запрятана так глубоко, что пастор ее не заметил. Он расстелил белоснежный платок на полу камеры и равнодушно ответил:
— Женщин сегодня не казнят.
— Может, вы помните, — упрямо продолжал Квангель, — в последнее время вы не навещали некую Анну Квангель?
— Анну Квангель? Это ваша жена? Нет, безусловно нет. Я бы запомнил. У меня прекрасная память на имена…
— У меня к вам просьба, господин пастор…
— Так говорите, Квангель! Вы же знаете, времени в обрез!
— Прошу вас, не говорите моей жене, когда придет ее черед, что меня казнили раньше. Скажите ей, пожалуйста, что меня казнят в тот же час, вместе с нею.
— Но ведь это ложь, Квангель, и как служитель Господень я не вправе нарушать восьмую заповедь.
— Значит, вы никогда не лжете, господин пастор? Никогда в жизни не лгали?
— Надеюсь, — сказал пастор, смешавшийся под насмешливо-пытливым взглядом собеседника, — надеюсь, я всегда в меру моих слабых сил старался соблюдать заповеди Господни.
— И заповеди Господни, стало быть, велят вам отказать моей жене в утешении, что она умирает в один час со мной?
— Я не могу быть лжесвидетелем на ближнего моего, Квангель!
— Жаль, жаль! Вы никакой не добрый пастор.
— Что?! — вскричал священник, полурастерянно, полуугрожающе.
— Господина пастора Лоренца вся тюрьма называла добрым пастором, — пояснил Квангель.
— Нет-нет, — со злостью бросил пастор, — я вовсе не стремлюсь получить от вас это почетное прозвище! Я бы назвал его позорным! — Он опомнился. С шумом пал на колени, прямо на белый платок. Указал на место подле себя на темном полу камеры (белого платка хватало лишь для него самого): — Преклоните колени, Квангель, помолимся!
— Перед кем мне преклонять колени? — холодно спросил Квангель. — Кому молиться?
— О-о! — сердито вскричал пастор. — Не начинайте сызнова! Я потратил на вас уже слишком много времени! — Стоя на коленях, он посмотрел на человека с жестким, злым лицом. Пробормотал: — Все равно я свой долг исполню. Помолюсь за вас!
Он склонил голову, сложил ладони, закрыл глаза. Потом резко выдвинул голову вперед, широко открыл глаза и вдруг закричал, да так громко, что Квангель испуганно вздрогнул:
— О Ты, Господь мой и Бог мой! Всемогущий, всеведущий, всеблагой, всеправедный Бог, судья над добром и злом! Грешник распростерт здесь во прахе пред Тобою, прошу Тебя, обрати в милости Твоей взор Твой на этого человека, совершившего много злодейств, ободри его тело и душу и в милости Твоей отпусти ему все его грехи…
Коленопреклоненный пастор закричал еще громче:
— Прими жертву невинной смерти Иисуса Христа, возлюбленного Сына Твоего, во искупление его злодейств! Он ведь тоже крещен именем Его и омыт и очищен Его кровью. Избави его от телесных мук и боли! Сократи его страдания, оборони его от угрызений совести! Даруй ему блаженное возвращение в вечную жизнь!
Священник понизил голос до таинственного шепота:
— Пошли Своих святых ангелов, дабы они сопроводили его в собрание праведных Твоих во Христе Иисусе, Господе нашем.
И снова пастор оглушительно выкрикнул:
— Аминь! Аминь! Аминь!
Затем встал, тщательно сложил белый платок и, не глядя на Квангеля, осведомился:
— Пожалуй, напрасно спрашивать, готовы ли вы принять Святое причастие?
— Совершенно напрасно, господин пастор!
Пастор нерешительно протянул руку к Квангелю.
Квангель покачал головой и спрятал свои руки за спиной.
— Это тоже напрасно, господин пастор!
Пастор, не глядя на него, прошел к двери. Еще раз обернулся, бросил беглый взгляд на Квангеля и сказал:
— Возьмите с собой к месту казни это высказывание, к филиппийцам, глава первая, стих двадцать первый: «Для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение».
Дверь закрылась, он ушел.
Квангель перевел дух.
Едва священник вышел, как в камеру вошел коренастый мужчина в светло-сером костюме. Бросил быстрый, испытующий, умный взгляд в лицо Квангелю, шагнул к нему и сказал:
— Доктор Брандт, тюремный врач. — При этом он пожал Квангелю руку и, не выпуская ее из своей, продолжил: — Вы позволите посчитать ваш пульс?
— Да пожалуйста! — сказал Квангель.
Врач медленно считал. Потом отпустил руку Квангеля и одобрительно произнес:
— Очень хорошо. Отлично. Вы настоящий мужчина. — Потом бросил быстрый взгляд на полуоткрытую дверь и шепотом спросил: — Я могу что-нибудь для вас сделать? Наркотик?
Квангель отрицательно покачал головой:
— Большое спасибо, господин доктор. Обойдусь.
Языком он коснулся ампулы. Секунду раздумывал, не попросить ли врача что-нибудь передать Анне. Хотя нет, этот пастор все-таки ей расскажет…
— Что-нибудь еще? — шепотом спросил врач. Он сразу заметил нерешительность Квангеля. — Может, передать записку?
— Мне тут нечем писать… да и не стоит. Но все равно спасибо, господин доктор, одним человеком больше! Слава богу, и здесь не все дурные.
Врач печально кивнул, снова подал Квангелю руку, подумал и быстро сказал:
— Могу вам только сказать: будьте мужественны.
И быстро вышел из камеры.
Вошел надзиратель, а следом за ним — заключенный с кружкой и тарелкой. В кружке дымился горячий кофе, на тарелке лежал хлеб с маслом. Рядом две сигареты, две спички и кусочек чиркаша.
— Ну вот, — сказал надзиратель, — как видите, мы тут не жмотничаем. И все без карточек!
Он засмеялся, и помощник его с готовностью присоединился. Было заметно, что шутка заезженная.
Во внезапном порыве злости Квангель сказал:
— Уберите все это! Не нужен мне ваш палаческий завтрак!
— Ладно, мне дважды повторять не надо! — отозвался надзиратель. — Кстати, кофе суррогатный, а вместо масла маргарин…
Квангель снова остался один. Убрал постель, снял постельное белье, сложил возле двери, откинул нары к стене. Потом стал умываться.
И еще не закончил, когда в камеру явился новый посетитель, в сопровождении двух парней.
— Отставить мытье, — громогласно объявил он. — Сейчас мы вас по первому разряду побреем и причешем! Давайте, ребята, поживее, припозднились мы! — И Квангелю, извиняющимся тоном: — Ваш предшественник слишком нас задержал. Некоторым ума не хватает понять, что я ничего изменить не могу. Я ведь палач города Берлина…
Он протянул Квангелю руку.
— Сами увидите, я ни мешкать не стану, ни мучить. Вы со мной по-хорошему, и я с вами тоже. Я своим ребятам всегда говорю: «Парни, ежели кто прикинется безумным, начнет метаться, кричать и выть, вы действуйте так же. Хватайте его за что ни попадя, хоть за яйца!» Но с разумными людьми вроде тебя я обращаюсь аккуратно!
Пока он этак рассуждал, машинка сновала туда-сюда по голове Квангеля,
