class="p1">Ведь до сих пор, три с лишним года спустя, мне нелегко было назвать его имя. Так чумазые слуги за глаза поминают хозяина – безлично. И конечно же, так я о нем и думал, имя было несущественно – лишь ярлык, помечавший событие. Даже Тоби кое-что понял, как и всякий, кто знал Имоджен. Ибо он соприкасался со многим, что было ему совершенно чуждо. Он был в Адельфи-Террас тем странным апрельским вечером, когда Хобан два или три часа кряду созерцал реку, едва ли проронив хоть слово.
Его ответ на мой вопрос пробрался сквозь бескрайнюю долину подобных мыслей: да, она была с ним, в такси. Тоби видел их с верхней площадки автобуса на Риджент-стрит.
Поэтому вполне естественно, что я отправился на поиски Хобана, которого даже и не думал искать, когда сошел на берег тем утром, – или это было три с половиной года назад? Таким образом я внезапно вернулся в прошлое. А когда разыскал Хобана, тот сказал:
– Стало быть ты тоже вернулся в Англию?
Так я и узнал, что и он видел Имоджен, а он немедленно зазвал меня на ужин, где я встречусь со многими старыми друзьями, которых он соберет, дабы отпраздновать мое возвращение. Но и я, и все его гости знали, что это собрание не в мою честь, хотя за весь вечер никто и словом не обмолвился об Имоджен.
Но мысль о ней не покидала всех нас, с такой застенчивой учтивостью мы обращались с той, что была Королевой, ибо там собрались все, кто любил ее, и никто не осмеливался даже произнести ее имя.
О своем соседе Гай упомянул уже в первую неделю с начала семестра. Мы сидели у меня на подоконнике и смотрели на двор за окном, когда я заметил странного неуклюжего коротышку средних лет, который крадучись вышел из студенческого клуба. Он был плохо одет и довольно грязен и всматривался вперед на ходу.
– Этот странный тип, – сказал Гай, – живет в комнате напротив моей.
Мы решили, что для Гая это невыносимо нудное соседство, поскольку и раньше часто встречали таких чудны́х стариканов и знали, что ничего-то в них нет интересного, разве что хотелось спросить у них, праздного любопытства ради: что они забыли в Оксфорде? И почти всегда они с готовностью излагали свою историю о скаредной экономии и жажде знаний. Поэтому, когда назавтра вечером Гай снова заговорил о своем соседе, я был изрядно удивлен.
– А знаешь, он ведет совершенно невообразимую жизнь. Служитель говорит, что он никогда не выходит, чтобы поесть, к нему ни разу никто не наведывался. Он не знаком ни с кем из других первокурсников и не ориентируется в Оксфорде. О половине здешних колледжей он вообще слыхом не слыхивал. Думаю, надо бы мне заглянуть к нему как-нибудь вечерком. Давай вместе сходим.
И вот однажды вечером, около половины одиннадцатого, мы с Гаем постучались в комнату напротив, где обитал этот странный человек. Никто на стук не ответил, и мы отворили дверь и вошли. В комнате царил мрак, и мы уже хотели было уйти, и тут Гай предложил:
– Давай взглянем на его комнату.
Я включил свет и ахнул от изумления. Коротышка сидел в кресле, сложив руки на коленях, и смотрел на нас в упор. Он резко прервал наши сбивчивые извинения:
– Что вам нужно? Я не желаю, чтобы меня беспокоили.
– Нас зовут Гай Легг и Барнс, – сказал я, – мы просто зашли навестить вас, но если вы заняты…
Мне было страшно неловко в присутствии этого типа, и я еще не опомнился от потрясения, которое испытал, когда увидел его, сидящего в полной темноте.
– Нет никакой надобности навещать меня. Я не хочу знать ни Барнса, ни Легга, ни кого-то еще.
Очутившись за дверью, я сказал:
– Черт подери! Надо же, из всех отвратительнейших типов…
Но Гай сжал мою руку и произнес:
– Дик, этот человек меня пугает.
Так все и началось.
Несколько дней спустя я, корпя над сочинением, услышал, как кто-то барабанит в наружную дубовую дверь.
– Подите прочь, я занят.
– Это я, Гай, можно войти?
– А, это ты. Извини, мне ужасно нужно позаниматься сегодня, ты ведь не против? Я должен сдать сочинение завтра к одиннадцати утра.
– Впусти меня, Дик. Я тебе не помешаю. Можно, я просто посижу тут и почитаю?
Я отворил дверь, и, когда он вошел, при свете лампы его лицо показалось мне бледным и встревоженным.
– Спасибо тебе огромное, Дик, спасибо, что впустил. Я просто не могу работать у себя в комнате.
Итак, я снова засел за сочинение и за два часа закончил его, а когда обернулся, то увидел, что Гай не занимается. Он просто сидел и неотрывно глядел в очаг.
– Ну вот, – сказал я. – Я закончил и теперь собираюсь ложиться спать.
Он встал.
– Тогда… наверное, мне пора вернуться к себе. – И уже в дверях он прибавил: – Знаешь, Дик, этот сосед из комнаты напротив преследует меня. Никогда и никто не испытывал ко мне такой ненависти. Когда мы встречаемся на лестнице, он отшатывается и рычит, как зверь.
Я, сдерживая зевоту, посмеялся над его страхами и лег в кровать.
И всю следующую неделю Гай по вечерам приходил ко мне в комнату, а в воскресенье вечером он наконец попросил:
– Можно я останусь у тебя на всю ночь – просто посижу у камина, почитаю?
Я ответил ему, чтобы не валял дурака, – вид у него был крайне усталый. И тогда он признался:
– Дик, как же ты не понимаешь: я боюсь этого человека из комнаты напротив. Он хочет меня убить.
– Гай, – ответил я на это, – отправляйся в постель, не глупи. Ты явно перетрудился.
Но четверть часа спустя, почувствовав, что не могу просто лечь спать и бросить Гая в таком состоянии, я поднялся к нему в комнату. Проходя мимо двери странного типа, я невольно испытал прилив страха. Я постучался в дверь Гая и услышал изнутри сдавленный вопль ужаса и шлепанье голых ступней по полу. Я повернул ручку, но дверь была заперта, и за ней слышалось дыхание Гая, – наверное, он навалился на дверь всем телом.
– Ты что, всегда запираешь спальню? – спросил я, и, услышав звук моего голоса, Гай шумно выдохнул от облегчения.
– Привет, Дик, ну и напугал же ты меня. Чего тебе надо?
Я вошел, и мы поговорили. Оказывается, теперь он все время запирается и спит при свете. Сперва он здорово струхнул, но через несколько минут стал успокаиваться,
