дисциплина, и по доброте своей предоставил мне возможность выполнять не только собственные, но и большую часть его обязанностей. Позже я узнал от других учителей, что директора частных школ бывают двух видов: труженики и любители поездок в Лондон. Арнольд Эбни принадлежал к последним. Мало того, я сомневаюсь, что на всем юге Англии отыщется более яркий представитель этой категории. Лондон притягивал его как магнитом.
После завтрака он отводил меня в сторонку и заводил всегда одну и ту же песню:
– Э-э… мистер Бернс…
– Э-э… да? – обреченно вздыхал я, «как дикий зверь, в капкан попавший, когда ловца в лесу он замечает», если воспользоваться сравнением Теннисона.
– Боюсь, мне сегодня придется съездить в Лондон. Я получил важное письмо от… – Тут называлось имя одного из родителей или кого-нибудь, еще не удостоенного такой чести. Будь у вас хоть двадцать детей, вы для директора не «родитель», если не отдаете их к нему в школу. – Он желает… э-э… познакомиться. – Если же родитель «настоящий», то: – Он желает обговорить кое-что. – Тонкое различие, которое мистер Эбни неизменно подчеркивал.
Вскоре такси забирало его у парадных дверей, и начиналась моя работа, а вместе с ней и то самое воспитание души дисциплиной.
Долг учителя требует всегда быть начеку. Отвечать на вопросы, разнимать драки, не давать старшим подавлять младших, а младшим – самых младших, предотвращать швыряние камнями и гуляние по мокрой траве, следить, чтобы не донимали кухарку, не дразнили собаку, не шумели… А главное – препятствовать всем формам самоуничтожения, таким как лазанье по деревьям и водосточным трубам, свисание из окон, катание по перилам, а также глотание карандашей и выпивание чернильниц на спор.
В течение дня приходилось совершать и другие подвиги. Разделка бараньей ноги, раздача пудинга, игра в футбол, чтение молитв, собственно преподавание, поиск отставших по пути в столовую, обход спален с проверкой, выключен ли свет – лишь немногие из них.
Мне очень хотелось угодить Синтии, но в первые дни случались минуты, когда я недоумевал, как при такой занятости урвать время для похищения. Ведь похитителю, как никому другому, требуется свободное время для размышлений – хитроумный замысел должен сложиться и созреть.
Школы бывают разные, но в «Сэнстед-Хаусе» учителям приходилось труднее всего. Помимо регулярного отсутствия директора, их бремя особенно отягчало его почтение к аристократии и старание временно заменить титулованных мамаш нежно лелеемым чадам. Его благостная терпимость к выходкам детишек испортила бы даже ангелов.
Успех или провал учителя, на мой взгляд, во многом вопрос удачи. У моего коллеги Глоссопа имелись почти все качества для успеха – кроме нее. Возможно, с необходимой поддержкой со стороны мистера Эбни он сумел бы навести порядок в классе, а так творилось форменное безобразие.
Мне же, напротив, повезло. По какой-то причине мальчики меня приняли. Уже в первые дни я насладился величайшим триумфом в жизни воспитателя – один ученик треснул по голове другого, когда тот продолжал шуметь вопреки моему замечанию. Не знаю, возможно ли в иной сфере деятельности испытывать такое наслаждение от завоеванной популярности. Вероятно, подобное чувство бывает у публичных ораторов, когда аудитория требует изгнать возмутителя спокойствия, но по остроте оно не сравнится с учительским. Не добьешься расположения учеников, пиши пропало.
С Мальчиком-капитальчиком мне удалось познакомиться лишь через неделю после начала семестра.
Я с самого начала старался высмотреть Огдена и встревожился, когда выяснил, что в школе его нет. Выходит, Синтия отправила меня сюда по ложному следу, и все мои адские труды в поте лица напрасны?
Но вот как-то утром сразу после завтрака директор отвел меня в сторонку:
– Э-э… мистер Бернс… – И я услышал слова, вскоре ставшие привычными: – Боюсь, мне сегодня придется съездить в Лондон. У меня важная встреча с отцом мальчика, который поступает в нашу школу. Отец желает… э-э… познакомиться со мной.
Неужто наконец Капитальчик?
Так и оказалось. На перемене ко мне подошел веснушчатый крепыш Огастес Бэкфорд, брат лорда Маунтри. Умение задерживать дыхание дольше других мальчишек и первым узнавать все сплетни завоевали ему популярность в школе.
