Данил понимающе кивает.
– Тебе без сахара и молока как всегда?
– Я же не сказала, что хочу кофе.
– Но ты сейчас здесь. Пришла по собственной воле, – многозначительный взгляд, одна бровь немного приподнята.
– Хм… а мы сейчас точно про кофе?
Данил улыбается, на левой щеке, как обычно, выступает ямочка:
– Настя, Настя…
– Что?
– Ничего.
Продолжает улыбаться Потоцкий, думая о чём-то своём, а мне так любопытно покопаться в его мыслях: ну вот о чём могут думать мужики, глядя на женщину так пристально, да ещё вооружившись своей фирменной улыбкой.
Через минуту Данил ставит на стол две чашки с кофе, одну подвигает ко мне. Будто только что вспомнив, зачем пришла, я достаю из сумочки внушительной толщины белый конверт, передаю его Данилу.
– Пересчитывать не будешь? – в ответ он качает головой, я всё не унимаюсь: – А вдруг я тебе недодала пару сотен или подсунула фальшивые? Не боишься?
– Нет.
– Почему?
– Доверяю.
– Я бы на твоём месте так сильно не доверяла людям. Как говорится, дружба дружбой, а горшки врозь.
Данил загадочно молчит. И вместо ответа поднимается со стула, идёт прямо на меня.
У меня всё внутри сжимается до размера микрокрокодила, пока не понимаю, что Потоцкий просто хотел закрыть в кухне дверь и включить вытяжку, чтоб закурить. Курит он, в отличие от меня, обычные толстые сигареты, всё тот же "Парламент", что и десять лет назад.
Застыв напротив окна, Данил нажимает на кнопку зажигалки. Закуривает.
– Ты так и не сказал, что у тебя с рукой, – не знаю: почему я к нему так прицепилась, это же не моё дело как бы.
– Подрался.
– Решил вспомнить старые добрые времена?
– Пришлось.
– Ты какой-то неразговорчивый сегодня. Что-то случилось, Дань?
Повернув голову в мою сторону, Данил смотрит на меня в упор. А я не могу на него не смотреть, хоть и смущаюсь. Он будто специально с голым торсом. Все мысли мои путает, даже тараканы заткнулись, разбежавшись по разным углам.
– Бабушка умерла, – тихо говорит он и взгляд возвращает на окно.
Два слова пронизывают меня насквозь. Я знаю, что значит для Данила его бабушка. Она – всё, что у него было. Она заменила ему отца и мать.
Чувствуя, что должна хоть как-то поддержать, я встаю со стула и подхожу к Дане. Трусливо кладу руки на его плечи. Поглаживаю. А у самой россыпь мурашек по всей спине. Мы так близко друг к другу.
– Мне очень жаль.
Он молчит. После моих слов напрягается ещё больше
– Если нужно, ты можешь рассчитывать на мою помощь.
Данил тихо вздыхает. Сигарету тушит в пепельнице.
– Бабушку ещё не похоронили, а та сука пришла со своим ёбарем за документами на недвижимость. Весь дом перерыли.
Сука – это он про свою непутёвую мать, которая бросила его, когда Данилу было всего двенадцать. Отец Дани умер за несколько лет до этого при исполнении служебных обязанностей. Он у него работал в полиции.
– Не надо так про неё. Она же мама.
Резко повернувшись ко мне лицом, Данил впивается в меня рассерженным взглядом. В его глазах столько злости и ненависти, он будто не на меня сейчас смотрит, а на неё.
– Она не мать. Мать в жизни не бросит своего ребёнка ради кого-то члена, – чеканит каждое слово, а мне передаётся его боль. Хочется как-то её разделить пополам, но как?
Молчу. Киваю.
Да что я могу сказать такого, что его успокоит? Все слова будут неправильными. Эта женщина сделала Данилу очень больно. Боль до сих пор живёт в его сердце, будто это было вчера. Детская психотравма никуда не исчезла, вряд ли исчезнет когда-нибудь.
Я не знаю, чем ему помочь. Наверное, самое лучшее – сейчас просто уйти.
– Дань, я пойду, – не дождавшись ответа, разворачиваюсь, но на запястье смыкаются пальцы.
– Останься, пожалуйста, – просит он.
Сгребает меня в охапку со спины. К своему торсу прижимает.
Я дышу рвано. Сердце срывается на галоп. А он губами прижимается к моей шее, целует изгиб. Шепчет, что я нужна ему. Очень-очень нужна.
