Нет нужды говорить, что потом я еще не раз прослушивал эту умопомрачительную пластинку и не раз всеми силами пытался постичь ее содержание, сверяя свои выводы с замечаниями Эйкли. Пересказывать весь ход нашей переписки, пожалуй, ни к чему; замечу только, что мы оба были убеждены, что напали на след, ведущий к истокам самых безобразных древних обрядов, сохранившихся в тайных культах нашей цивилизации. Кроме того, нам стало ясно, что между затаившимися в горах инопланетными пришельцами и некоторыми представителями человеческой расы существует древняя и довольно непростая связь. Насколько эта связь была развита в прежние времена и как она осуществлялась сегодня – установить было трудно; во всяком случае, перед нами открылись бескрайние просторы для самого жуткого фантазирования. Похоже, жители Земли были с незапамятных времен связаны нерасторжимыми и страшными узами с безымянной космической бездной, и узы эти имели самые различные формы. Судя по записи, сатанинское зло пришло на Землю с погруженного во мрак Юггота, расположенного у самого края Солнечной системы; однако эта планета является лишь одной из колоний ужасной межзвездной цивилизации, родина которой расположена, вероятно, далеко за пределами пространственно-временного континуума, описанного Эйнштейном, и вообще не имеет никакого отношения к известному нам космосу.
Попутно мы продолжали обсуждать загадку черного камня, а также самый надежный способ его доставки в Аркхем: Эйкли считал, что мне не следует ехать к нему в усадьбу, ибо при сложившейся ситуации это было бы небезопасно. С другой стороны, руководствуясь какой-то неизвестной мне причиной, он не желал отправлять камень ни почтой, ни даже с оказией. В конце концов он предложил такой вариант: он отвезет камень в Беллоуз-Фолз и отправит его оттуда поездом «Бостон – Мэн», следующим через Кин, Уинчендон и Фитчберг, хотя для этого ему и придется ехать глухими, пролегающими через лес дорогами, а не по главной братлборской автостраде. Эйкли писал, что, отправляя из Братлборо посылку с пластинкой, он обратил внимание на человека, в поведении и выражении лица которого было нечто весьма подозрительное. Он чересчур дотошно расспрашивал о чем-то почтовых служащих и в конце концов уехал тем же поездом, которым отправили посылку. По признанию Эйкли, он успокоился лишь после того, как получил от меня известие о ее благополучном прибытии.
Приблизительно в это же время – то есть ближе к середине июля – пропало еще одно мое письмо, о чем я узнал из тревожного послания Эйкли. Он попросил меня впредь писать не на его таундсендский адрес, а в общий отдел доставки почтового отделения в Братлборо, куда он будет наведываться либо на своей машине, либо междугородным автобусом, который обслуживает теперь пассажиров вместо поезда-тихохода на боковой ветке железной дороги. Судя по всему, беспокойство Эйкли постоянно росло: он подробно останавливался на том, как безумными ночами все дольше заходились лаем собаки и как наутро он находил на проезжей дороге и на заднем дворе свежие когтистые следы. Однажды он обнаружил следы целого полчища чудовищ: казалось, они растянулись цепью и атаковали дом, а напротив них не менее плотным строем стояли не желавшие отступать собаки. В доказательство тому Эйкли приложил к письму производивший тягостное впечатление фотоснимок: он был сделан наутро после той страшной ночи, на протяжении которой собаки неистово лаяли и выли, не смолкая ни на секунду.
Утром в среду, восемнадцатого июля, я получил телеграмму с пометкой «Беллоуз-Фолз»: Эйкли сообщал, что посылает черный камень поездом № 5508, который отправляется с вокзала «Беллоуз-Фолз» в 12.15 дня и прибывает на Северный вокзал Бостона в 16.12. По моим расчетам, посылку должны были доставить в Аркхем по крайней мере к полудню следующего дня, и поэтому все утро четверга я провел дома в ожидании почтальона. Но ни к полудню, ни даже к вечеру почтальон не появился, а когда я позвонил на почту, мне ответили, что никакой посылки на мое имя не поступало. Заказывая междугородный звонок в отдел почтовых доставок бостонского вокзала, я был охвачен все возраставшей тревогой и потому почти не удивился, узнав, что такой посылки не поступало и к ним. Поезд № 5508 прибыл накануне с опозданием в 35 минут, но никакого груза на мое имя в почтовом вагоне не было. Тем не менее служащий отдела пообещал разобраться с этой историей; мне же ничего не оставалось, как отправить вечерней почтой письмо Эйкли, в котором я вкратце рассказал о случившемся.