– Сегодня приедет новенький, сэр, – доложил он, – американец! Я слышал, как директор рассказывал домоправительнице. Фамилия Форд, а папаша у него жуть какой богатый! Вот вы, сэр, хотите разбогатеть? Я хочу! Накуплю себе всякой всячины… Как вырасту, так и разбогатею! Мой отец говорил об этом с адвокатом… А еще, сэр, кухарка сказала Эмили, что на днях приедет новая горничная! Вот уж кем быть неохота, правда, сэр? Лучше уж поваром… – Он на миг задумался над этой проблемой, но потом затронул куда более актуальную: – Вот если бы вам, сэр, не хватало полпенни до двух пенсов, чтобы купить ящерку, что бы вы сделали, сэр?
Свои полпенни он получил.
Огден Форд, золотая жила индустрии похищений, появился в «Сэнстед-Хаусе» тем же вечером в четверть десятого. Процессию, включавшую таксиста с большой коробкой и слугу с двумя чемоданами, возглавляли Тревожный Взгляд с мистером Эбни – именно в таком порядке, ибо взгляд был сам по себе, а директор плелся следом, укрываясь за ним, как войско Макдуфа – за Бирнамским лесом.
Огдена я увидел лишь мельком, когда Эбни провожал его в свой кабинет. Мальчишка показался мне довольно самоуверенным и весьма похожим на портрет из отеля «Гвельф», разве что еще противнее.
Дверь кабинета тут же вновь открылась, и вышел мой наниматель. На меня он взглянул с явным облегчением.
– А, мистер Бернс! Как раз хотел вас искать. Можете уделить мне минутку? Давайте пройдем в столовую… Наш новый ученик по фамилии Форд, – продолжил он, затворив дверь, – довольно… э-э… примечательный мальчик. Он американец, сын мистера Элмера Форда. Поскольку он будет в значительной мере на вашем попечении, мне бы хотелось подготовить вас к его… э-э… особенностям.
– Чем же он примечателен?
Лицо директора дернулось, он промокнул лоб шелковым платком.
– Он… э-э… скажем так, своеобразен во многих отношениях, если сравнивать с учениками, что прошли через мои руки, а до того, добавим ради справедливости, пользовались всеми преимуществами весьма утонченной домашней жизни. В то время как, без сомнения, au fond [3]… в глубине души он хороший мальчик, просто превосходный, в настоящее время он ведет себя… э-э… необычно. Я склонен предположить, что его с самого детства систематически баловали. Ни малейшего понятия о дисциплине! Также у него на удивление отсутствует… э-э… так сказать, мальчишество. Он лишен как застенчивости, так и детской способности удивляться, столь очаровательной, на мой взгляд, в наших маленьких англичанах. Огден как будто пресыщен, утомлен жизнью, а вкусы и мысли его скороспелы и нетипичны для такого возраста. Порой он выражается настолько… э-э… скажем так, без всякого почтения к устоявшимся авторитетам. – Мистер Эбни сделал паузу и вновь утер лоб платком. – Мистер Форд, его отец, поразил меня своими способностями – типичный американский торговый магнат. Он на редкость откровенно поведал о своих семейных делах в связи с сыном. Не припомню в точности его слов, но суть в том, что до недавних пор миссис Форд воспитывала мальчика в одиночку и сильно разбаловала его, фактически… э-э… – мистер Форд был весьма красноречив – испортила сына. Что и послужило – само собой, это между нами – истинной причиной развода, который, к несчастью… э-э… случился. Мистер Форд видит мою школу в какой-то мере, скажем так, противоядием и желает, чтобы мы твердо придерживались разумной дисциплины. Поэтому, мистер Бернс, я рассчитываю, что вы будете строго, но, конечно, гуманно пресекать такие привычки нового ученика, как… э-э… курение. Он всю дорогу сюда не выпускал изо рта сигарету, и я так и не смог, не применяя силу, убедить его с ней расстаться. Однако поскольку теперь он у нас и должен соблюдать наши правила…
– Разумеется, – кивнул я.
– Вот и все, что я хотел сказать. Думаю, вам стоит познакомиться прямо сейчас. Вы найдете его в кабинете.
Директор удалился, а я отправился знакомиться с Капитальчиком.
Меня приветствовало облако табачного дыма из-за спинки кресла. Затем я увидел пару ног в башмаках, покоящихся на каминной решетке. Шагнув к свету, я узрел мальчишку целиком. Он разлегся в кресле, устремив глаза к потолку в мечтательной рассеянности. Когда я приблизился, он затянулся сигаретой,
