Ксантив сидел на полу в углу сырой камеры. За толстыми решетками маленького окошка виднелось ночное небо. Тихо... Обычно по ночам тюрьма наполнялась стонами и руганью заключенных, но сейчас их не было. Он остался один.
Он мог бы уйти. Но куда? Куда ему идти? Он мог бы бежать из страны, в Энканосе приютили бы его. И лихие разбойники всегда были бы рады ему, решись он примкнуть к ним. Жизнь продолжалась бы, но куда бы он смог убежать от себя? Его воспоминания... Память жгла его.
В один миг он потерял все, чем жил. Он ни во что не верил, ничего не хотел. Много несправедливости было в его жизни, было предательство, но ничто не могло сломать его. И только Илона...
Он любил ее, она была для него выше всего, даже Богов. Если бы он был жрецом, он бы возвел храм в честь новой богини Илоны, богини счастья, и был бы самым ревностным последователем ее культа. Она была его религией, его дыханием, она забрала его всего - и ушла, разрушив его веру. Он понял, что любил не царевну Илону, а неуловимый образ, фею с ее лицом и именем. Царевна Илона была мелочным, капризным, надменным и пустым существом, чья прекрасная головка была создана лишь для того, чтобы носить корону. Она никогда ни о чем не задумывалась, она не могла существовать вне дворцовых стен. Она никогда не любила Ксантива, она видела в нем красивое молодое тело, которое доставляло ей удовольствие. Как пошло, как цинично это было, но это была правда - она тешила свое изнеженное тело, говорила при этом красивые слова, потому что кто-то сказал ей, что это необходимо. Но за этой похотью, за словами ничего не стояло.
И была другая Илона - богиня. Утонченная, вся сотканная из любви, неземная - та, которую он любил. И вся разница между ними могла быть выражена несколькими словами - царевна была живой, а богиню он придумал. Он целовал богиню, но отвечала ему царевна. Почти год он жил только ей, и все это время был так слеп, что не пожелал увидеть разницу между мечтой и земной женщиной. Да, богиню погубил бы брак со старым царем, но царевна получит именно то, что хочет. Она себя не обманывает, и трагедия разыгралась для одного Ксантива.
Он насильно вырвал царевну из привычной ей среды - и она отомстила ему. Тюремные стены никак не давили на него, но она сделала гораздо хуже. Царевна опорочила, сбросила с пьедестала богиню, разрушила его идеал, отняла смысл его жизни. Она убила его душу. "Такая любовь заслуживает того, чтобы умереть за нее", - как-то сказала Илона. Он и умрет - его ждал костер. Хотя, костер был все время - его душа сгорала, и сейчас уже нечему было болеть внутри. Он умрет, это неизбежно... Илона часто говорила, что готова пойти на костер - но на гибельный помост взойдет он.
Ничего другого ему не осталось. Люди никогда не поймут, почему он не стремился спасти свою жизнь. Кто-то скажет, что горе сломало его, что это слабость. Кому-то покажется, что он был слишком горд для того, чтобы бежать, показывать свой страх перед смертью. Нет. Он не боялся смерти, и это не было слабостью. Его богиня умерла, она сгорела под лучами палящего солнца, пока его везли в клетке, будто дикого зверя. Они не могли жить раздельно, и если была мертва его мечта, он должен был уйти вслед за ней. Можно унизить человека, можно предать его, но нельзя отрекаться от любви.
Он не мог предать ее. Никто не видел, как умирала богиня - весь позор публичной смерти ляжет на его плечи. Он не смог спасти любовь - так своей смертью он избавит ее от последнего унижения, от поругания. Он освятит ее, заплатив своей кровью за право других любить и быть любимыми. Ведь любовь - это религия, и, как у любой веры, у нее есть алтарь. Она постоянно требует жертв. Если один, испугавшись, отрекается, его место должен занять другой - сгореть, чтобы любовь жила...
Керх не мог спать; тоска душила его, не помогали ни вино, ни участие Женкая. Так хорошо все было придумано, а Ксантив не захотел уходить. Что удержало его в тюрьме? На что он надеется? Хочет увидеть прощальные слезы Илоны? Дурак, мальчишка, она же черства, как дерево изголовья ее кровати. Почему он не ушел? Что он хотел сказать этим поступком?
Задумчиво почесав в бороде, царь обернулся и обмер. Он был далеко не робкого десятка, хоть и жаловался Женкаю на недостаток смелости. Но увиденное потрясло его. Дверь его спальни была надежно заперта им самим, у единственного окна он стоял и мог поклясться, что в спальню даже птица не залетала.
Тем не менее, у него были непрошеные гости. Двое молодых мужчин в белых тогах, без оружия и регалий власти. Даже узких обручей, скрепляющих волосы, обычных для жрецов, на них не было, а в их глазах светился такой тонкий ум, что они могли быть только жрецами. Оба носили длинные, ниже плеч, волосы, один был черноволосым, волосы другого были светлыми. И одинаковые, неправдоподобно одинаковые лица...
