Том Стоппард
АРКАДИЯ
Пьеса в двух действиях
Действующие лица
(в порядке появления на сцене)
ТОМАСИНА КАВЕРЛИ, тринадцать, позже шестнадцать лет.
СЕПТИМУС ХОДЖ, ее домашний учитель, двадцать два года, позже двадцать пять
лет.
ДЖЕЛАБИ, дворецкий, среднего возраста.
ЭЗРА ЧЕЙТЕР, поэт, тридцать один год.
РИЧАРД НОУКС, специалист по ландшафтной архитектуре, среднего возраста.
ЛЕДИ КРУМ, около тридцати пяти лет.
КАПИТАН БРАЙС, офицер Королевского флота, около тридцати пяти лет.
ХАННА ДЖАРВИС, писательница, под сорок.
ХЛОЯ КАВЕРЛИ, восемнадцать лет.
БЕРНАРД СОЛОУЭЙ, профессор, под сорок.
ВАЛЕНТАЙН КАВЕРЛИ, между двадцатью пятью и тридцатью.
ГАС КАВЕРЛИ, пятнадцать лет.
ОГАСТЕС КАВЕРЛИ, пятнадцать лет.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Сцена первая
Апрель 1809 года. Огромный загородный дом в графстве Дербишир. В современных путеводителях наверняка отметили бы его историческую и художественную ценность.
Комната, выходящая в парк. На заднем плане высокие, красивые окна-двери без занавесок. Показывать пейзаж за окнами нет необходимости. Мы постепенно узнаём, что дом стоит в парке, типичном для Англии тех времен. Можно дать намек: свет, небо, ощущение пространства.
Середину комнаты занимает огромный стол, вокруг - стулья с прямыми жесткими спинками. Комната тем не менее выглядит пустоватой. Картину дополняет одна лишь конторка - не то для черчения, не то для чтения. Ныне вся эта мебель представляла бы явный интерес для коллекционеров, но здесь, на голом дощатом полу, она выглядит не музейной экспозицией, а обыкновенной обстановкой учебной комнаты начала прошлого века. Если и чувствуется некое изящество, то скорее архитектурное, а впечатляет только необъятность помещения. В боковых стенах по двери. Они закрыты. Открыта лишь одна стеклянная дверь, ведущая в парк, где царит светлое, но не солнечное утро.
На сцене двое. Каждый занят своим делом - среди книг, бумаг, гусиных перьев и чернильниц. Ученица - Томасина Каверли, тринадцати лет. Учитель Септимус Ходж, двадцати двух лет. Перед ними - по книге. У нее - тонкий учебник элементарной математики. У него - толстый, новехонький, большого формата том с застежками: кичливое подарочное издание. Разнообразные бумаги Септимуса хранятс в твердой папке, которая завязывается ленточками, дабы ничего не потерялось.
У Септимуса есть черепашка, настолько сонно-медлительная, что служит пресс-папье.
На столе, кроме того, лежат стопки книг и старинный теодолит.
Томасина. Септимус, что такое карнальное объятие?
Септимус. Карнальное объятие есть обхватывание руками мясной туши.
Томасина. И все?
Септимус. Нет... конкретнее - бараньей лопатки, оленьей ноги, дичи... caro, carnis... женской плоти...
Томасина. Это грех?
Септимус. Необязательно, миледи. Но в случае, когда карнальное объятие греховно, - это плотский грех, QED. Мы, если помните, встречали слово caro в "Галльской войне". "Бритты жили на молоке и мясе" - "lacte et carne vivunt". Жаль, вы не поняли корня и семя пало на каменистую почву.
Томасина. Как семя Онана, да, Септимус?
Септимус. Верно. Он обучал латыни жену своего брата, но в итоге она ничуть не поумнела. Миледи, мне казалось, вы ищете доказательство последней теоремы Ферма?
Томасина. Это чересчур сложно. Лучше покажи, как ее доказывать.
Септимус. Потому я вас и попросил, что доказательства никто не знает. Теорема занимает умы последние полтора столетия, и я рассчитывал занять ею ваш ум хотя бы ненадолго - пока я прочитаю сочинение господина Чейтера. Он возносит хвалу любви. Но стихи столь нелепы и несообразны, что я предпочел бы не отвлекаться.
Томасина. Наш господин Чейтер? Он написал стихи?
Септимус. Да. И даже полагает себя пиитом. Но, боюсь, в вашей алгебре куда больше карнального, чем в сочинении "Ложе Эроса".
Томасина. Карнальное было не в алгебре. Я слышала, как Джелаби рассказывал кухарке, что госпожу Чейтер застали в бельведере в карнальном объятии.
Септимус (помолчав). Неужели? А с кем? Джелаби не обмолвился - с кем?
Томасина озадаченно хмурится: она не поняла вопроса.
Томасина. Что значит "с кем"?
Септимус. Ах, ну да... Не с кем, а с чем!.. Тьфу, чушь какая-то. Кто же, интересно, принес на хвосте эту новость?
Томасина. Господин Ноукс.
Септимус. Ноукс?!
