерческие переговоры или заключать хитроумные взаимовыгодные соглашения мы, за редким исключением, совершенно не способны.
Я говорю это к тому, что мы патологически не умеем (или просто-напросто не хотим) давать деньги “на лапу”. Нет-нет, мы тоже “даем”, “подмазываем” и “засылаем”, но только под чудовищным нажимом чересчур настойчивых мздоимцев и хапуг. Даем без всякого изящества, скривив лицо, мандражируя и отвратительно потея от страха обоюдной уголовной ответственности, налагаемой российским законодательством как на берущего взятку, так и на дающего оную.
Не так, совсем не так “засылают наверх” уроженцы Кавказа и многочисленные представители других восточных национальностей, занимающиеся в столице нашей родины (и не только в ней) тяжелым процессом налаживания всех видов торгово-коррупционных отношений.
Даже если нам жизненно необходимо отмазать ребенка от воинского призыва или дать взятку в суде, то есть совершить “деяние”, от которого в дальнейшем будет зависеть наша судьба или судьба наших близких, мы зачастую оказываемся неспособны принять правильное решение и готовы отправить свое чадо служить или же двинуть по этапу самим, лишь бы судье или военкому не досталась наша кровная, заработанная в тяготах и лишениях трудовая копейка.
Я еще раз убеждаюсь в правильности сделанных наблюдений, когда достаю из своих карманов аккуратно сложенные пополам и вчетверо десятки и полтинники, почти незаметно всунутые мне во время утреннего обхода армянками и грузинками, торгующими на нашем посту фруктами и цветами без всякого на то разрешения местной администрации и официальных городских властей.
Я складываю деньги в один карман и с привычной гражданской горечью наблюдаю, как Роскошный отгоняет злобную подмосковную бабульку, не пожелавшую дать ему тридцатник (средняя такса) за возможность постоять до обеда (но только до обеда!) на выгодном и “проходном” месте напротив стоянки автобусов и выхода из метро.
“Да, – думаю я, – умеем мы гнобить и опускать собственный народ”. Впрочем, Роскошному не привыкать, он ведь – если верить его родословной – из казаков. Это его предки столетиями усмиряли крестьянские восстания и мятежи, давили лошадями мирные демонстрации и хлестали нагайками возмущенный российский пролетариат. Может быть, поэтому в нашем служебном тандеме выбиванием денежных средств и целенаправленным осуществлением репрессий занимается в основном Сережа Роскошный. Я же только собираю причитающееся нам с Роскошным жалкое низкобюджетное “бабло” с уже покорившихся и вошедших с нами в преступный сговор малых восточных народов.
Подмосковная бабка, скорбно и зло покачивая парой охапок выращенных на собственном огороде тюльпанов, тяжело спускается в подземный переход, наивно рассчитывая там договориться на меньшую сумму с наглыми и беспринципными метрополитеновскими ментами.
– Не любишь ты, Сережа, своих одноплеменников.
– Да с какого ляда мне их любить-то?! Она деревенская – я городской, я охранник – она барыга….
– Я где-то слышал, что у подавляющего большинства теперешних москвичей прабабушки и прадедушки были сельскими жителями. Страна-то совсем недавно аграрной была.
– Да хрен бы на нее, на страну-то! Я тоже где-то слышал, что Париж – это не совсем Франция, а Нью-Йорк – не совсем Америка. Ты километров пятьдесят от Москвы отъедь и нажрись там у них на дискотеке. Никакое крестьянское происхождение не поможет: отмудохают, как кота пластмассового. И про серийный номер не спросят! Они столичных жителей жопой чуют, всей деревней ловят, а потом буцкают… Так что подход у меня к ним один: платишь – работаешь, не платишь – на хер идешь, я здесь решаю – кто, где и когда торговать будет, а они пусть у себя в коровниках командуют и в свинарниках права качают.
– Согласен. Но все равно, жестокосерд ты, Сергун.
– Будь я добрее, на какие шиши мы бы девок сегодня вечером поить стали? Не подскажешь?
– Каких девок?
– Ленка-хохлушка, что на втором посту очками торгует, обещала с подружками познакомить. Землячки ее – “незалежницы”…
Я как-то сразу повеселел.
– Когда, сегодня? Это хорошо, а то у меня стрела с Дебаркадером на завтра забита…
– Одно другому не мешает! Личной жизни, как и хорошего человека, должно быть много, – резюмирует Роскошный и, демонстративно похлопав себя по оттопыренному животу, грозно, как Илья Муромец на картине Васнецова (с таким же объемом талии, но с резиновой дубинкой вместо булавы), из-под вскинутой руки озирает подотчетные ему горизонты; я же, в свою очередь, ретируюсь к овощной палатке, где работает единственная продавщица (к сожалению, уже в возрасте), которая посещала в свое время московский театр Ленинского Комсомола и два раза была на “Таганке”. Просто так… без всякой задней мысли, предаться чистой ностальгии по минувшим временам и поговорить об упадке современного драматического искусства.
