Ознакомительная версия.
– Во дворе. Там деревенская женщина…
– Ну и херувим с ней! – сказал я. – Она, надеюсь, не укусила тебя?
– Она везет домой мужа из морга, – сказал он, не шевелясь и не моргая. – В оба конца около ста километров… Может, поедем вместе, а? Они сзади сидят.
– Как сидят? – не понял я.
– Прямо, – сказал Генка. – Он без внутренностей. Их у мертвецов в моргах выбирают для учебы студентов…
– Ну и пусть! – крикнул я. – Какое это имеет значение?
– Все же… одну только оболочку повезем, – страшно сказал Генка. Как укольная боль, меня пронизало почти непреодолимое желание ударить его: он не смел, не должен был ввязываться в это ненужное для нас дело – калымить на перевозке мертвецов в такси, но раз тот уже сидит там…
– Она два дня искала подводу или машину, – сказал Генка. Вид у него был «вот-вот явится». – Говорит, просят восемьдесят, а у нее всего сорок три с копейками…
– Ну и что? И повезем, раз взялся, – сказал я. – Подумаешь, развел сантименты! Дорогу знаешь?
Машина стояла метрах в пяти от подъезда и мигала левым подфарником, – Генка забыл выключить рычаг указателя поворота. Мы одновременно открыли передние дверцы и сели, как гестаповцы в кинофильмах об отступлении: стремительно, тесно, наклонясь вперед. Мне не хотелось, чтобы Генка подумал, будто я, как и он, боюсь глянуть назад, но оборачиваться тоже не тянуло. Сзади нас цепенела трудная непустая тишина, и неизвестно было, что лучше – чтобы там шевелились или сидели тихо. Генка торчал за рулем как истукан. Он старался миновать оживленные улицы и держался поодаль от тротуаров. Как только мы выбрались за город, невидимая нами женщина на заднем сиденье заголосила переливчато и бессловесно. Мы не знали, как быть – успокаивать ее или молчать, и как ехать – медленно или быстро, и нужно ли снять береты или оставаться в них. Ее голос становился все изнурительней и изнурительней, и Генка повел машину зигзагами, потому что то и дело взглядывал на меня и зачем-то наваливался на руль. Я посоветовал ему переключить скорость с четвертой на третью, но после этого стало еще хуже, – гуд мотора каким-то непутево утробным ладом вплелся в звериный вой женщины…
Нет, я не думаю, что именно это – голошение вдовы – привлекло к нам внимание контролера, – его служебную машину я заметил метров за сто. Она стояла на обочине шоссе, и красный светящийся диск нам был выброшен почти с того же расстояния. Генка сбил скорость на нейтральную и стал притормаживать, а глазами спросил у меня, как быть. Женщина, наверно, почуяла что-то неладное и стихла. Я сказал Генке, что все в порядке. Счетчик у нас включен, неположенного числа пассажиров нет, сменное время не истекло. Что еще? Главное было – знать, как там сидят сзади, но оглядываться не хотелось, а кроме того, контролеру никакого нет дела до пассажиров. Тем более что их вполне нормальное число.
Контролер был ведомственный, но лично я видел его впервые, – они у нас менялись через две недели на третью, потому что рано или поздно люди так или сяк сходятся между собой, а по положению о контролерах это им с нами не полагалось. Генке бы сидеть спокойно, – внешне у нас ведь все было в порядке, но он заколготился и первым поздоровался с контролером. Тот не ответил, будто не расслышал приветствие, и потребовал путевку. Он не сказал ни «пожалуйста», ни «предъявите», а просто буркнул: «Путевку», и Генка поспешно и угодливо проговорил: «Сию минуту». Вот тогда я и напомнил Генке, что контролер забыл представиться. Ему, наверно, было лет под пятьдесят. При свете малых фар я как следует разглядел и его темно-синий плащ до пяток, и кожаную фуражку, и по-зауральски круглое дубленое лицо. О том, что он забыл представиться, я сказал Генке в меру независимо и заинтересованно, как и подобает пассажиру с каким-нибудь общественным весом. Возможно, я сказал это зря, но сожалеть об этом было уже поздно: контролер забрал у Генки путевку, а меня спросил, кто я, собственно, такой. Я сказал, что к любому собственно советскому человеку надо обращаться на «вы» не только днем, но и ночью. Он порекомендовал мне с намеком на какое-то всегда возможное худо сидеть, пока сидится, и в это время Генка нечаянно приоткрыл дверь и в машине зажегся свет…
Тогда уже ничего нельзя было сделать. Контролер до половины всунулся на заднее сиденье и, наверно, потеребил мертвеца, потому что женщина там суетливо и повинно проговорила:
– Это со мной едет… Муж мой. От жабы-рака помер…
Я в это время оглянулся и в какую-то дикую секунду успел схватить-увидеть крепкое, азартно преобразившееся лицо контролера, круто высторченные под бязевыми кальсонами худые мужские колени и черный, с подрагивающей бахромой полушалок, распяленный в руках женщины, – она, видно, только теперь решила прикрыть голову мертвого.
Контролер выругался погано и неизвестно на кого, захлопнул заднюю дверь машины и приказал Генке поворачивать в город.
– Впереди поедешь! – сказал он и встал в створе наших фар. Генка сидел у меня где-то под мышкой, и берет у него совсем разлохматился и сбился набок. Он спросил у меня, почему я молчу и не объясню товарищу контролеру, что тут одна только оболочка?
– И как я повезу это обратно? Зачем?! – пискляво проговорил он мне на ухо.
Когда я вылез из машины и пошел к контролеру, то совсем не думал о чем-нибудь плохом для него. Я только хотел объяснить ему, что нам нельзя и не нужно возвращаться в город, потому что он сам видит, кого мы везем, и что мы ни о чем его не просим – пусть у него остается путевка и пусть он доложит начальству обо всем, в чем нас застукал! Я только с этой нашей бедой и пошел к нему, но он что-то крикнул мне и стал зачем-то расстегивать плащ. Я теперь не помню, что сказал ему, когда взял и поднял его на руки, – не как-нибудь там грубо и срыву, а как поднимают ребенка с просовом рук под зад и шею. Он даже не пытался барахтаться, пока мы шли так к кювету дороги, и там я не сложил и не ссадил его, а поставил на ноги, как стоял он до этого. Больше я ничего с ним не делал и побежал к своей машине, и Генка сам догадался, что я хочу сесть за руль.
Как только мы рванулись вперед, женщина заголосила кручинно и как-то раздольно-облегченно, будто была уже дома. Генка с натужным усилием приподнялся на сиденье и, как тиролец, прокричал в зеркало:
– Мамаша! Не надо так убиваться, слышите? Что ж теперь поделаешь!
– На войне вон сколько здоровых людей погибло! – зачем-то сказал я.
– Миллионы! – подтвердил Генка. – Вот и у нас… и маму, и отца…
Я пнул его локтем и прибавил газу.
– И маму, и отца, – клекотно проговорил Генка. – А мы с вас и денег не возьмем ни копейки, правда, Вов?
Я выключил счетчик и поглядел в зеркало. Дорога позади нас была пустынна.
...
Ознакомительная версия.