Томасина. Да, папин архитектор. Он как раз обмеривал сад. Глянул в подзорную трубу на бельведер и видит: госпожа Чейтер в карнальном объятии.
Септимус. И господин Ноукс донес дворецкому?
Томасина. Нет. Господин Ноукс донес господину Чейтеру. А Джелаби узнал от кучера, потому что господин Ноукс разговаривал с господином Чейтером возле конюшни.
Септимус. ... где господин Чейтер, несомненно, помогал выгребать навоз.
Томасина. Септимус! Ты о чем?!
Септимус. Таким образом, пока об этом знают творец парковых красот господин Ноукс, а также кучер, дворецкий, кухарка и, разумеется, сам пиит, муж госпожи Чейтер.
Томасина. Еще Артур, он тогда чистил серебро. И мальчишка-сапожник. А теперь и ты.
Септимус. Понятно. Так что он еще говорил?
Томасина. Кто? Ноукс?
Септимус. Не Ноукс. Джелаби. Вы же слышали рассказ Джелаби.
Томасина. А кухарка на него сразу зашикала и не дала ничего рассказать. Она-то помнила, что я рядом, - сама разрешила мне перед уроком доесть вчерашний пирог с крольчатиной. А Джелаби меня просто не заметил. Знаешь, Септимус, по-моему, ты что-то недоговариваешь. Все-таки бельведер - это бельведер, а не кладовка с мясными тушами.
Септимус. Я и не утверждал, что определение исчерпывающее.
Томасина. Так, может, карнальное объятие означает поцелуй?
Септимус. Означает.
Томасина. И кто-то обхватывал руками саму госпожу Чейтер?
Септимус. Весьма вероятно. Возвращаясь к последней теореме Ферма...
Томасина. Так я и думала! Надеюсь, тебе стыдно?
Септимус. Мне? Помилуйте, миледи! За что?
Томасина. Кто растолкует мне незнакомые слова? Кто, если не ты?
Септимус. Ах вот... Ну да, разумеется, мне очень стыдно. Карнальное объятие - это процесс совокупления, когда мужской половой орган проникает в женский половой орган с целью продолжения рода и получения плотского наслаждения. В противоположность этому последняя теорема Ферма утверждает, что когда x, y и z являются целыми числами, то сумма возведенных в энную степень x и y никогда не равняется возведенному в энную степень z, если n больше двух.
Пауза.
Томасина. Брррр!!!
Септимус. Брр не брр, но такова теорема.
Томасина. Отвратительно и совершенно непонятно. Когда я вырасту и начну заниматься этим сама, буду вспоминать тебя каждый раз.
Септимус. Весьма признателен, миледи, весьма признателен. А госпожа Чейтер спускалась утром к завтраку?
Томасина. Нет. Расскажи еще о совокуплении.
Септимус. Вот о совокуплении добавить нечего.
Томасина. Это то же, что любовь?
Септимус. Гораздо лучше.
(Одна из боковых дверей ведет в музыкальную комнату. Но сейчас открывается не она, а та, что напротив, и входит дворецкий Джелаби.) Джелаби, у меня урок.
Джелаби. Простите, господин Ходж, но господин Чейтер просил передать вам письмо незамедлительно.
Септимус. Ладно, давайте. (Забирает письмо.) Спасибо. (Затем, чтобы дворецкий поскорее вышел, повторяет.) Спасибо, Джелаби.
Джелаби (настойчиво). Господин Чейтер велел мне прийти с ответом.
Септимус. С ответом? (Вскрывает письмо. Конверта как такового нет, но послание сложено, обернуто в чистую бумагу и запечатано. Септимус небрежно отбрасывает обертку и пробегает глазами письмо.) Что ж, мой ответ таков: по обыкновению и долгу службы - на коей я нахожусь у его сиятельства - до без четверти двенадцать занят обучением дочери его сиятельства. Как только я закончу - и если господин Чейтер к тому времени не раздумает - буду всецело к его услугам в... (заглядывает в письмо) оружейной комнате.
Джелаби. Спасибо, сэр, так и передам.
Септимус складывает письмо и помещает
его между страниц "Ложа Эроса".
Томасина. Джелаби, что сегодня на обед?
Джелаби. Вареный окорок с капустой, миледи, и рисовый пудинг.
Томасина. У-у, какая дрянь.
Джелаби выходит.
Септимус. Что ж, с господином Ноуксом все ясно. Он мнит себя джентльменом, философом-эстетом, кудесником, которому подвластны горы и озера, а под сенью дерев ведет себя как самый настоящий ползучий гад.
Томасина. Септимус, представь, ты кладешь в рисовый пудинг ложку варенья и размешиваешь. Получаются такие розовые спирали, как след от метеора в атласе по астрономии. Но если помешать в обратном направлении, снова в варенье они не превратятся. Пудингу совершенно все равно, в какую сторону ты крутишь, он розовеет и розовеет - как ни в чем не бывало. Правда, странно?
Септимус. Ничуть.
Томасина. А по-моему, странно. РАЗмешать не значит РАЗделить. Наоборот, все смешивается.