Они очень удобно устроились на низких скамьях, стоявших у дальней стены. Сидели вольготно, будто это было их законное место. Когда к Керху вернулся дар речи, он поинтересовался:
- Я не сплю? И, вроде бы, я не пьян...
- Нет, - спокойно согласился светловолосый. - Мы вполне реальны, хотя явились без приглашения.
- И что вы здесь делаете?
- Ждем, пока царь обратит на нас внимание.
- Давно ждете?
Разговор был явно дурацким, как и вся ситуация. Посреди ночи в запертой спальне царя появляются гости... Сняв засов с двери, Керх пинком разбудил слугу, спавшего на пороге. Как же он не заметил гостей? Впрочем, если они прошли сквозь запертую дверь, то перешагнуть через спящего человека им труда не составило. Слуга был послан за Женкаем.
Несколько минут прошло, и в спальне появились орехи, фрукты, вино в глиняном кувшине и стаканчики. Увидев незнакомцев, сонный Женкай мгновенно изменился в лице и разрешение не присутствовать в спальне во время беседы воспринял, как милость. Гости пригубили вино, переглянулись.
- Хорошее вино, - сказал светловолосый.
- Отрава, - ответил другой. - Но надо отдать должное: на редкость вкусная отрава.
Керх чувствовал себя беспомощным младенцем. Он начал понимать, кем были загадочные гости, но не представлял себе, зачем они пришли.
- Мы не представились, - заметил черноволосый. - Мое имя Ивэл, его зовут Гранд.
Керх кивнул, как будто все понял. Но что-то он не слышал, чтобы Боги носили такие имена.
- Вы не люди? - спросил он на всякий случай.
- Нет, - сказал Ивэл, ничуть не удивившись такому глупому вопросу. Видимо, их часто об этом спрашивали. - Мы кажемся такими же, но мы не люди.
- И вы обладаете властью вершить судьбы людей? - полувопросительно, полуутвердительно продолжал Керх.
- Весьма распространенная ошибка. Большинство верующих склонно так думать и вместе с этим убеждением перекладывать ответственность за себя на нас. Нет, Керх, мы вершим ваши судьбы лишь в той степени, в какой родители вершат судьбы детей. Мы помогали людям, пока они мало отличались от зверей, но сейчас человек вполне способен сам подумать о себе.
- А если человек ошибается? - с надеждой спросил Керх.
- Он должен сам исправить свою ошибку, - сказал Гранд. - Тем более, если он видит ее.
- Но бывают ошибки, которые могут исправить только Боги.
- Зачастую у человека не хватает смелости, хотя возможности имеются. Но я согласен с тобой: редко, но бывают непоправимые ошибки, - ответил Гранд. - Иногда и мы их не можем исправить, мы не всесильны. И мы тоже иногда ошибаемся.
- Нет, мою ошибку Боги исправить могут, - совсем убито сказал Керх.
- Что вы хотите? Я сделаю все - только вмешайтесь. Я сделал все, чтобы спасти его, но он не хочет жить. А я не хочу, чтобы он умирал! Вам ведь ничего не стоит спасти его...
- Да, - кивнул Гранд. - Нам нетрудно это сделать. Но будет ли это справедливо? Мы можем в мгновение ока превратить этот мир в рай или в развалины. А люди? Люди не поймут этого. Они не поймут, за что им досталось благодеяние или беда, потому что они не заслужили ни того, ни другого. Керх, человек бывает счастлив только тогда, когда своими руками построил здание своего счастья. По-настоящему ценится только то богатство - богатство чувств, ума или кошелька - которое заработал сам. Дорог только тот подарок, который заслужен. Ты не будешь счастлив, если мы исправим твою оплошность. Ты успокоишься - на время - потом сознание, что ты был несправедлив, вернется и будет грызть тебя по-прежнему. Ты должен сделать все сам.
- Но как? Матрах...
- Зачем мы будем тебе что-то говорить? Ты сам все знаешь, - загадочно улыбнулся Ивэл. - Мы ничего не делаем за людей, мы иногда подсказываем, иногда предостерегаем. Тебе не нужны подсказки, ты знаешь ответ. Единственное, чего тебе недостает - решимости.
Да. Он был прав. Они оба были правы - да и как могли быть неправы Боги? Ксантив мог не захотеть бежать, но он не сможет сам запалить костер. И костер не загорится сам по себе - он, Керх, должен дать знак. Но он может дать и другой знак - остановить казнь... Он может дождаться, пока упрямого Ксантива выведут на помост - и публично отказаться от мести за оскорбление, которого не было. И мотивы легко объяснимы: царь не хочет портить праздник, царь не упускает случая показать себя милостивым перед народом. Матрах будет возмущен, но ведь Матрах - не главный здесь. И внутренние дела страны не имеют к нему никакого отношения; не указывает же ему Керх, как управлять страной.