Бостонское почтовое отделение работало с похвальной расторопностью – уже на следующий день мне позвонил тот самый служащий, с которым я разговаривал накануне, и поспешил сообщить результаты своего расследования. Как оказалось, проводник почтового вагона поезда № 5508 припомнил одно происшествие, которое, возможно, имело прямое отношение к моей пропаже: когда в начале второго часа пополудни поезд стоял на станции в Кине, штат Нью-Гэмпшир, к нему обратился какой-то худощавый рыжеволосый мужчина с очень странным голосом – судя по виду, сельский фермер из глубинки.
По словам проводника, незнакомец сильно переполошился из-за какой-то коробки с тяжелым грузом, которую он якобы должен был получить и которой не оказалось ни в вагоне, ни в списках почтовой компании. Незнакомец представился как Стэнли Адамс; он говорил на редкость низким и каким-то жужжащим голосом, от которого на проводника вдруг напала необъяснимая дремота, так что он слушал этого Адамса будто сквозь сон. Чем кончился их разговор, проводник сказать не мог: он помнил лишь, что пришел в себя, когда поезд уже тронулся. Бостонский служащий также не преминул аттестовать проводника как безупречно честного и надежного молодого человека с безупречным послужным списком.
В тот же вечер я отправился в Бостон, чтобы лично расспросить проводника, фамилию и адрес которого я узнал в бостонском почтовом отделе. Он оказался человеком откровенным, приятным в общении, однако ничего нового добавить к своему рассказу не смог. Как это ни странно, но он вообще сомневался в том, что при встрече сумеет опознать своего загадочного собеседника. Убедившись, что ему и впрямь нечего больше сказать, я вернулся в Аркхем и всю ночь писал письма: одно – Эйкли, а остальные – в почтовую компанию, полицейское управление и начальнику железнодорожной станции в Кине. Я не сомневался в том, что незнакомец со странным гипнотизирующим голосом сыграл в этом деле ключевую роль; оставалась надежда, что с помощью станционных служащих и учетных ведомостей телеграфного отдела удастся выяснить что-нибудь как о нем самом, так и о том, где, когда и каким образом он раздобыл сведения о посылке.
Признаюсь сразу, что мое расследование окончилось безрезультатно. Да, восемнадцатого июля, в самый разгар дня, на вокзале в Кине действительно заметили человека со странным голосом; один из свидетелей даже припомнил, что вроде бы видел у него в руках какую-то коробку. Но кто это был, так и осталось неизвестным, ибо ни до, ни после того случая его никто больше не видел. Насколько можно было судить по ведомостям, в телеграфный отдел он не заходил, никаких сообщений не получал и вообще телеграфный отдел не принимал ничего похожего на извещение о следовании посылки с черным камнем в поезде № 5508. Разумеется, Эйкли провел параллельное расследование и даже лично съездил в Кин, чтобы расспросить о незнакомце привокзальную публику; но он относился к происшествию с большей обреченностью, чем я, и усматривал в пропаже коробки зловещее проявление роковых сил. Во всяком случае, он не надеялся, что она отыщется. Он и прежде говорил, что обитатели гор и их агенты явно обладают телепатическими и гипнотическими способностями, а потому в следующем письме высказывал твердое убеждение в том, что камень уже находится не на нашей планете. Прочитав все это, я воспылал благородным гневом: выходило, что мы безвозвратно потеряли соблазнительную возможность проникнуть с помощью древних полустертых иероглифов в удивительные тайны пришельцев. Быть может, это происшествие еще долго терзало бы мою душу, если бы свежие письма Эйкли не отвлекли меня от него: эта история внезапно получила новый оборот, заставивший меня на время позабыть обо всем остальном на свете.
Неведомые существа, о которых Эйкли писал в своем дневнике – почерком уже до того неровным, что больно было глядеть, – начали преследовать его с откровенной одержимостью. Лай собак – особенно в облачные или безлунные ночи – стал надрывно-кошмарным; а на глухих дорогах, по которым ездил Эйкли, на него неоднократно пытались напасть средь бела дня. Второго августа, когда он направлялся в соседний городишко, путь машине преградило поваленное толстое дерево. Это случилось на том участке трассы, где густой и темный лес вплотную подступал к дороге, и, судя по бешеному лаю двух огромных псов, которых Эйкли взял с собой, неведомые существа явно скрывались где-то поблизости. Ему было страшно подумать, чем могло бы кончиться дело, не будь рядом собак, – и с той поры он не покидал усадьбы, не прихватив с собой хотя бы пару своих верных и сильных стражей. Два следующих происшествия имели место пятого и шестого августа: в первом случае по капоту машины царапнула пуля, а во втором собаки снова подняли лай, указывая на близость жутких лесных обитателей.
