Что касается неприятных сторон известности... Вот примерно как это бывает: в ночных клубах незнакомые люди подходят к тебе и говорят: "Так это вы Хемингуэй?" и без дальнейших объяснений виснут у тебя на шее. Или они начинают лапать тебя, что малоприятно, а то и твою жену или знакомую, а когда ты делаешь им замечание, предупреждаешь и, наконец, вынужден дать им пинка, то это попадает в газеты...
Нельзя же все время сидеть дома, но стоит выйти, и как только что-нибудь случается, газеты тут как тут. Они почему-то не пишут ни о том, что ты встаешь на рассвете и принимаешься за работу; ни о том, что ты никогда не отказывался послужить своей стране; ни о том, что ты сам, твой брат и старший сын были ранены на последней войне; ни о том, что оба твои деда сражались и были ранены во время гражданской войны (в США 1861--65 гг.-- В. П.); ни о том, что ты был ранен врагом 22 раза, из них шесть раз в голову, и тебе прострелили обе ноги, оба бедра и обе руки; ни о том, что твоя единственная цель быть лучшим американским прозаиком... Я никогда не был святым. Боб, и в наш век жить куда труднее, чем в средние века, а ведь я прожил в нем полсотни лет, да плюс еще год. И может статься, скоро сенатор Маккарти, да провались он в преисподнюю, решит, что со мною пора кончать...
Я стараюсь писать как можно лучше и мало что знаю о наших предках и не пытаюсь романтизировать их, как это делает Фолкнер. Я точно помню, как мой дед рассказывал, что всякий раз, когда будили Гранта 32, он не стеснялся в выражениях...
Книга по-настоящему хорошая ("За рекой, в тени деревьев".-- В. П.). Но если тебе не нравится, можешь разнести ее к черту. Это твое право и твой долг. Я сам прочел ее 206 раз, чтобы убрать ошибки или неточности, но даже в последний раз -- книга мне понравилась, и все 206 раз она раздирала мне душу. Это мое личное мнение,и не следует обращать на него внимания. Но я читаю и пишу не первый год и научился отличать дешевку от настоящей вещи.
Похоже, я ответил на все твои вопросы. Боб... Забавно, что у тебя и моего несчастного полковника одна и та же фамилия, но мне это даже приятно.
Бывший генерал-лейтенант британской армии, прочтя мой роман в журнале, уже основал в Ирландии "Общество Кантуэлла"... Возможно, и мы когда-нибудь станем его членами. Особенно если учесть, что ты урожденный Кантуэлл. Но книгу, если хочешь, можешь разгромить...
Надеюсь, у тебя все хорошо. Свяжись с Кеном 33. Он был такой занятой, что, должно быть, не помнит меня. Но ты скажи ему, что я тот самый субъект, которого послали с приказом доставить его во что бы то ни стало. А было это в один необычный июльский день, когда и Христос не пожелал бы идти по воде туда, где был Кен. Он даже не хотел заглянуть в полк -- 8-й пехотный полк армии Соединенных Штатов. Генерал Раймонд Бартон, командовавший 4-й пехотной дивизией, сказал мне, нет, приказал пойти, отыскать и привести Кена. Пущенный из танковой пушки бронебойный снаряд пробил стену дома, где находился КП и, оторвав по колено ногу штабного капитана, прошел через заднюю стену чуть повыше голов двух отдыхавших на койках связистов. Нога упала на пол, но голос генерала Бартона, говорившего по телефону, даже не дрогнул, и я, как и было приказано, отправился за Кеном. Ногу капитана обожгло снарядом, и крови почти не было. Он просто удивленно смотрел на свою ногу. На улице я встретил этого героя Эрни Пила 34, плакавшего оттого, что наши бомбардировщики накрыли своих... Я сказал ему, что на прошлой войне, чтобы накрыть цель, нам иногда приходилось вести огонь так близко от своих позиций, что погибало до двадцати процентов наших солдат. Он сказал, что у меня нет сердца. "Войди в дом,-ответил я,-- и полюбуйся на эту ногу, она по-прежнему там, на полу. Ты сентиментальный дурак. И не говори со мной дурацким газетным языком, потому что сейчас я иду во второй батальон".
Кен был во втором батальоне. Теперь по крайней мере тебе понятно, как я нажил себе столько "друзей"... У Кена хватило бы храбрости спрыгнуть даже с "Эмпайер стейт билдинг" (в 50-е годы самое высокое здание в Нью-Йорке.-- В. П.). А Эрни был выдуманным агентством печати национальным героем... Мне не по душе выпивоха-бахвал, но он, во всяком случае, лучше выпивохи-нытика.
Кончается страница. Можно бы порассказать еще. Но зачем? Ты согласен?
ЭРНЕСТ
Боб, дорогой,
пожалуйста, не говори никому и не пиши о том, сколько раз меня ранило. Я просил "Кейп" и "Скрибнерс" (амер. издательства.-- В. П.) не распространяться о моей военной службе -- мне это неприятно и портит все, чем я горжусь. Я хочу, чтобы меня знали как писателя, а не как охотника, бузотера или выпивоху. Я хотел бы быть честным писателем и пусть меня судят как такового.
