Керх не сомневался в этом. Женкай был единственным его другом, ему ничего не было нужно от царя, и, как следствие, он царя не боялся. Они выросли вместе, они всегда были друзьями. Женкай был начисто лишен зависти, поэтому разница в положении его никогда не смущала. И чины ему не были нужны, он всегда от них отказывался. Ему нравилось быть управителем, и он был им. Ему можно было пожаловаться, доверить тайну, излить душу - он не был способен на предательство. Керх сам понимал - ему невероятно повезло, что у него, царя, есть настоящий друг.
- Никто, никто... Ты в трезвенники подался, что ли? Хочешь, чтобы я один напился?
Женкай молча извлек из-под стола еще один стаканчик, наполнил его душистым вином. Ну вот, теперь можно поговорить откровенно.
- Как там этот раб? - спросил Керх якобы равнодушно.
- Хуже, чем твоя дочь. И врача не нужно, чтобы заметить лихорадку. Бредит, мечется. Я уж думал яда ему в воду подсыпать, пока он ничего не соображает.
- Зачем?
- Помрет без мучений. Ты ж его на костер пошлешь. А так - не придется ему проходить через публичную смерть, да и быстро все будет... Ты думал когда-нибудь, каково это - своей смертью веселить толпу?
- Зачем мне это?
- Напрасно не думал. Пригодилось бы. По-другому на жизнь взглянул бы.
Керх не к месту вспомнил о своем долге и предпринял еще одну бесплодную попытку разозлиться или хотя бы притвориться злым.
- Я не понимаю, ты кому сочувствуешь? Моя дочь, моя честь оскорблена, а ты рабу хочешь легкую смерть устроить! Ну-у...
Женкай посмотрел на него не то с осуждением, не то с сожалением.
- Керх, давай в-открытую. Я был в тюрьме, я видел его. Он в бреду думает, что разговаривает с ней. И жаль, ты не слышал, как он разговаривает. Он стихи слагает, и какие! Все твои придворные поэты за сто лет не додумаются до таких эпитетов... Не мог он ее оскорбить. Он любит ее. Просто любит, и если кто и виноват в этой истории, то не он.
- А кто?
- Да кто угодно! Я тебе говорил, что не надо позволять им сближаться? Я тебе говорил, что он нужен ей вовсе не для охраны? Или ты думал, что она не посмотрит на него только потому, что он раб? Еще как посмотрит. Ей это на руку было, что он раб - она что хотела, то и заставила его делать, он бы ей слова против не мог сказать, даже если бы не был влюблен, - Женкай отпил вина. - Пока он занимался твоими младшими детьми, все было хорошо. И дети его любили, и он не пытался воспользоваться детскими привязанностями, и ничему дурному он их не учил. Но стоило Илоне его приметить, все пошло кувырком. А ты идешь на поводу у собственной дочери, а сейчас притворяешься, что почти год ничего не видел.
- А что я должен был видеть? - насторожился Керх.
Неужели эта грязная история началась гораздо раньше?
- Что? Да то, по поводу чего все поварихи судачили: что царевна будет делать, если любовь даст свои плоды?
Керх побагровел.
- Как ты смеешь...
- А что - я? Что здесь особенного? Тебе можно иметь детей от рабынь, а ей - нельзя? Пойди, скажи ей, что ты что-то запрещаешь ей делать! Да она выгонит тебя из своих покоев! А теперь сам посуди: все до единой матери твоих детей получили свободу, а Ксантив за то же самое - за любовь царственной особы - пойдет на костер. Справедлив ли ты, царь?
- Он бежал. И силой увлек ее за собой.
- Ты уверен в этом? - поддел его Женкай. - А я - нет. Как не уверен в том, что он ее соблазнил, а не наоборот.
- Это слишком смело, - угрожающе сказал Керх. - Женкай, знай меру.
- Меру? - не унимался тот. - Хорошо. Как ты мне объяснишь, чем могла разозлить царевну неприметная рабыня Олака? Почему Илона ненавидела ее настолько, что заставила продать девчонку в другое имение? А Олака хотела замуж за Ксантива, и мне об этом говорила. А два года назад, ты помнишь, как она требовала смерти для молодого подхалима? Якобы он украл у нее какую-то безделушку. Конечно, я парня спровадил с глаз долой, но перед этим узнал, за что ему такая немилость, хотя перед этим он был в явном фаворе у царевны. И что ты думаешь? Все было просто: он влюбился в служанку, будучи любовником царевны. И не надо ужасаться - твоей дочери не пять лет, и трудно требовать от нее наивности хотя бы потому, что ты сам не очень-то стараешься скрыть от нее свои утехи с рабынями.
- Речь не о ней, - буркнул Керх. - Речь о беглом рабе.
- Хорошо. Пусть будет по-твоему. Год назад в моем присутствии и в присутствии Лакидоса ты поставил свою печать на свитке, где обещал ему свободу. И он об этом знал. А за два дня до его побега твоя дочь со смехом сообщает тебе, что она подменила свитки, и ты боишься поставить ее на место! И Ксантив, опять же, об этой перемене знает. И чему ты удивляешься?