Всегда с наилучшими ЭРНЕСТ
11 сентября 1950 года
Генералу Чарлзу Лэнхэму Финка Вихия
Дорогой Бак,
...воскресное книжное обозрение "Тайме", так же как и "Геральд трибюн", поместило рецензию на книгу ("За рекой, в тени деревьев".-- В. П.) на первой полосе. Рецензию в "Тайме" написал Джон 0'Хара. Он начал с того, что назвал меня лучшим писателем со времен Шекспира, и это, конечно, принесет мне немало "друзей". Ну и заявление. Все хорошие писатели хороши по-своему. После Шекспира была по крайней мере дюжина очень хороших писателей. Кроме того, он не смог понять моей книги, поскольку не знал людей, о которых я обычно пишу... А я знаю всевозможных солдат, художников, дипломатов, воров, гангстеров, политиков, жокеев, тренеров, матадоров, много красивых женщин, аристократок, бомонд, спортсменов, профессиональных убийц, всяческих игроков, оголтелых анархистов, социалистов, демократов и монархистов, так что, если можно быть обвиненным за связи, то в этом я признаю себя виновным. Еще среди моих знакомых наберется целый батальон барменов и попов -- и те и другие ссужали меня деньгами, которые я сполна отдавал. Я также знавал рыбаков, охотников, бейсболистов, футболистов, Жоржа Клемансо, Муссолини (последнего слишком хорошо), экс-королей... Так что моя биография существенно отличается от биографии тех, кто судит обо мне с такой легкостью. Они всегда изображают меня простеньким, застенчивым сыном сельского врача, а с легкой руки Каули (амер. критик.-- В. П.) я стал еще и увальнем с плохим зрением...
Впрочем, все это чепуха. Да еще всякая ерунда, вроде той, что таких женщин, как в моих книгах, в жизни не бывает. Ты этому веришь? Они хотят сказать, что никогда не встречали таких женщин. Да где им!
Они не поверили бы, что Марлей Дитрих не так давно написала мне на фотографии: "Папа! Я пишу на фотографии, чтобы тебе не удалось быстро потерять ее. Я безоговорочно люблю тебя. Это значит, я не могу на тебя рассердиться, обидеться и т. д. и т. п. Это значит Plein Pourvoir (полное расположение.-фр.) с моей стороны по отношению к тебе". Что скажете теперь, джентльмены!
Un abrazo de tu amigo (обнимающий тебя друг.-- исп.)
ЭРНЕСТО
13 сентября 1952 года
Бернарду Беренсону 35 Финка Вихия
Дорогой мистер Беренсон,
большое спасибо за письмо и за то, что книга вам понравилась... ("Старик и море".-- В. П.)
В ней нет никакой символики. Море -- это море. Старик -- это старик. Мальчик -- это мальчик. Акулы -- это акулы, не больше и не меньше. Символика, которую приписывают мне,-- сплошная чепуха. Между строк можно прочесть только то, что знаешь сам. Писатель обязан знать очень многое.
Когда я впервые увидел картины, я допытался учиться по ним. Художники, как вам известно, много лучше писателей. Что тут поделаешь? Но это так. Правда, они продают содержимое своих мусорных корзин. Но ведь и мы не без греха...
Должно быть, мне не следует спрашивать вас, не хотите ли вы, или не согласились ли бы черкнуть одну, две или три строчки об этой книге, чтобы "Скрибнерс" могло их процитировать? Вы единственный из критиков, кого я уважаю, и если книга вам действительно понравилась, то это могло бы встряхнуть тех, кого я не уважаю. Но если просьба моя кажется вам наглой, то, пожалуйста, выбросьте ее из головы... Как бы там ни было, я послал вам книгу не для этого.
Здесь всю неделю стояла штормовая погода. Мэри, наверное, отправится на следующей неделе в Нью-Йорк -- кто-то же должен наслаждаться триумфом, когда мы побеждаем, или нам так кажется. Но меня пока не тянет в город.
Несмотря на частую смену погоды, течение в заливе отличное, и мы поймали двадцать девять крупных рыбин... Момент, когда огромная рыба выпрыгивает из воды и вновь исчезает в ней, волнует меня как и прежде. Я всегда говорил Мэри, что в тот день, когда прыжок летучей рыбы не доставит мне счастливого возбуждения, я брошу рыбную ловлю...
Пожалуйста, простите за столь длинное письмо и забудьте о всех просьбах...
Всегда Ваш, Эрнест ХЕМИНГУЭИ
14 октября 1952 года Бернарду Беренсону Финка Вихия
Дорогой мистер Б.,
посылаю вам еще одну вырезку из газеты. Эта рецензия мне понравилась...
Мэри загорает на крыше башни, а черный пес лежит у моих ног и видит страшный сон. Ему, как и мне, снятся сны, и, просыпаясь ночью, я часто слышу, как он вздыхает от очередного кошмара. У нас прокатилась волна вооруженных ограблений, а он боится вооруженных грабителей больше всего на свете. Ночью, когда раздается какой-то шум, и я вынужден взять револьвер и встать, он обычно притворяется крепко спящим. Днем он очень храбрый и ненавидит полицейских, членов "Армии спасения" 36 и всякого, кто носит форму. Ночью он очень осторожен и благоразумен. Иногда он встает и вместе со мной совершает ночной обход. Но я знаю, чего это ему стоит, и не браню, когда он предпочитает оставаться спящим...