- Он мой раб. Что хочу, то и делаю с ним. Хочу - верну свободу, хочу - в последний момент передумаю и в рудники отправлю. Хочу - на костер пошлю. Просто так, без всякого повода, потому что мне так захотелось, с нарочитым безразличием сказал Керх, больше для того, чтобы убедить в этом себя.
- Ну, не совсем без повода. Твоя дочь поразвлекалась, кто-то должен платить за веселье. Чем не повод? - ядовито сказал Женкай.
- Послушай, он же раб! Он раб, он не человек, он.., - Керх запнулся, подбирая слова.
Женкай придвинулся поближе, доверительно сказал:
- Совершенно верно. И то же самое можно сказать о каждом из нас. Керх, мы об этом говорили год назад. Его можно называть скотом, сколько твоей душе угодно, но он никогда не станет им. Именно этим он и выделялся из толпы. Его можно было оскорбить, но его нельзя было поставить на колени. Он мог быть твоим самым надежным другом, повернись судьба другим боком. Посвети звезды иначе - и ты считал бы честью отдать ему свою дочь. Он не раб. Поверь, у меня глаз наметанный, я людей насквозь вижу. На иного глянешь - весь в золоте, лицо надменное, гордость из ушей капает, а в душе - раб. Так и тянет заставить такого ползать у своих ног. А этот - свободен больше, чем ты или я.
- Хватит его защищать! - возмутился Керх и тут же отвернулся, подпер кулаком массивную голову. - Налей вина,что ли... Все бы ничего, да Матрах много кричит. Тоже мне, вояка - его убить проще, чем комара, а туда же лезет. Невестина честь его, видите ли, волнует. Войной мне в запале грозил, будто он отец, а я - похититель. Моя дочь - мне и расхлебывать всю эту кашу, она еще не его жена, это наше внутрисемейное дело, и защитников ее чести хватает без него. Так нет - он требует возмездия! Нет, конечно, покарать наглеца - мой долг, я не спорю. Ну, приговорил я его к костру... Матрах потребовал - в один голос с моей дочерью - чтобы казнь свершилась до свадьбы, а не после. Мол, это очистит Илону от унижения. Вот и будет - утром казнь, вечером свадьба.
- Твой долг, - кивнул Женкай, но в его голосе под вежливостью скрывалось скорее осуждение, чем согласие. - Ты поступил строго по букве закона.
- Да, закон.., - Керх внезапно разъярился, опять грохнул по столу, вскочил, уронив дубовую скамью, тяжело заходил по комнате. - Да, закон! Закон гласит, что посягнувший на царскую честь должен быть публично сожжен на костре! Вина неоспорима, закон справедлив, а приговор неверен! немного успокоившись, Керх поставил на место скамью, уселся, выпил стаканчик вина, задумчиво произнес: - Двадцать лет ношу корону, сотни приговоров вынес, но такого не было никогда. Душа у меня болит, когда вспоминаю об этом. Больно мне, ох, как больно... Веришь? Хуже, чем я себя приговорил бы, хуже, чем своего сына. Как легко было, когда хотел отпустить его - год назад - как мальчишкой снова стал. Смотрел он мне в глаза тогда, и странное чувство было, как озарение. А теперь - все правильно, а сердце ноет, когда думаю, что он умрет. Не хочу я этого, вот что.
- Так куда проще - возьми да отпусти его! Ты царь, ты не обязан отчитываться, что и почему ты делаешь, сам полчаса назад говорил.
- Нет, - Керх горестно покачал головой. - В том-то и дело, что обязан. На самом деле обязан объяснять все мои поступки, оправдывать все свои действия. Я не могу делать то, что хочу. А тут еще Матрах... Стар я стал, наверное, уже боюсь не то, что войны - даже угрозы ее. Матрах ведь старая опытная крыса, он может все повернуть так, будто я хотел отдать ему опозоренную дочь, решив, что большего он не достоин.
- А у тебя с хитростью всегда нелады были, - протянул Женкай. - Есть у меня одна идея. Простая и ты вроде бы в стороне оказываешься. Нужен мне пяток сильных рабов и твоя печать, чтобы дать им свободу - потом. Одного из них под видом страшного разбойника подсадим в тюрьму поближе к Ксантиву. Оставшиеся устроят налет на тюрьму, выручат своего сообщника, заодно выпустят Ксантива и всех, кто там в тюрьме будет - чтобы никаких подозрений не было. Тебе же все равно преступников освобождать надо - ты же амнистию по случаю свадьбы объявишь, правильно? И все довольны - ты свой долг выполнил, приговорив его, я свой долг выполню, оказав тебе помощь, зять к тебе не придерется и Ксантив в живых останется. Как?
У Керха заблестели глаза.
Ксантив сидел на полу в углу сырой камеры. За толстыми решетками маленького окошка виднелось ночное небо. Тихо... Обычно по ночам тюрьма наполнялась стонами и руганью заключенных, но сейчас их не было. Он остался один.
